Подателю сего. Отрывок из нового романа «Снюсть жрёть брютъ» («Алкосвятые»). Продолжение | БЛОГ ПЕРЕМЕН. Peremeny.Ru

Продолжение. НАЧАЛО — ЗДЕСЬ.

Группа Общество Зрелища 2005  св. максимий, О. Шепелёв (стоят) ,О.Фролов, св. Ундний (как пудели на тумбах)

Ну и, куда ж от него – встречайте! азоханвей! — гвоздь программы – «груздь (грузит!) моногамный» — свя-а-то-о-ойй Мма-ак…-сси-и-имми-и-ийй! (Урождённый Рыжкин, фамилия тоже соответствующая, в честь порноактриски принявший в 2006 г. матроним Берков.) Как помним, ещё в 9-м классе он написал в сочинении на тему «Кем я хочу стать, когда вырасту»: «Я хочу пить всю жизнь». Все хотели быть уже не космонавтами и полярниками (или пожарными и моряками, как, соответственно, ОФ и Максимию пришлось воплотить чьи-то не очень богатые фантазии в армии), но: а) экономистами, в) юристами, б) б (бухгалтер(ш)ами, наверное, или бизнесмен(ш)ами, «но вообще-то фотомоделью»). Школа, родители, общественность были в шоке, многих трудов ему стоило не отступиться от избранного пути. Его не понимали, преследовали, гнали, два раза вынуждали «кодироваться». О его (мелочно-неуклюжей) изворотливости и (некрасиво-жалкой) беспринципности ходят легенды. На третий раз непутёвый сынок перехитрил всех: предложил отцу прокутить деньги, а матери сказать, что закодировался. После оного стало понятно, что все попытки педагогического и даже медицинского воздействия потерпели фиаско. Даже творчество для него – лишь «прелюдия к пьянству». Он сам провозгласил себя «святым и непорочным» в стремлении к своей заветной цели. Вскоре вокруг этого возник некий локальный культ (я сам, каюсь, обрисовал образ Макса как одного из незауряднейших персонажей, и в этом, наверно, даже прав – см. мои и его сочинения), и впоследствии под именем «святого» он возглавил самый успешный свой проект – группу «Поющие гондолы», что, естественно, созвучно более откровенному словосочетанию «Пьющие гондоны». Но всё это, так сказать, лишь канва внешняя …

Как факт фабулен, так постоянен алгоритм полежаловок. Стоило мне, стоит О’Фролову или Максимию зайти к Ундинию ненадолго под каким-нибудь благовидным предлогом… записать что-нибудь на диск, отправить что-то по эл. почте или разобраться с каким-то вновь приобретённым (копеечным) гаджетом… В который раз уже приходится признать пагубное влияние на здоровье и нравственность развития высоких технологий!.. Впрочем, убеждённого и правдивого Максима оное никогда не интересовало…

Как ни странно, чаще всего такой непустой визит совпадал с получением Ун.-старшим пенсии, а значит с начальным этапом посвящённого оному «небольшого» банкета. Сначала берётся немного водки, закусь типа сельди, колбас и фруктов, даже можно под шумок кое-как заказать такое баловство, как соки на запивку или какие-то неофициальные напитки типа баклажки пива. Все очень довольны, всем очень весело. Это, собственно, боеголовка, вершина процесса, или, с другого конца, реактивный двигатель, который, как и полагается, скоро отпадает. А следом и другие ступени. На третий день уже появляется подозрительность, начинается подсчёт денег. Ундиний как правило имеет заначку, гостям тоже приходится порыться в карманах, повалтузить друг дружку. Берётся самая дешёвая водка или самогон (всё-это осуществляет «нагондонник», который ещё вполне подвижен и выбивает себе право «чтоб два раза не бегать») да килограмм пельменей (горячим бульоном закусывать водочку – поистине чудесное изобретение св. Ундиния!).

Потом берётся то же самое и полкило. Потом просто тоже самое, и побольше. Потом просто побольше, потом ещё, и ещё. Наконец всё кончается, но смириться с этим смерти подобно, и всё равно ещё несколько раз берётся ещё!..

Выход из дому во внешний мир — такое же фантастическое и болезненное мероприятие, как высадка человека на Луне. Но д. Сашу это не останавливало, если, конечно, он сам ещё был ходячим; сегрегаты, исчерпав всё, что можно, отваливали; и приходило заветное время нагондонника – который так же хуёв, как и все, но что поделаешь… О’Фролов Величайший, к этому времени уже нашкодивший котёнок, безропотно надевает скафандр и согбенно вылезает из люка…

Максимий сей, несмотря на напускную или внутренне сокрытую свою святость, имел, как видим, необыкновенное обыкновение проказить: постоянно забавляться с священной животиной семейства Гагариных (как он иронически называл дом Ундиниев, наверно по той же ассоциации с космосом) – котом Рыжиком (почти что своим тёзкой!), от коего в настоящее время тоже осталось одно воспоминание. (О’Фролову как профессиональному плотнику даже был заказан гробик ручной работы, но начальство столярки, прознав, что такие почести собираются воздать… коту, запретило даже «перековать» сей «дом кота» на кадку для цветов, и тотчас же потребовало на глазах пустить оное под кат.) Тогда от пятнадцатилетнего Рыжика оставался ещё некий каркас, спящий в строго отведённых, но странных местах, вечно линяющий и принимающий из внешнего мира только кипячёную воду, какой-то определённый вид сухого корма и варёную рыбку. Св. сей Максимий именовал почтенного Рыжика не иначе как Мурзиком, что было строжайше запрещено декретом св. преп. Ундиния. Мало того, он повадился нарушать (причём публично!) и ещё более строгий запрет – прикасаться к миске Мирзика — ой, простите, Рыжика! (И уж само собой, верх кощунства называть его Мирзиком!) Он — а потом этот же трюк повторял и его референт Паша «Давай!» Обалдеев, а вроде бы было, что они исполняли и совместно – вставал на колени, ложился на пол у холодильника и, богохульствуя, пожирал всю котиную еду. Когда сие бесчинство «случайно» замечал св. Ундиний, он зверел. Откуда-то (кажется, из штанов самого Максимия) появлялся ремень, который со всей дури затягивался на шее охальника и в таком положении его, как кобеля, тащили по полу в сортир, где, не особо ослабляя хватку, заставляли убирать с полу Гран-Рыжиковы целебные выделения, приговаривая «Рыжик, прости меня!». Здесь собиралось ещё больше публики. Причём весь пафос состоял в том, что св. Ун. не прекращал экзекуции до полной чистоты сортира и отчётливо-чистого произношения «Рыжик», а не «Мурзик» или чего-то похожего, а св. М. или Павлик, как и большинство смертных, формально исполнив очищение, на самом деле ничуть не раскаивались и тут же вновь принимались за священную миску. Тут уж порой даже у св. Весельчака У опускались руки! Постоянно нужно было придумывать новые казни (один раз св. М. и его Паша на двоих вынуждены были сожрать кактус – причём бахвалы сделали сие не без удовольствия!), а тут, понимаешь, полуводка застывает… Так вот порой и сходило с рук…

Из приведённого рассказа понятно, почему Максим сей, если он был в наличии, распознавался Ундинием-распорядителем как самая низшая ступень иерархии Насоса и всегда посылался всюду с самыми нелепыми поручениями. Так, однажды дошло до того, что ни у кого из участников регаты не осталось ни средств, ни вообще сил для хоть каких-то передвижений. Св. М. предпочитал в такой ситуации обоссаться в кресле, ОФ Величайший обычно реализовывал то же самое на диване, за что был нещадно (простите, щадяще – сил-то ведь не было) бит и всячески порицаем – до той поры пока св. Ундинист и сам уж было не начал начинать оправдывать своё наименование. Но понятно, что если все будут таким образом поступать, то и миру не стоять. Надо что-то делать!

Обычно д. Саня всё же проявлял сверхчеловеческую волю, равную тому, чтобы снизойти до мира и его благ и подняться обратно. В «Перекрёстке», как и в большинстве подобных заведений в провинции, применялась система отпуска в кредит по записи (в древней Руси называлось «взять под крест» — крестик от неграмотности). Дают, конечно, не всякому встречному, но д. Саше было чем подтвердить свою платёжеспособность и, если угодно, личность. Получив деньги, он иногда выдавал даже бонусные проценты, а помимо сего, когда отоваривался по доверию, для пущей доверительности и убедительности, почти всегда брал не только на поправку, как какой-нибудь гольный алкаш, но и целую, так сказать, продуктовую корзину, содержание которой, впрочем, было тщательно продумано и выверено опытом. А тут вспомнили, что финансовая ситуация в стране напряжённая, да и вообще «в мире треножно», никто никому не верит, и что оказывается, за время «полёта» уже три раза «засылали сватов». Первый раз им ещё чего-то дали, но не всё, или они сами перепутали, во второй ограничились одним словесным «отпустом», а на третий – выгнали в шею! Есть другой вариант – «Горбатый» — ларец, который чуть подальше. Но и туда засылали, и там уж отповедь была и смех, что уж совсем несолидно для нашего годами набиравшего устойчивость бренда.

Тогда д. Саша, очень серьёзный, сосредоточенный и исполненный достоинства, поддерживаемый немощными помощниками, сел за стол, попросил высвободить нелипкое место для бумаги и саму чистую бумажку, взял в полуонемевшие треморные руки ручку и крупными прыгающими буквами написал титул:

«ПОДАТЕЛЮ СЕГО»

Многие так и попадали на пол. Максим остался стоять, более того, занервничал и заныл, предчувствуя свою участь. Все ещё больше забились в конвульсиях, отчего на какое-то время оказались парализованными. Максим уж хотел улизнуть, но нашёл своё пальтишко замоченным в ванне – он, видите ли, в предыдущий выход в космос, не выдержал перегрузки, упал в грязь и весь облевался.

Всей семьёй собирали его в путь, как студента иль курортника, все вместе облачали – как царя или жертву. Как, простите, в полёт «к нашей звезде». В результате он был одет несколько не по форме, а венчал всё старый бушлат, на котором спал священный Рыжик. В результате прямо у люка, ведущего в открытое пространство, выталкиваемый св. так раскорячился и разнылся, что его пришлось отпустить. Его последняя дурацкая просьба была – одеться по форме!

Ясно, что, как и гомопедерастия, излишний артистизм и какое-то глумление над воинским долгом здесь не были в почёте, но всем, честно говоря, было не до этого; а кроме того, рассудили, что все присутствующие (окромя бородатого, который отсутствует), честно отдали свой долг Родине, посему даже и Максиму, хоть он и морячок и дебил, не будет кощунственным согласно его собственному позыву обрядиться в д. Сашин парадный костюм из шифоньера.

Святой долго принаряжался и оправлялся, красовался у зеркала, звенел медальками и вонял нафталином. Художественный О’Фролов нарисовал ему какой-то тушью иль гуталином небольшие офицерские усики. Даже галстук уже хотели ему погладить, но вовремя опомнились – всучили записку, накинули власяной бушлат и выпихнули вовне.

В «Перекрёстке» появление франта с усиками да в подусниках «в галифе и с сапогами» произвело настоящий фурор. Но, конечно, не столько само по себе, а когда Было Подано Прошение. Как ни старался «солдатик» (или всё же «офицер в кощечьках») выждать момент, чтоб оказаться с продавщицей (или лучше с хозяином, на Высочайшее Имя коего, как казалось гонцу, и было Прошение; хотя очевидно, что слова «ПОДАТЕЛЮ СЕГО» задействовали общепринятый ныне механизм консумеристской оферто-акцептной анонимности) наедине, и не дай бог не улыбнуться, всё это ему не удалось. Его сразу узнали, и он тоже улыбнулся в ответ, всячески замялся у прилавка – поскольку у простых людей тут принято уже иметь наготове зажатые в руке деньги, как бы самоманифестирующие, что они есть, и ты не напрасно сотрясаешь воздух, делая заказ, – в отличие от крутых и богатых и им подражающих, кои сначала поназаказывают, всё протеребят, напрягут работника торговли по полной, и только потом неспешно вынут расшитую стразинами мошну-кубышку и откажутся от половины выбранного! – и под возглас продавщицы «Так, а у вас что?!», торжественно выпростал из неверной трясущейся-прячущейся длани свёрнутый свитком бумазейный листок.

Под словами «П.С.» там значилось что-то вроде «прошу выдать под мою личную ответственность», и далее небольшой список из 16 позиций (по числу лет жизни благословенного Рыжика и на год вперёд!), ещё как у порядочных людей «П. С.» и подпись с «печатью» (лапой Рыжика, предложено и приложено-выполнено оформителем ОФ, и оторвано – в смысле угол бумажки – цензурой д. Саши). Надо ли говорить, что со всем этим его послали куда подальше.

Он долго пытался не уходить и мялся у прилавка, как случалось ему, да и нам тоже, мяться у дверей деканата при очередной угрозе отчисления… А как вернулся, его пытались с позором разоблачить, и он, отстаивая право носить мундир, случайно наткнулся на некую тоже бумажонку в кармане парадного кителя – оказалось, пятисотрублёвка! – и вновь он спустился и победоносно взял в ларце два литра водки из г. Коряжмы и – вновь понеслись реваншистские песни Джаббара Карягды оглы вплоть до глобальной коряги!..

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>

ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ: