– Боря, – сказала мать спине отца, снимая с меня ушанку (на улице была зима). – У нас сын – собака.

– Угу, – сказала спина.

Отец вечно что-то писал за своим столом. Он был учёный.

– Что «угу», – заводилась мать, – хоть глянь на него!

Отец повернул голову:

– Мальчик как мальчик, – сказал отец. – И зовут Саша. Был бы собака, звали Пират или Тузик!

Я кивнул.

– Вот видишь, Лидочка (Лидочка – это моя мать), и он так думает. – Отец отвернулся к своим бумагам.

– Боря, я серьёзно. Нас скоро ни в один приличный дом не пустят! Я тут недавно всё уладила у Лизкиных, а этот, – мать ткнула в меня пальцем, – снова – «здорова!». Только что в гостях у Веры Аркадиевны, в гостиной, все конфеты в вазе развернул, понадкусывал и снова завернул. Вот зачем, спрашивается!

– Как узнали? – спросила спина.

– Сначала решили, что крысы на кондитерской фабрике «Клары Цеткин» завелись, но у этого, – мать ткнула в меня пальцем, – весь рот был в шоколаде!

– Рот надо вытирать, – сказал отец.

– И это всё, что ты хочешь сказать своему сыну? – мать попеременно тыркала пальцем то в спину, то мне в грудь.

– Ну, Лидочка, – бурчала спина, – я на днях лично заскочу к Прониным с коробкой конфет и всё улажу!

– Пойдём вместе, – сказала мать, – у неё муж в командировке…

– Вместе так вместе, – вздохнула спина.

– Я на кухню чайник ставить. Чтоб через десять минут за столом были. Как штык. Оба!

– Оба так оба! – вздохнула спина.

– Да, и ещё, – мать вернулась в комнату, – фикус!

***

Когда был маленький, я всё надкусывал. Ну так, на всякий случай. Иногда попадались и вкусные вещи. Но чаще, так себе – ерунда.

А когда был совсем маленький, то мог запросто надкусить ботинок или обглодать ножку стула, или полированный угол шкафа: от пола до – куда мог дотянуться, и даже – вращающуюся пластинку с Вертинским, и даже кое-что съел… и даже хотели вынимать «операционным путём»…

Но мать сказала: будешь сидеть на горшке, пока не выйдет естественным путём! Или живот разрежут. Так и знай. – И обычно оно всё и выходило…

Сначала думали – зубы режутся, пройдёт… Но не проходило.

Меня повели к нашему участковому врачу – Розе Абрамовне.

– Скажи «А», – сказала врач.

– «А», – сказал я.

Роза Абрамовна залезла ко мне в рот принесённой матерью серебряной десертной ложечкой:

– Пройдет. Язык чистый.

– Может, у ребёнка витаминов каких не хватает? – мать незаметно засунула шоколадку в боковой карман халата Розы Абрамовны.

– Лучше от глистов давайте, – сказала Роза Абрамовна, – проку больше, уж поверьте.

Мне очень хотелось тяпнуть её за палец, которым она держала ложку. Палец был с алым ногтем и большим жёлтым кольцом. Но я сдержался.

С возрастом я стал разборчивей. Уже не тащил в рот всё подряд. Ведь многое я уже перепробовал.

А когда стал «совсем разборчивым», то ходил в гости только к тем, у кого на столе стояла ваза с конфетами. Были такие: хрустальные, на длинной тонкой ноге.

Особенно я любил «Мишку на севере» и «Алёнушку» – конфеты, которые хрустели: внутри их была вафля. Но «Раковую шейку» тоже очень любил: там хрустела карамель.
Но дело было непростое!

Если бы я съел из вазы, к примеру, всех Алёнушек, то это бы заметили точно, и больше бы не пригласили. И потом – мне хотелось попробовать все конфеты.

Я придумал способ: аккуратно разворачивал конфету, надкусывал и снова заворачивал: сначала в серебряную фольгу, потом в хрустящую вощёную бумагу и, наконец, в фантик. Клал на место и брал следующую…

И так я проделывал со всеми конфетами в вазе.

Поэтому когда гости переходили к десерту, и Марья Семёновна удивлённо говорила: «Ой, посмотрите, – у меня конфета надкушена… Наверно, крысы», – и Пётр Петрович говорил: «Ой, и у меня надкушена… Это ж сколько крыс на кондитерских фабриках поразвелось! Безобразие просто…» – и потом все почему-то поворачивались ко мне, то надо было сказать звонким пионерским голосом: «А можно мне тоже одну конфетку. Пожалуйста!»; или: «Мамочка, у меня голова кружится. Хочу домой…» – Обычно помогало. Но не всегда.

***

– Он что, фикус с горшком съел? – буркнула спина.

– Я серьёзно, Боря! Это не хихоньки-хахоньки! Фикус, Боря, – гордость Веры Аркадиевны! Она в своём НИИ на доске почета третий год из-за него висит в разделе: «Люди, которые нас удивили». Теперь снимут, как пить дать. А нас впредь ни в один приличный дом не пустят. Всё, через десять минут за столом. И руки мыть. Оба!

Этот фикус был моя слабость. Вкусный и сочный. Листья фикуса я надкусывал втихаря, когда они были ещё почки. Потом такие диковинные лопухи получались, обалдеть! И каждый раз – разные. Не угадаешь: то как черепаха, то как слон без хобота, то вообще ни пойми что…

Почём мне было знать, что Вера Аркадиевна листья эти фотографировала и посылала в журнал «Знание-Сила», и не только. Как редкий феномен биологии. Делала измерения, записи в блокнот, поливала фикус специальными удобрениями и даже – из банки с чайным грибом…

– Как узнали? – спросила спина.

– По совокупности, – вздохнула мать. – А Вера Аркадиевна, ну, ты же её знаешь, и говорит во всеуслышание: «У Вас, Лидочка, не ребёнок, а прямо бультерьер какой-то! Того и гляди меня покусает… Ам, ам…»

«…Не стал бы», – подумал я.

– А я бы с удовольствием, – вздохнул отец.

Он мечтательно закинул руки за голову и откинулся назад на венском стуле…

– Приятная во всех отношениях женщина…

Мать посмотрела на отца специальным взглядом: я понял, уж к кому-кому, а к Вере Аркадиевне мы больше в гости не пойдём. Это точно.

2013 год. Москва – Италия

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>