Китай. 2008 год, новогодняя ночь, город Ханчжоу. Мы долго протискивались сквозь плотную толпу тысячи ликующих китайцев, которая возбужденно текла куда-то вперед, вдаль, в неизвестность. Именно в этот момент я физически ощутил, как их много и какая они странная, непостижимая и массовая сила. Наш русскоговорящий приятель, китаец Себаоло тоже был взволнован, и все уговаривал нас отправиться к нему домой пить Те Гуанинь. Там, где движение вдруг прекращалось (улица утыкалась в площадь, на которой тоже уже было полным полно людей), происходило что-то совсем непонятное. Никакого концерта, никакого шоу, никаких огненных фонарей, которые (как мы ожидали) толпа начнет вдруг запускать вверх. Просто они пришли на площадь. В последнюю ночь новогоднего (весеннего) фестиваля — пришли и толпились. В итоге мы так и не поняли, куда этот народ и зачем движется. В Китае вообще многое, очень многое остается закрытым и непонятным для неподготовленного европейца (а любой европеец, даже какой-нибудь китаевед — так или иначе всегда будет не подготовлен, поскольку он не китаец).

Эти двое — как раз из той толпы. Я щелкнул их мимоходом, когда мы выбирались оттуда. Понятия не имею, почему мы не включили эту фотографию тогда в проект Radiotravel — видимо, показалась на скорый взгляд некачественной или что-то еще, не разглядели. А сейчас смотрю на нее и все сильнее понимаю, насколько именно эта фотография передает дух современного Китая. Именно внутреннее состояние нации, дух субстанции под названием «КНР 2008». Светящиеся рога на голове ребенка, отец (есть такой миф: китаец в очках — значит, скорее всего, человек образованный), молодая мать с каким-то совершенно соцартовским взглядом и этот феерический подъемный кран на фоне вечернего неба, освещенного праздничными огнями непрекращающихся новогодних фейерверков. Весь нынешний Китай в этом.

Интересно, как выглядела бы фотография, настолько же полно передающая дух современной России…

…Длинна этих рельсов
Потолок тёмного вагона
Ненависть.
Муха разбита моим кулаком
Я обретаю пространство и
звёзды…

888

…Пепел рассыпан
Везде
Нет разлива и прилива
Звезде
Струя из бутылки —
Настоящий ручей
Нет фонарей…
Этот город мертв…

888

Мой солнца свет с зеркальною судьбою
Был так великолепен и к концу
Пришел с моим умом
И отражая хлопья взглядов
Ко мне и для меня
Пришел Санти,
О, Рафаэль Санти

Моя крысангельская вспышка
Исчезла в бесконечности клише

«Я споткнулся о порог — бывают времена, когда распадается язык и при помощи слов ничего не улавливается, ничего не предсказывается..
Нужно покориться, чтобы выжить, нужно бороться, чтобы продолжать быть. Правда жизни едина, но открывается всегда как противоречие, это и есть злоба дня. Но не тешь себя иллюзиями: сегодняшний ты всегда уже мёртв. Твоя противоречивость — противоречивость преображения, ты меняешь кожу, поэтому тебе так больно, поэтому ты страдаешь. Кожа трескается, лопается. Твоё молчание — молчание зерна в земле, оно должно прозябнуть, прежде чем пуститься в рост. Твоё бесплодие — бесплодие куколки, когда ты переродишься, у тебя появятся крылья.
И глядя с вершины горы, откуда ты увидишь разрешёнными все свои проблемы, ты удивишься: «Как же я сразу не понял?» Словно существовало то, что возможно было понять..»

«Попечение о будущем — тщета и самообман. Проявлять уже присутствующее — вот единственное, над чем можно трудиться. Проявить — значит из дробности создать целостность, которая преодолеет и уничтожит разброд. Значит из кучи камней создать тишину.»
«Цитадель», Экзюпери

«..Всякое восхождение мучительно. Преображение болезненно. Не измучившись, мне не услышать музыки. Страдания, усилия помогают музыке зазвучать. Я не верю в тех кто наслаждается чужим мёдом. Не верю, что одаришь детей благодатным хмелем любви, послушав с ними концерт, прочитав стихи, поговорив. Да, конечно, в человеке заложена способность любить, но заложена и способность страдать. И погружаться в безнадёжную тоску, сродни осенним дождям. Ведь и умеющим наслаждаться поэзией стихи не всегда в радость, иначе они бы никогда не грустили. они бы читали стихи и ликовали. Всё человечество читало бы стихи и ликовало, и больше ему ничего не было бы нужно. Но в радость человеку только то, над чем он хорошенько потрудился, — так уж он устроен..
Нет пейзажа, если никто не вскарабкался на гору, пейзаж не зрелище, он — преодоление. Если принести тебя на вершину на носилках, ты увидишь что-то туманное, невразумительное, да и почему, собственно, это должно что-то для тебя значить? Тому, кто с удовлетворением скрестил руки на груди и любуется после трудного подъема открывшимся пейзажем, нравится его композиция, каждым своим шагом он расставлял по местам реки, холмы, отодвигал вдаль деревню..

Повторяю вам: право не сделать усилие даётся вам лишь для следующего усилия, потому что вы должны расти.»

«Цитадель», Экзюпери

Остальные треки можно послушать на аккаунте Имеем точка ком у Андрея Лишука.

Вот, я выращиваю редиску, поелику учусь познавать Тонкие Миры; плюс от этого быстрее шагаю к мысли, всю свою жизнь человек только пробует создавать или точнее извлекать МУЗЫКУ..

Любым своим действием из всего вокруг. Естественным аккордом всем нашим усилиям возникает звук или текст, или даже объект промышленного дезигна… Вантуз, половичок, вентиль… Так в принципе должно быть. Хотя невесть и убогая, но в чём бы полезная человечеству вещица-предмет. Возможно, самопальное ведро из бересты для вычёрпывания гамна из выгребных ям. Ибо так только замыкается Круг..

Кстати, старичок-половичок — что может быть актуальнее. Такого то прежде почти не встретишь, а тут… Собственно, с ним также можно по аналогии, диаметрально шастать им так-сяк, удобряя грядки под некоторую вкусную и полезную челам растительность, или черпать известную субстанцию (им же), монотонно роняя (их вместе) ни на в чём не повинные головы…

Но возвращаясь к вёдру. Первым способом челу даже и не стоит обременяться. Знания такие приходят с возрастом, сами и естественно, от Бога может, Природы или собственных родителей. Последнему же надо учится, НАДО, дети мои: упорно, задорого и вплоть до высшей школы, желательно поболее престижной и максимально западной. Такие кульбиты нашему старику явно не по плечу. Здесь нужно содержать себя в расчёте, совершенствоваться, набивая руку, так сказать. Как в результате, что редиска не растёт на баобабах этакому “свежему профессионалу” одинхрен буде невдомёк, зато дипломчик качественного засранца ласково согреет ему промежность, и оно лихо пойдёт расти в цене.

UPD: Откровенно говоря, давно хотелось потрудиться в жанре Ватерклозет Миниатюры. Такую нишу глупо недооценивать.

осень

я тебя

люблю

и

ненавижу

как того

с кем

сплю

но ты

приходишь

ко

мне

так

же

как

и

он

и

я

тебя

впускаю

в

себя

внутрь

в

душу

и

жду

снова

и

снова

Сколько можно?!

Взвились яркие личности под потолок, закипело. Я посмотрел на Танго. В его руке застыл бокал какой-то мерзости со льдом и укропом. Гадкая привычка мешать из текиллы коктели. Какой тут уже лимон с солью?

На подиуме крутилась очередная сухопарая блядь. На ней пошловатой матней висело идиотское платье в цветочек. Блядь шастала туда-сюда, кружась между зрителями, втирая свой оголтелый наряд им в мозги. Это напомнило выставку Ливиу, который своими картинами тыкал в нос зрителю, поясняя это новым веянием, по сути пусто и серо, хотя буйство красок свидетельствовало о том, как глубоко он заперся у самого себя в голове. Даже скрипка, которая так понравилась Кристине, не могла подавить во мне общее ощущение кривизны и нелепости, приправленных контрастом, остроносыми чайниками и остроконечными кружками и вазонами. Вот она, правда. Богема гордо крутится вокруг собственных образов, называя их модой, хотя по сути даже творчество Рубенса, холеное, идеализированное классицизмом и его бредовыми догматами о божественности человека, куда живее и разнообразнее этого радужного пиздеца, подозрительно напоминающего разбитый кем-то из пьяных гостей чайный сервиз, подаренный давно забытой тетушкой.
В уши заструилась, вернее засверлилась, невзирая на преграды, поставленные черепной коробкой, музыка, скрипуче-кровавая и такая въедливая, что даже Серж выронил от удивления вилку и извиняясь, шлепнув по широкому заду официантку, полез под стол доставать пропажу. Гости обрадованно протискивались между столов к танцплощадке.

Среди пьяного рыка, ругательств и похвал я услышал, с трудом, надо сказать, голос Танго:

-Самое время сваливать, сейчас начнется пиздец.

Сегодня мой сон — это искры израненных,
Картина подавлена, ты — солнце в таблетках.
Горели огни, и за городом жареным
Охрана с собаками, натянута сетка.

Мне некуда деться, мне некуда спрятаться.
Голодный, бродил по дворам осторожно,
Верните мне в камеру блик фиалетовый,
Верните мне небо, без него невозможно.

Но холодом душит, дыханием давит
Убитый провал, дети льда здесь закутались.
Вдохнуть, и забыться. Сказать им по правде —
Тебя закидают камнями и прутьями.

Сегодня мой сон — на дороге, на западе.
Картина подавлена, ты — солнце в таблетках.
Толкни меня в спину, не жалко, не тряпки мы.
Мы — сон, мы не рядом, мы — дым сигаретный.

возобновление раппорта с жертвой, как одна из основных задач дикого врача-психонавта на терминативной стадии применения ПАВ

очередной хомячок оказался белочкой, кинулся трястись с пеной у рта, пару раз, на кухонный пол, даже посинел слегка, истошно блевал, изгрыз деревянную ложку, но так ни разу и не обкакался. релланиума и феназипама в полевой аптечке не оказалось. лучшие террапевты подмосковья полтора суток бились над востановлением раппорта и закрепления видений околосмертного опыта, и вот что удалось выбить, после того как пациент подмёл, отъелся и отоспался. нарушенная инфантильная персона регрессировала ещё двумя сутками позже. пациент выписан за непотребностью.

Читать дальше »

— Я люблю тебя только на пике ночи и в определённом настроении, так что, пожалуйста, не зазнавайся.
— А сейчас??
— Ну…. и сейчас….

Рита поспешно бросает трубку и долго слушает пульс гудка, до тех пор, пока портьера ночи не отодвигается, обнаруживая эмбрион утра. Рита очень испугалась сказанных ею слов, представила, что они спохватываются, якобы что-то забыли в её связках, возвращаются туда – но наружу Рита их больше не пустит… Она наймёт бобров, которые построят плотину в её горле. Уметь вовремя заткнуться – это талант, которым Рита, к её величайшему сожалению, не обладает.

Собраться с мыслями, окончательно одеться и куда-нибудь уйти, уйти от мыслей, которым не суждено собраться, наращивать темп, пока не оглохнешь от свиста в ушах, сбегать в повседневное дежурное лицемерие, покупать хот-доги и останавливаться у определённых полок в книжных магазинах, пить хороший дешёвый кофе из общей с ещё 40 людьми чашки, мёрзнуть до 40 минут в день, переваривать этот день во сне. Но это не жизнь, а так, привычный, набивший оскомину набор действий, своеобразная работа.

Настоящая жизнь – это мысли в темноте.

Они приходят, чтобы надавать пощёчин, влить в лицо пинту студёной воды, напомнить Рите о том, что её действительно волнует.

Ей хочется истерично, до хрипоты хохотать над тем, что ещё днём её заботило и казалось значимым, она клятвенно обещает себе, что завтра всё будет по-другому, завтра она всё сделает правильно. Но утро вносит свои коррективы, и Рита вновь, как белка, крутится в сансаре рутины дня, чтобы ночью, перед тем, как отпереть дверь, ведущую в сон, снова и снова заново осознавать то, что на самом деле имеет значение. А значение имеет лишь одна-единственная мысль, приглушённый крик, зов, направленный в общий котёл наносферы. Только он придаёт жизни смысл…. Да и то лишь на пике ночи и в определённом настроении.

Рита в августовском городе. Благодаря усилиям жары, окружающий мир напоминает ей кишащий звуками, образами, запахами, переливающимися через край производными людей дурдом. Рита наудачу закрывает глаза. А так и правда значительно лучше, она ловит себя на мысли, что темнота неизменно ассоциируется с прохладой. Рита вслепую, водя рукой по стенам встречных домов, следует по улицам с советскими названиями – последние бастионы, которые не желает отдавать почившая с миром великая держава.

Эти прогулки без цели, времени и маршрута прочно вписались в Ритину повседневность. Рита просто плывёт по течению и слушает, впитывает, вбирает буквы, которые наравне с кислородом входят в состав воздуха. Буквы иногда плотной завесой, иногда чёрным кружевом навязчивой мошкары, иногда смеющимися фиолетовыми призраками преследуют Риту, изобретая всё новые и новые игры, ускользая, как дым от кальяна, и появляясь вновь, доводя девушку до растерянности. Первоначало – буква. Рита идёт и пишет книгу. Рита думает, что так она больше похожа на бога. Бог тоже только и знает, что создавать какой-то полоумный бред, и, не в состоянии довести его до известной степени совершенства, в пароксизме ярости отправляет его в мусорную корзину, убивает своих детей, стравливая их между собой, освобождая место для новых попыток. Рита планирует стать богом получше. Читать дальше »

фонари умоляют интегрировать их в тетрадь руки
я на кончиках ног упираюсь ладонью глаз луне в очки
свет в прошлом
дрова в их неналоманности – тоже
рога троллейбуса – прямолинейные спицы
из них свитер дрёмы с подоплёкой струится
фиолетовый февраль в носовых пазухах
на мой вкус, я звучу не так уж безобразно….

я – зеркало, я отражаю то, что внутри
но я, вероятно, испорченное зеркало, потому что всё время опаздываю.
будет вам пустота.
если вы так просите – да будет так.
но она отразится во мне только тогда, когда вы перестанете хотеть её увидеть.

0+1=0. вот и всё.

Так медленно отмирает гармония в душе, и когда она совсем отомрёт — душе, возможно, станет совсем легко. А пока она разучилась говорить, и не хочет молчать. Душа — океан. Где-то волны, бушуя, с рёвом разбиваются о скалы, рассыпаются на мириады искрящихся капель. Где-то волны тихо лижут белый песок прозрачным языком. Где-то в этом океане тонут люди, медленно идут на дно с полными лёгкими воды, тела тихо ударяются о песок, эти люди были в твоей жизни давно, ты поглотила их, ты их обезличила, ты — их последнее воспоминание, воспоминание о борьбе за жизнь, о том, как жадно хочется воздуха, как ненавистна вода, когда она заполоняет их естество. Отныне они погребены под толщей воды, покоятся в сером песке, опутанные водорослями. Это люди, которые попытались бороться с моим океаном.

Где-то есть люди которые не могут жить без океана, их тянет туда, где не видно земли, туда, где огромное восходящее солнце озаряет лучами тихую гладь, эти люди борются за свое существование и в бурю и в штиль, и смерть от штиля гораздо страшнее, это безразличие, от которого они умирают, погибают от голода, от жажды, сходят с ума от безысходности. Есть и такие, которые благополучно добираются до другого берега, надевают парадные тельняшки, машут родным и близким с белоснежного корабля, «вот они мы!», и ступают на сушу на пару недель, только лишь чтобы снова затосковать о месте, где нет ничего, кроме воды и неба.

Где-то есть люди, которые довольны лишь тем, что помочат свои ступни да щиколотки в прозрачной водице, люди, которые ничего не значат, порой океан обрушивает с яростью волны на берега, и люди бегут в страхе, отступают перед лицом вечности, перед страшной смертью, эти люди океану не нужны.

Да и нужны ли они вобще? Этой манящей синей глади, что влечёт за собой необратимые последствия. Бархатное спокойствие, которое в мгновение может обратиться в цунами, пенящуюся бушующую смерть.

Хочу жениться на Михалне.

А Наан совершенно не понравился.

Картинка на заборе в Индии

Читать дальше »

«Антитурист не посещает места, привлекательные чем бы то ни было. Антитурист путешествует в несезон. Антитурист считает, что красота — порождение улицы. Антитурист убежден: путешествия — какое бы воздействие они не оказывали — редко расширяют кругозор»

Словом, настоящий путешественник не ищет «поводов для поездок» и не задает себе глупых и ненужных вопросов типа «Я-то зачем туда поеду?» Читаем!