побег смотреть | Роман

***

Начало — здесь. Предыдущее — здесь.

Боюсь, замучил я вас своей любовью, читатель, но потерпите еще страничку. Расставшись с Софьей, я, как водится, протомился целую ночь. Вот теперь уж я понял несчастного звездного странника, ибо — когда моя страсть была аморфна и ни к чему не привязана, когда она была распылена по домам и деревьям, когда она своим призрачным ароматом только кружила мне голову, когда она была лишь тонкой паутиной печали и чаянием несбыточного, — тогда я легко нес ее на своих плечах, и эта ноша была мне в радость. Но, простившись с Софьей на Рождественском бульваре, я вдруг с ужасом наткнулся на свое одиночество и подумал: а что, если она и вправду обманет? — и вдруг понял, что она же не сказала мне завтра или послезавтра мы встретимся, а я в горячке забыл уточнить: точно не придет! — и я бросился вдогонку, но ее уже нигде не было видно — как же так? — как я проведу это время? — спрашивал я себя, и волосы на теле вставали пупырышками. А если я ее и вообще больше никогда в жизни не увижу?

Впрочем, что же это я вам изливаю душу, как проститутка? — я как-то выдержал ночь, а утро принесло с собой некоторое облегчение.

Библиотека имени Ленина

Не знаю, может ли кого-нибудь в наше время интересовать вопрос о профессии героя такого повествования, как мое? Раньше тот, кто пишет историю своей жизни, не преминул бы посвятить хоть несколько страниц своим занятиям, и это правильно, ибо на работе человек ведь тоже живет, и там с ним случаются всякие вещи, и даже подчас — жизненно важные. Я переводчик.

Профессия эта удобна мне, ибо печатный лист стоит сто тридцать рублей, а я (оставляя мучения над словом тем, кто имеет вкус к этому), — я могу перевести за день, бывает, и до трех печатных листов (здесь ведь все дело только в крепости руки и в ее безошибочной интуиции). Конечно, начни я думать над каждым словом, взвешивая его, и текст поползет. Слава богу, если за год мне удастся тогда перевести хотя бы страничку достаточно точно; но что за натужный текст это будет, и, присмотревшись, почувствовав пот (не переношу этот запах), я начну снова править, и так без конца. Нет-нет, бежать от собственной основательности и — как можно дальше.

Но вы ведь знаете, что я не люблю сидеть дома, и потому занимаюсь литературным переводом только по крайней нужде. Подлинная же моя стихия — сопровождение иностранцев, и здесь открываются великолепные возможности для человека с умом. Вы понимаете, читатель, о чем я говорю: о торговле, конечно, о фарце.

Не знаю, что, собственно, можно иметь против фарцовщиков? — они необходимы! — но это все-таки презираемый народ. Христианская мораль сыграла в этом значительную роль — ведь одним из первых деяний Христа в Иерусалиме было изгнание торгующих из храма. Однако, друзья мои, поймите: то был сакральный, а не моральный акт, иначе — почему бы было переполнено все Евангелие торговой и ростовщической терминологией? Да и кто такой ростовщик? — ведь он же почти земледелец, ибо тоже выращивает, но только не зерно, а деньги, и о его посеве тоже можно сказать: «Если зерно упадет в землю и не умрет, то останется одно, а если умрет, принесет много плода», — вспомним также притчи о таланте, о сокровище на небесах и прочее.

Так-то! А наши Раскольниковы, с жаром подражая Христу, перевернувшему столы менял (что тоже посев), глушат старух-процентщиц — ведь не имеет никакого права на это, тварь дрожащая, а глушит. Впрочем, старушонка-то тоже хороша!

Вот этим аккордом я, пожалуй, и закончу главу.

Продолжение

Версия для печати