ПОБЕГ. Суламифь Мендельсон

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Но как вы тот случай с сигаретой–то объясняете? — спросил я. (Читатель, мне хотелось подтверждения сомнительной моей теории о Садовом кольце как кольце Мебиуса).

— Не знаю, — ответил он. — Правда, потом я даже ходил туда специально, прикидывал, можно ли объехать? — вот, как вы говорите… Но, как ни интересует меня это! — увы… такие вещи сами в руки не даются. Случилась и у меня, впрочем, тоже одна романтическая встреча, но это к делу не относится…

— Но это же самое интересное, — сказал я, доливая коньяк. Он улыбнулся:

— Ничего особенного — просто гулял по тем местам, вечером. И вот у Кукольного театра вдруг останавливается такси. В нем женщина — красивая! — странная такая: в широкополой шляпе… Выглянула и смотрит на меня в упор. Даже неудобно стало. Я отвернулся, посмотрел на часы (как раз часы играли), потом опять на нее — она все смотрит. А потом уехала… Наверное кого–то ждала, с кем–то спутала… Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Ты мне за что–то мстишь, — сказал тихо Марлинский.

— А как ты думаешь — есть за что?

— Тебе видней.

— Я думаю, твоя болезнь — от твоего безверия. Ты никому не веришь — ни себе, ни другим. И даже если бы Христос взялся тебе помогать, ты бы и ему не поверил.

— Вот это верно, — встрепенулся Олег. — Надо верить — без веры ничего хорошего никогда не будет. Мы все просто должны верить — хотя бы в культуру, хотя бы в разум. А вот у вас этого нет ни капли. Поверьте чему-нибудь…

— Вашему Фрейду?!

— И Фрейду тоже. Вся культура основана на вере. Ведь если мы не будем верить тем, кто работал за нас и для нас, если сами не будем работать, а все только, как вы, — струйкою по забору, — что попало: всякую мразь, всякую болезнь будем выплескивать на голову другим, да еще и держаться за эту болезнь, да еще думать что вот эта болезнь и есть талант, — что же получится? Неужто великие (и Фрейд в том числе) все были такими эгоистами, как вы? Неужели вы думаете, что человеческое общество было бы возможно, если бы никто никому не доверял? Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Тут в дверь позвонили и, открыв, я увидел Марлинского. Ага, мой друг, — значит до сих пор все еще ничего не случилось, значит ты все еще продолжаешь думать, что можешь безнаказанно являться в мой дом, улыбаться своей идиотской, отработанно–застенчивой улыбкой: «Вот, бля, и я», — значит ты не предавал меня Бенедиктову, не злорадствовал рядом с ним по поводу моего щегленка, не соблазнял Лику за моею спиной.

— Ну входи, раз пришел.

Марлинский, пройдя в комнату, сел на мое место за столом. Отвратная рожа — ведь он, сукин сын, попытался перенять у меня даже походку. Он всегда жаждал встать на мое место, жаждал стать мною — получилась злая карикатура. Ты только вспомни, читатель, его пьяные слезы после неудачного чтения романа: как он изголялся («ты счастливый человек, и я завидую тебе», «на твоем месте я имел одну даму») — тьфу! Теперь–то я отлично понимал, что марлинское «ничего не случилось» — есть просто желание, чтобы ничего не случилось с ним самим, — прожить за счет другого, вселиться в другого (того, кто посильней), встать на чужое место — трусость жить. Он и около меня–то всю жизнь крутился только для того, чтобы на него падала моя тень. Читать дальше »

Глава 7. Сделка

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Страшные собаки

Однако же, что я себе позволяю, многотерпеливый читатель?! — ужасно подумать: пишу, как Гете в сто сорок пять лет. Мемуары бога на покое…

Я сидел ждал Олега, который обещал сегодня принести деньги за мое изобретение, — ждал с нетерпением, ибо, наконец, осуществлялась моя давнишняя мечта: мнимые триста талеров должны были перейти границу реальности.

Первую в своей жизни финансовую махинацию я провернул еще в десятилетнем возрасте, то есть двадцать лет назад, во время денежной реформы 1961 года. Вы знаете: то, что до реформы было рублем, после обмена денег превратилось в десять копеек, и лишь самые мелкие монеты (копейки, двушки и трешки) остались в ходу: таким образом — выросли по цене в десять раз. Еще и поныне нередко можно встретить такую дореформенную, но имеющую хождение копейку или девушку. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Был май и я, как май, был полон грешных соков, когда однажды вечером выбежал из театра и очутился на бульваре. На скамье уже сидел Марлиподобный юноша, по аллее шел пьяный Смирнов, где–то в гостях вел чинную беседу Сидоров, среди листов вылупилась из своего кокона ночная бабочка, Лика говорила с Мариной Стефанной о поездке на дачу, Теофиль изнывал от любви, майор Ковалев благочестиво размышлял о летающих тарелках, Сара переживала свое падение, в комнате Геннадия Лоренца еще не было красного дивана, чудовища на эскизе подползали к маленьким детям, где–то был приготовлен мне зонт, собачка Томочки Лядской скулила во сне, а я беспечно шел навстречу всем этим грядущим событиям, размышляя о том, что бульвар ничем не хуже театра. И вот я вышел на сцену, и все задвигалось, затрепетало, закружились тысячи двойников и отражений в зеркалах этой комнаты смеха, из которой я все еще никак не могу выбраться, — вот это и есть сознание. Сознанием называется такое состояние мира (и нас), впадая в которое, мы осознаем, что мир сознателен. Вот это наше осознание и называют обычно сознанием, но это ведь только результат сознания, настрой на его волну. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Больное, читатель, потому что все это и так, и не так. Ну скажи на милость, что выиграешь ты от того, что назовешь Марлинского моей тенью? — ничего, кроме, может быть, дополнительного «эстетического эффектца». Но не надо! — не надо придавать слишком большого значения словам, ибо все-таки все эти «маски», «тени», «самости» — всего лишь «слова, слова, слова». Неужели ты и действительно веришь в то, что у тебя есть «тень»? — в твоей психике как таковой, я имею ввиду… Да откуда же, интересно знать, она там вдруг возьмется, если у тебя нет в числе знакомых вот такого вот Марлинского, как у меня?

Ты все еще не понимаешь, что я имею ввиду? Очень просто: представление о «тени» мы образуем, глядя на нашего знакомого, который чем-нибудь на нас похож. Дело в том, что вокруг нас прямо роятся наши «тени», «маски», «души» — они скапливаются вокруг нас в виде живых людей — и никак иначе. С необходимостью вы должны узнать в каком-нибудь вашем «Марлинском» или «Бенедиктове» свою «тень», а в «Смирнове» — «анимуса» etc. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Ио, Гермес и Аргус. Картина Джованни Бенедетто Кастильоне

Сейчас я вот о чем думаю, дорогой читатель, — если я действительно Гермес, то я необходимо должен быть аргоубийцей, а разве я убивал какого-нибудь Аргуса? Не припомню. Я тщательно перебираю все события своей повести — те, что вам уже известны, те, что вам еще предстоит узнать, — перебираю и не нахожу более подходящей кандидатуры на этот пост, чем Фал Палыч Бенедиктов. Ну, во–первых, у него по крайней мере три глаза (на один больше, чем у нас с вами), во-вторых, он страж — охранительные его принципы нам хорошо известны (да ведь он и работал последнее время сторожем). Но смущает вопрос: что это за корова, которую он охранял? Где у меня Ио, где Гера и, наконец, кто Зевс? Читать дальше »

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Гермес убивает Аргуса

Читатель, мы всегда живем в прошлом и прошлым. Я бы мог описать свою жизнь, с детства или с какого–то другого места, и это была бы история о том, как я пришел к тому моменту, с которого начинается моя история, — но зачем!?. Действительно, это было бы описанием моего прошлого, но это совсем не то прошлое, которое, как я осознал теперь, надо преодолеть… все это я уже преодолел — во времени, — и это прошлое вполне прошло. Однако, от него осталось то, в чем я сейчас живу, — остался я, являющийся своим собственным прошлым. Ведь согласитесь, на этих страницах, я только и делаю, что описываю свое прошлое — не свою этиологию, как говорят врачи, но свою патологию (пафос, патос, фатос).

Вот начало моей истории: в теплый майский вечер я сижу на бульваре, убежав из театра. Это происходит сейчас, когда я сижу на бульваре, но разве это не все целиком мое прошлое? Разве не сталкиваюсь я со своим прошлым, когда обретаю себя, сидящим на бульваре? Разве не это прошлое сформировало меня таким, как я представил перед вами на первых страницах? Все мое прошлое от рождения до того самого момента, о котором идет речь, предстает перед вами, когда вы видите меня впервые. И это не настоящее мое, но мое прошлое разговаривает со Смирновым и рассматривает его картины, это с моим прошлым знакомится Лика в электричке (а я — с ее). Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Слушай, Томочка, а откуда у тебя такие мысли?

— Я всегда так думала.

— Ну уж всегда. Ведь ты же знаешь, что мысли просто так, ни с того, ни с сего, не приходят, — начал читать я ей лекцию. — Чтобы мысль оформилась и укрепилась, надо найти ей какой–то упор, надо с кем–то поговорить, для того, чтобы самому понять ее как следует — вот так отчетливо, как ты понимаешь то, что сказала о Сидорове. Ты меня поняла? — надо услышать свою мысль от кого–то другого, чтобы осознать ее. Наверное, это твоя мысль — я не об этом говорю, — я говорю, что ее надо кому–то навязать: чтобы увидеть ее со стороны. Как тебе это объяснить!! Человек может неосознанно выполнять мысль, не зная ее, — он будет совершать разные поступки, но во всех — будет одна и та же подкладка, будет проглядывать одна и та же (вот эта) мысль. Но можно и осознать ее, выразить словами, как это сейчас сделала ты, и тогда человек освободится от нее, не будет ее повторять. Впрочем, может, и будет, но это не важно. Так вспомни, я прошу, с кем ты обсуждала это?

Я не сомневался в ответе. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Поскольку с Сидоровым нам уже больше не придется встречаться, воспользуюсь случаем, чтобы сказать здесь несколько слов о хитроумии судьбы вообще и, в частности, о дальнейшей судьбе некоторых моих героев.

У беременной от меня (гермафродитом) богини, увидевшей кровь, сразу же начались родовые схватки. Истекающий кровью Николай Иваныч, чем мог, помогал ей. Совместными усилиями они вызвали скорую, которая и отвезла его — в Склифасовского, а ее — в роддом. Из Склифасовского Сидоров попал в Кащенку, где пролежал очень долго. Марина Стефанна, как только благополучно разрешилась, стала навещать его, а поскольку была теперь одинока и зареклась куролесить — пора уже: возраст пришел! — вышла в конце концов за несчастного замуж. Тем более, что Сары своей Сидоров больше не хотел видеть. Точнее, не мог! Всякий раз, как он хотя бы слышал о ней, у него возникали позывы к рвоте. Болезнь! — психомоторное поведение…

Все-таки несчастная судьба у Сары, ужасная судьба. Не думаю, чтобы она часто изменяла своему мужу, думаю — только со мной — ведь она такая дикарка! — но и я ее выдрал всего лишь три раза, и… все три раза подряд нас заставали на месте преступления. Что может быть для нее ужасней (для Сары)!? Какой опыт она может вынести из этого? Но если я когда-нибудь знал добродетельную женщину, то — только Сару Сидорову. При всей углубленной страстности этой натуры, при всем своем темпераменте, она смиряла себя, так что на поверхности невнимательный наблюдатель мог бы увидеть только холодок, только лишь что–то рыбье. Но тот, кто давал себе труд присмотреться, видел подо льдом непрерывное клокотание, кипение, бурление и понимал, по какому узкому мостику ходит эта женщина. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

В этот момент я с разгону наткнулся на Томочку Лядскую, прогуливающую свою собачку, и стал как вкопанный, с трудом собирая свои разбежавшиеся мысли:

— Здравствуй, Томочка!

— Здравствуй.

— Ну как поживаешь? У тебя, говорят, был роман.

— Ты уж скажешь!

— А что, разве нет?

— Откуда ты знаешь?

— От Сидорова.

— Я бы на его месте об этом не говорила.

— Почему же?

— Да так…

Что–то у них там произошло? Впрочем, глядя на Томочку, я думал, что так и должно быть: она должна была презирать влюбленного в нее Сидорова. Такой уж у нее характер — она любит любить безответно, любит только того, кому она безразлична, а еще лучше — того, кто презирает ее (как вот я, например). «Психолог» Сидоров до этого, конечно, не мог додуматься! Читать дальше »

Глава 5. Мораль, конец, memento mori!

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Черепаха - символ богатства, долголетия, поддержки и защиты

В первую очередь меня, конечно, интересовало, что значит возвратиться на собственный путь. Ведь это действительно самый острый вопрос, а поскольку китаец сказал, что те стадии, когда надо было возвратиться, я уже прошел, постольку я и стал припоминать, когда же это я возвратился и куда. Но как я ни вспоминал, как ни прикидывал — ни до чего существенного мне не удалось додуматься.

Может быть, читатель будет здесь проницательней меня и сам определит, что же собственно надо назвать моим путем. И тогда ему станет ясно видно, когда я вернулся на этот путь и вернулся ли вообще. Для таких размышлений я даю здесь материала больше, чем достаточно. Сам же я даже теперь судить о своем пути не берусь — вы видели: я и без всякого китайца уже сделал (и сделаю еще) немало попыток вынести какое–то суждение о своей судьбе, и все они оказались безрезультатны, ибо это все равно, как толковать собственный сон. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— «В начале сильная черта. Какая хула тому, кто возвратился на собственный путь? Счастье», — перевел китаец. — Это значит, — сказал он, — что лучше всего сразу взять себя в руки, оттеснить суетные устремления и хлопоты, пока они еще легки, как веяние ветра. Вернуться к дисциплине.

«Ну, это уже поздно!» — подумал я, а китаец продолжал:

— «Сильная черта на втором месте. Привлечение к возврату. Счастье». Еще не поздно вернуться на собственный путь, хотя уже труднее, ибо близки настоящие препятствия. Но на этом этапе необходимо вернуться. Ибо здесь лучше всего вступить во взаимодействие с препятствиями, так чтоб они стали средством воспитания. Здесь самая сильная Ваша позиция — если не теперь, то никогда. Дальше наступит момент кризиса и к нему надо быть готовым.

— Момент кризиса? — переспросил я. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Гадание по «И Цзину» представляет собой довольно сложное манипулирование с пятьюдесятью специальными палочками из стеблей тысячелистника.

После улыбок и приветствий китаец развернул шелк, в который были завернуты гадальные палочки, расстелил его на полу, зажег курильницу, встал на колени лицом к северу и трижды, касаясь лбом пола, поклонился, затем трижды пронес сквозь дым курильницы пучок палочек (рука его двигалась по часовой стрелке), отложил одну из них в сторону, а остаток быстро наугад разделил правой рукой на две кучки. Из правой он взял одну и зажал между мизинцем и безымянным пальцами левой руки, а другой рукой стал брать из левой кучки по четыре палочки, пока там не осталось две. Их он сунул между указательным и средним пальцами левой руки, бегло взглянул на них, наклоня голову, как бы сбоку, и стал точно так же, как первую, разбирать вторую кучку…

Не стану больше мучить читателя описанием манипуляций с палочками — это долгая история, да к тому же я, завороженный его мерным действом, забылся вдруг: сидел и думал о… жидомасонском заговоре, который, пожалуй, достиг и Китая. ЖМЗ, — думал я, — Мао Дзедун, Эйзенштейн, Кафка, Маркс — черт знает что! Впрочем, ведь ЖМЗ кодифицирован в Библии — он есть вера евреев в национального бога их отца Авраама, борьба с ним. Основной протокол сионских мудрецов есть «Книга Бытия»… — думал я, подвергая себя испытанию «Книгой перемен». Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Китаец-гадальщик пьет чай

Вот, читатели, я опять ввожу новый персонаж и, откровенно сказать, совсем не знаю, как его ввести, ибо собственно в действии он не должен сыграть никакой особой роли, но вот, пожалуйста: подвернулся в самый ответственный момент, и обойти его молчанием уже никак нельзя. Так пусть же он сыграет роль заморского мага и чародея из восточной сказки.

Правда, одет он был не в мантию и не в колпак, поутыканный звездами, а в черный костюм, белую рубашку и галстук по моде шестидесятых годов, и на лацкане пиджака у него поблескивал значок с изображением Мао Цзедуна… Вы правы, читатель, то был китаец — так и будем его теперь называть. Он стоял, улыбаясь, и протягивал мне руку по европейскому обычаю. Читать дальше »

Глава 4. Сяо–чу

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Что вы думаете об этом, читатель? — о том, что произошло у Сидоровых? Я думаю, что это нечто вроде экзистенциального литературного приема. И вот что интересно: в сущности ведь, экзистенциальная ситуация — это такая ситуация, в которой некогда размышлять, а надо поступать, иначе кто–то поступит за вас. Согласны? — ведь только поступок без размышлений безусловно выявляет внутреннюю сущность человека; а размышляя, вы можете перехитрить себя самого.

Так значит, если вы со мной согласны, пойдем дальше: экзистенциальная литература, вообще говоря, — есть очень громоздкая декорация, которая выстраивается на глазах читателя, чтобы в конце концов герой, загнанный в ее тупик, продемонстрировал нам, кто он есть. Вспомним Печорина и Грушницкого! — что за бредовые условия дуэли, и это только для того, чтобы Грушницкий, человек глупый, но пожалуй порядочный в сравнении, скажем, со своим приятелем, драгунским капитаном, показал окончательно то, что мы о нем уже и без того знаем (ведь знаем, читатель), — показал это стоящему чуть ли не на одной ноге над обрывом Печорину — который в результате имеет теперь уже полное моральное право пристрелить его, как бешеную собаку. Печорин поступает, Грушницкий тоже вынужден поступать, мы получаем урок. Но Грушницкий мог бы и не стрелять. Но тогда не было бы и «Героя нашего времени» — Печорин бы расцеловался с Грушницким, а потом плюнул бы да и сжег свой журнал. Или, как честный человек, женился бы на княжне Мэри. Но, читатель, простите — это уже не Лермонтов, а Марлинский. Читать дальше »

Версия для печати