Начало здесь. Предыдущее здесь.

Ольга принимает христианство, но не может окрестить Русь

Проводя разумно-взвешенную политику, Ольга вошла в память поколений, как «мудрейшая из всех людей» (77). В летописях же она была прославлена, прежде всего, как «заря перед светом» – предвозвестница Веры Христовой на Руси.

Анализируя причины обращения Ольги в христианство, различные авторы, как правило, обращают особое внимание на политические соображения, которыми, будто бы, руководствовалась княгиня. Но какую для себя пользу могла получить новообращенная христианка в среде народа, не готового в ту пору к смене вероисповедания?

Единоверцы Ольги, составлявшие меньшинство в тогдашнем русском обществе, не могли быть надежной опорой княжеской власти. Более того, присоединение к этому конфессиональному меньшинству создавало дополнительные проблемы для правительницы. Веротерпимость языческой Руси имела свои пределы, и когда проповедники христианского учения обретали чрезмерное влияние, против них поднимались грозные силы, противостоять которым не могли даже симпатизировавшие христианству государи (78).

По всей видимости, крещение Ольги следует рассматривать, прежде всего, как результат осознанного мировоззренческого выбора, сделанного в ходе длительного процесса духовного созревания самой княгини. Соображения прагматического характера не были для нее определяющими в этом деле.

Всем выходцам из Скандинавии, оседавшим на Руси и враставшим корнями в местную почву, приходилось раньше или позже признавать местных богов, что не могло не создавать известный духовный дискомфорт, несмотря на сходство некоторых мифосюжетов в славянском и скандинаво-германском язычестве. Этот дискомфорт автоматически устранялся при переходе в христианскую веру, универсальную для всех народов мира. Именно поэтому, христианство значительно легче распространялось среди таких, как Ольга обрусевших варягов, чем в прочих группах русского населения.

По состоянию на 944 год лица, принявшие крещение, имелись среди близких родственников Ольги, упомянутых в договоре с греками – из семейства, к которому, по линии своего покойного мужа, принадлежала княжна Ефанда, сестра Игоря. На рубеже 944-945 гг., после гибели Игоря, Ольга оказалась в таком же горестном положении, как и Ефанда, потерявшая своего Улеба ранее. Сходство судеб двух высокородных вдов должно было специфически способствовать сближению великой княгини со всем семейством Улебовых-Турдовых, где Ольга могла найти психологическую поддержку и утешение. И там же она могла открыть для себя милосердного Бога христиан, дарующего спасение всему миру.

Затем в сознание Ольги лег кровавый опыт войны с древлянами. Войско Свенельда, вторгшееся в мятежную землю, не щадило ни старого, ни малого. Многие жестокости происходили на глазах княгини, находившейся при войске; последним же эпизодом такого рода стал разгром Искоростеня, произошедший уже после того, как жители согласились сдаться. Ольга не могла остановить неистовства своей дружины, хотя должна была понимать, что свирепая расправа над покорившимися подданными не делает ей чести. А затем торжествующие воины повергли к ее ногам особо ценную добычу: малолетних детей Малка, выданных старейшинами Искоростеня. Дочь древлянского князя была совсем крохой; она не успела даже получить собственного имени, и всю жизнь называлась по отцу: Малка или Малуша. Ее брат Добрыня был чуть старше и, вероятно, мог осознавать происходившее. Их отец, по всей видимости, уже погиб к тому времени; мать либо погибла, либо добровольно взошла на погребальный костер своего мужа. Два комочка страха и безутешного горя предстали перед княгиней.

Отпрысков убийцы Игоря отдали его вдове, чтобы она могла исполнить до конца свою месть, совершив еще одно, особо торжественное жертвоприношение над могилой супруга. Но Ольга вдруг ощутила чувство жалости к беззащитным сиротам, оказавшимся в ее воле. Она поступила с ними не по древнему закону мести, а так, как требовал закон милосердия и прощения, закон новой веры, семена которой уже запали в душу княгини. Великая государыня пощадила детей своего врага и, более того, приняла их к себе.

Спасенные от жертвенного костра, дети древлянского мятежника по обычаям той эпохи считались холопами Ольги. Но их служба при княжеском дворе не стала ординарным рабством. Малуша, войдя в возраст ранней юности, стала любимицей княгини и получила должность ключницы (т.е. особо доверенной служанки). Затем она приглянулась князю Святославу, стала его второй женой, родила Владимира, будущего крестителя Руси. Добрыне довелось стать воспитателем своего державного племянника и воеводой при нем.

Ни в одном из имеющихся источников нет достоверных сведений о месте и времени крещения Ольги. Можно, однако, предположить, что крестилась она на Руси, еще до своей поездки в Константинополь. Произошло это, надо полагать, в Киеве, где к тому времени уже существовала христианская община. Были в столице Руси и церкви (одну из них, в честь святого Николая, возвели над местом погребения князя Аскольда; существовала также церковь Ильи Пророка, упомянутая при описании церемонии утверждения договора 944 года). Имелись и священнослужители, один из которых, некто Григорий сопровождал Ольгу в ходе визита в Константинополь.

Как известно, Ольге не удалось сделать христианином своего сына. Надо полагать, Святослав не принял для себя веру матери, так как на момент ее крещения уже был не младенцем, а отроком, находился на попечении надежных мужей из великокняжеской дружины и успел впитать в себя основы их сурового воинского мировоззрения. То есть, ему было более семи лет (возраст, когда мальчиков из княжеских семей передавали на воспитание из женских рук в мужские) (79). Следовательно, крещение Ольги произошло после 949, но ранее 955 года (когда она навещала Царьград) (80). Вероятнее всего, где-то ближе к последней дате. Святослав к этому времени подрос уже настолько, что мог спорить с матерью и не соглашаться с ней.

Из текста Иоакимовской летописи следует, что Ольга, познакомившись с христианским вероучением при посредстве местных, киевских священников, затем долго колебалась, формально не принимая крещения, чтобы не вызвать недовольства в обществе. Сам обряд, надо полагать, производился достаточно скромно. Приняв христианство для себя и по собственной воле, Ольга не стала навязывать новую веру тем, кто был к ней не готов; ее апостольская деятельность ограничилась узким кругом приближенных. Но княгиня Руси не отказалась от возможности использовать факт своего приобщения к христианству, как внешнеполитический ресурс, прежде всего – во взаимоотношениях с Византией, ведущей страной тогдашней христианской ойкумены.

«Повесть временных лет» сообщает, что княгиня Ольга в 955 году отправилась в Константинополь, где приняла крещение в присутствии императора Константина Багрянородного и патриарха. Соответствующие греческие тексты, однако, ничего о крещении русской княгини не сообщают, хотя подробности ее визита освещают достаточно подробно. Русские летописцы, по всей видимости, стремились представить эту дипломатическую акцию, как политический и духовный триумф Ольги. Им, видимо, трудно было признать, что великая русская княгиня крестилась в частной обстановке, почти тайком от своих подданных. А потому хотелось верить, что соответствующая церемония происходила в признанной столице восточно-христианского мира.

Ольга прибыла в Константинополь по делам большой политической значимости. Формально – для подтверждения достигнутых прежде договоренностей, оформленных трактатом 944 года. На самом же деле она стремилась к установлению значительно более тесных и дружественных отношений, чем те, которые к тому времени поддерживались между Киевом и Константинополем. Ключевым элементом этих новых отношений должен был стать династический брак Святослава с одной из принцесс императорского дома. Таков был, по всей видимости, заветный политический план Ольги (81).

При выполнении этого плана сыну Ольги, разумеется, пришлось бы креститься. Княгиня вполне могла рассчитывать, что суровые воспитатели юного князя дадут согласие на такой шаг ради очевидных внешнеполитических выгод. Вслед за князем, естественным образом, должна была креститься вся его дружина. Это дало бы последователям христианства решающий перевес над ревнителями языческой старины, со всеми вытекающими последствиями. Русь в таком случае могла бы принять христианство уже в годы правления Ольги и ее сына. Христианская Русь и христианская Византия могли бы еще в середине X века создать прочный военно-политический союз, основанный на взаимных выгодах и доверии. Такой союз весьма помог бы Византийской империи в ее войнах с арабскими эмирами и варварскими ордами, периодически накатывавшими из глубин Азии. Да и Русь легче справилась бы, например, с печенегами, если бы набеги этих степных хищников на русские земли не инициировались усилиями византийской дипломатии и не оплачивались византийским золотом.

Так, или примерно так могла видеть перспективы отношений Киева и Константинополя русская княгиня, уже воспринявшая свет христианской веры. Совершенно иначе рассуждали при дворе горделивых василевсов. Там помнили силу русского оружия и готовы были за умеренную плату покупать мир, принимать военные услуги киевских правителей. Не возражали против торговли. Но о равноправных союзных отношениях не могло быть и речи, даже при условии крещения Руси. Ибо лишь одно солнце на небе, и лишь один император Константинополя, преемник римских цезарей мог считаться истинным государем, поставленным на земле по воле Божьей. Брачный проект Ольги, само собой, отвергли. Да и во всем остальном ей дали возможность ощутить разницу между недосягаемым величием императорского сана и ее собственным скромным статусом.

Среди спутников Ольги, согласно византийским документам, был некий ее родственник, не названный ни по имени, ни по степени родства с государыней. Возможно, этим анонимом был Святослав, которого так и не представили официально при константинопольском дворе. Предположение о том, что юный сын Ольги был с ней в Константинополе инкогнито, проливает свет на многие особенности поведения князя Святослава в период его зрелости. Пережитые в имперской столице унижения должны были создать в душе князя-отрока специфический комплекс неприятия всего, что идет от греков, включая их веру.

Надорвав силы за годы длительного княжения, Ольга не дожила до глубокой старости. Она завершила свои дни в 969 году (тогда ей было, самое большее, 55 лет), после долгой болезни. Напоследок Ольга попросила сына о самом скромном погребении, в соответствии с принятым ей на себя долгом христианского симрения: «с землею ровно погрести ю, а могылы не сути, ни тризны творити, ни бдына деяти» (82).

!!! Комментарии и источники к Главе 20 смотрите здесь.

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"