НАРРАТИВ Версия для печати
Леонид Нетребо. Дать негру: Спартак – это мы

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО - ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ - ЗДЕСЬ.

Спартак – это мы


Купе оказалось полупустым, только вещи Олега и Жизели, в том числе один костыль.

Жизель переоделась в пижаму и, став домашней и уютной, устроилась на своем месте, полусидя, готовая к дальнейшей дороге.

Скоро появился Эйнштейн с синяком под глазом, и пояснил причину «такой роскоши».

Во-первых, вагоны наполовину опустели, люди разъехались по возможности другим транспортом, кому недалеко. Во-вторых, они с будущей американкой, заручившись поддержкой проводниц, решили обеспечить Олегу и Жизели, так сказать, параметры наибольшего благоприятствования в рамках временного пребывания. Все тронуты и так далее. Говорят, что в гостинице и у начальника поезда побывал сам глава администрации этого населенного пункта, и скоро будут корреспонденты. Было непонятно, дурачится Эйнштейн или говорит правду, но Олег заметил, что при последних словах Жизель испытующе поглядывает на Олега.

И Олег ответил бодро:

– Ну, вот и хорошо! Спасибо за условия и рекламу. А где вы с нашей командиршей, госпожой Люксембург, устроились?

– Правда, – поддержала Жизель, – где тетя Роза? И что у вас с глазом? Вчера, вроде бы, все закончилось хорошо.

Голос у Жизели был изменившийся, грудной. Да и вся молодая женщина выглядела иначе, чем вчера: она преобразилась, – причем, не только формами, которые действительно стали округлыми, оплавленными, от удовлетворенно-бессонной усталости, знакомой всем влюбленным, но и особой глубиной в овальных, как будто уже не раскосых глазах, с янтарными зайчиками от соответствующих занавесок, пропитанных солнцем. И поза, и движения… всё было другим.

Эйнштейн залюбовался попутчицей, поэтому ответил с небольшой задержкой:

– Она недалеко, о, ненаглядная! Через два купе. С ней почти полный порядок. Она сейчас… что бы вы думали? Спит! Но скоро, надеюсь, проснется. А это, – он подмигнул подбитым глазом, с паутинкой красных прожилок, – как обычно.

Жизель по-ребячьи потянулась телом, с трудом подавив непроизвольный зевок. Устыдилась, виновато заморгала, а встретившись мудрыми смеющимися глазами Эйнштейна, опять счастливо засмеялась, который раз за этот день.

– Всё, – сказал Эйнштейн, беря под локоть Олега, и увлекая его к выходу, – мы пошли за чаем.

В это время тронулся поезд.

– Наконец-то! – это уже в коридоре воскликнул Эйнштейн. – Чай никуда не денется. Коллега, давайте-ка, чтобы вы были в курсе, я вам по-шустрому расскажу, что с нами случилось, пока вы отсутствовали. Или, с другого боку, что мы натворили без вашего пригляда за нами, старыми пердунами.

Они присели на откидные скамеечки, и Эйнштейн, почти скороговоркой, но с выражением начал рассказывать.



– Когда мы еще весело сидели в вагоне ресторане, нам стало известно, что ночью-то мы точно никуда не двинемся. Это расслабляющее подействовало на людей. Терять уже было нечего, как выразилась Роза. Хотя, казалось, какая связь? Но алкоголь, как вы знаете, рушит логику. Скажу я вам, что Роза, соответственно своему цветочному имени, стала распускаться во всей красе, и это положило начало моей любви к ней. Хотите верьте, хотите нет. Но всё по порядку.

Эйнштейн, расслабил ворот рубашки, ему не хватало воздуха, он покраснел, или от минутного смущения, или от глубинных переживаний, навеянных воспоминанием вчерашнего.

– Короче. Мы сдружились со всеми членами нашей компании. Одни уходили, другие подходили, но и они, новые, сразу же становились друзьями. Кавказцы говорили, что это по-ихнему, мы протестовали, и говорили, что это по-нашему. Имен я не помню, у меня плохая память на имена. На облик же запомнился один лысый, такой пучеглазый, худой, с длинной шеей и ужасно выпирающим кадыком. Он больше молчал и смотрел, буквально вперивался, то в меня, то в Розу. Однажды провозгласил какой-то невнятный, но жаркий тост, а когда выпил, погрозил мне пальцем, вроде как шутя, и сказал так скверненько: это всё вы! Коллега, прошу запомнить этот момент! А я тогда ничего не понял и не придал значения.

Эйнштейн потрогал синяк, дернул щекой.

– Итак, коллега, к вечеру всей честной компании захотелось простора с продолжением. А какой простор в вагоне-ресторане? Он просто тюремно ограничен. Пошли на вокзал, то есть из маленького на колесах кабачка перебрели в большой стационарный ресторан. Всей шайкой-лейкой, всей, буквально, активной частью кабацкого вагона нашего поезда. Вас с Жизелью не было уже, мы это позже поняли во всей яви. Мы-то поначалу подумали, что вы где-то на скамеечке нас дожидаетесь, когда мы костылики вынесем. Вас нет. Заволновались. Но нас успокоили, дескать, молодые пошли, под присмотром свиты, почивать в гостиницу. Ну и хорошо! Роза потащила за собой и костыли, не бросать же, ответственная женщина. И нет чтобы в вагон их занести, так понесла с собой, чуть не сказал – дура. И что бы вы думали? Они ей пригодились!.. И этот момент прошу запомнить, он архинужен для дальнейшего повествования.

В конце коридора появилась проводница, Эйнштейн дождался, когда она прошла, и продолжил.

– Сейчас, все по порядку, а то я никак не начну рассказа. Буду еще более краток. Итак, идем к ресторану, поём песни, танцуем. Как цыгане какие, честно. Роза «андижанскую польку» выдала, с костылями в обнимку, рядом пара дагестанцев ее поддерживали, колена выдавали под их же губную музыку, ляка-ляка-тум! Короче, по дороге наша гоп-компания увеличилась сочувствующими, жаждущими веселья, и в результате мы оккупировали почти полресторана на втором этаже вокзала. Ну, треть – точно. Сдвинули штук пять столов. Персонал в радости, еще бы, такая выручка в этой сонной Тмутаракани. Притом что кругом невыплаты зарплат, забастовки и все такое. Сидели, пили, все хорошо. Говорили за жизнь, за любовь. Ораторствовали за экономические категории, за политику. Вперемежку с песнями и танцами! Кавказцы эти, ансамблисты, много песен разных, оказывается, знают, не врут. Весь интернационал! Роза что-то по-узбекски пела, на стул становилась, кричала, никто ничего не понимал, может, всех хвалила, а может, материлась. А еще говорит, что к языкам проблема. Словом, капелла у нас еще та получилась. Ну, наконец, к интересному подбираемся. Можно было бы прерваться на чай, но ладно уж, доскажу, немного осталось.

Поезд набрал ход. Эйнштейн высунулся в узкий створ открытого коридорного окна, как будто сушил свою шевелюру. Задумался на минуту, спохватился:

– Извините, отвлекся. В общем, там уже в этом зале, еще до нашего прихода, – олигарх обосновался, которого, помните, с рук, как птицу, кормила та рыжая банденша из вагон-ресторации. Сидит один… Вернее, он в центре, а по обе руки – те самые два вертухая одинаковых, то же что-то там грызут с тарелок, как шакалы, с оглядкой, кому вы на фиг нужны. Как потом выяснилось – нефтяной магнат с тюменского севера. Словом, жулик официального масштаба, понятно.

Потом позже, когда уже всё в разгаре, военный подошел, со шрамом-то, который в вагоне-ресторане с кавказцем бузил. Один, без товарища. Сел отдельно, в самом углу. Гимнастерка нараспашку, весь рябчик, то есть тельняшка, наружу. Видно, что уже на взводе. Глаза горят, взгляд тяжелый. Как вот бывает, когда человек много пьет и не пьянеет. Как будто внутренний огонь весь спирт сжигает, остается только злость и гнёт в организме.

Ну да ладно. Поначалу все ништяк, правда, охрана того важного жулика на нас косо посматривает, я то, хоть и на расслабоне, но ситуацию боковым зрением контролирую, секу поляну, природа, что вы хотите. Но иногда отвлекаюсь на тост или хохму. Например, говорю кавказцам про то, что над Россией нависла очередная смертельная опасность – жидовские морды сменились лицами кавказской национальности. Смеются. Здесь коллега, здесь самое интересное.

Короче. Как только запели «На Дерибасовской открылася пивная»… Представляете, как это слышится, когда косят под Одессу, как я, но с кавказским акцентом, а? Ага. Так это, чтоб вы знали, был созревший капсюль, готовый принять на себя бойка. Не верите? Слушайте сюда. И тут вдруг!

Эйнштейн вздохнул, покачал головой, вместо того, чтобы сказать: «Ну и ну!»

– Запели, мы, значит: «Маруся, Роза, Рая… Васька-шмаровоз» и прочее. Вы знаете, кто такой шмаровоз? Это который заведует шмарами для состоятельных клиентов. Так вот наша Роза, как та шмара по вызову, соответственно себя в той компании изображала, и так и сяк выгнется, и на стул встанет, сигарета в зубах. Нет, я там окончательно стал в нее влюбляться… Кошерная женщина, попробуйте сказать, что нет!

И вот в разгар нашего мирного разврата один тот от жулика охранник, назовем его номер раз, поскольку они оба как две капли, хотя один амбал, а другой дефектоз... Подходит к нам этот стражник номер раз, амбал, с этакой решительной небрежностью, и говорит, перекрикивая: господа, потише и пореже, вы мешаете! И выразительно так головой назад, мол, тому самому.

Мы немного поутихли, как-то неудобно стало.

Но вдруг тот военный, который со шрамом, драчун, громко так встает, демонстративно так, аж стул от… отлетел… и еще даже перевернулся… А ведь надо сказать, что его-то, лично его, данное увещевание и не касалось, сидел тихо, отдельно от всех, коньячок потягивал. Так нет же! Встал так громко, как будто это к нему было беспардонное обращение. И говорит… Не кричит, а так значительно и громко говорит, как командир, на весь зал: «Нет, позвольте! Это почему же, собственно, «потише и пореже»! А смысл слов такой, что одно из четырёх, или закрой рот, или трижды получишь по морде, это ж всем понятно.

Ну, весь кабачок совсем притух, конечно. Стульями скрежетнули все, обернулись. Понимаем, что неспроста все это получается и будет интересное, а может, и не очень для кое-кого приятное продолжение. Предгрозовым повеяло, да.

А я в той притихшей ситуации думаю, сейчас опять кто-то кого-то будет бить, но перепадет и мне обязательно. Чутье у меня такое прикладного характера, природное, как озон какой в воздухе слышу, даже когда все еще пребывают в беспечности и в небе ни тучки. А тут уже громыхнуло.

Ага. Вытаскивает этот самый военный, со шрамом, сигарету из пачки, пачку на стол бросает. И так с сигаретой во рту демонстративно направляемся к олигарху. Так прикурить подходят.

А тот охранник номер раз его догоняет, заходит поперед, загораживает дорогу.

Оба здоровые, надо сказать. Но охранник выше. Зато солдат увереннее.

Соответственно своей преобладающей уверенности и говорит, нет, прямо рычит: уйди с дороги, шестерня ржавая! Типа, кидаться головой в кал, пока я руки с карманов не повытягивал.

Я заметил – в это время олигарх телефон вынул и на кнопки жмет, а рука трясется, возможно, палец не попадает куда надо, я дальнозоркий.

Короче, охранник военного попытался не пустить, оттолкнуть, согласно должностной инструкции, и прибавляет ко всему пару горбатых слов, чрезмерно унижающих достоинство человека.

И тут начинается.

Военный, без дальнейших разговоров, как врежет! – охранник брык, как полено. Я такого никогда не видал, чтоб человек с одного удара… Только в кино. Так больше и не вставал, во всяком случае, мне не довелось увидеть, когда он встал, этот номер раз, и встал ли.

Второй холуй, назовем его соответственно, номер два, дефектоз, вскакивает, вынимает пистолет и буквально с четырех метров стреляет в военного.

– Пистолет? – переспросил Олег.

– Пистолет, пистолет! – покивал Эйнштейн, морщась. – Стреляет, буквально стреляет! И попадает же! Мама дорогая, что началось. Визг, гам.

Военный от выстрела вздрогнул телом, сигарету изо рта выронил, за грудь схватился, даже согнулся, вот так, но не более, не более, вскрикнул…

Всё, думаю, довелось при убийстве присутствовать, буду свидетелем. Но не это чувство тогда преобладало, нет, быть свидетелем и затасканным по следствиям и судам, нет. Прежде всего – сочувствие к солдату. Второе – отвращение к тому социальному извращению, в гладком облике якобы аристократа с охранной шушерой.

Ага, постоял наш герой, потер место, куда пуля попала. И пошел на стрелявшего…

Это мы потом догадались, что пистоль был травматический и пуля резиновой. А тогда… Все подумали: простреленный! Прямо терминатор неубиваемый.

Шаг вперед, трёт место прострела, еще шаг, трёт, морщится. А тот, номер два, присел, то ли от страха, то ли так полагается при стрельбе с двух рук, глаза испуганные, выпученные, пистолет выставил, а пистолет в воздухе пляшет.

Простреленный ему рычит: еще раз выстрелишь, тебе… конец! Это я синоним говорю, чтоб не материться.

И идет вот так, скажу я вам, как будто и не думает, выстрелит тот или нет, как будто не это сейчас ему главное в жизни, и даже не то, что глубоко плевать, умрет или нет, жить дальше или нет, а просто как будто таких понятий и нет вообще.

И что вы думаете? Ведь и не выстрелил больше тот номер два, не выстрелил.

А терминатор к нему так же не спеша как будто подошел, и как будто на мгновение задумался, что же с этим поцом делать. Руку вот так выставил, ладонь растопырил, приблизил к холуйскому лицу… А тот как завороженный! Оружие не отпускает, но и не двигается. Пистолет терминатору в промежность уперся. Если выстрел, точно что-нибудь отстрелит!

Причем, это я так медленно рассказываю, а на самом деле все произошло очень быстро, секунды.

Короче, наш военный… У меня лично за секунды к нему симпатия, да и у всех, я думаю. Наш защитник, взял холуя за морду и… что бы вы думали? Вот так прямо взял, как гандбольный мячик. Видели, как гандбольный мячик берут? И просто толкнул. Презрительно! Как недостойного. Мол, ну тебя.

Тот, недостойный, завалился, думаю, от неожиданности и эмоционального перенапряжения, и пистолет отлетел и по бетонному полу, вжик – отъехал куда-то под стол.

Воин поворачивается – и к олигарху! Делает шаг к столу…

И тут, вы не поверите! Наша Роза как закричит, как буквально, свинья недорезанная, у меня аж в ухе зачесалось, я рядом был… Ну, это между нами, насчет свиньи. Как, закричит на весь притихший зал: «Фейсом его об тейбл!»

И что бы вы думали?

Этот самый что ни на есть акула капитализма – отдался назад, отпрянул, да и свалился вместе со стулом! Дрыгнул ногами, перевернулся и стал отползать за кадку с кустом какого-то растения. То ли пальма, то ли фикус… неважно.

Что тут началось, все задвигались, забегали. Официанты подбежали, поднимают падшего олигарха с его командой. Крики! Кавказцы галдят, военный, который подстреленный, но победитель-терминатор, тоже что-то кричит, я запомнил – «Командира убили! Шакалы! Рохлин!» С матом, конечно, как полагается. Это ведь генерал, кажется, такой? А разве его?.. Неважно.

Тут наша Роза опять в новой красе. Вскочила на стол… нет, все-таки на стул. И декламирует над всем этим хаосом: «Глупый пИнгвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем!»

И вдруг возникает передо мной фигура того самого лысого жилистого человека, с кадыком, который мне… помните? Размахнулся… Обстоятельно, понимаете ли, как будто давно ждал этого хаотического момента и готовился. Я зажмурился. Бесполезно. Его кулак достал моего шнифта, как говорят в Одессе.

Эйнштейн засмеялся, потер синяк.

– Ну, хоть бы слово сказал, за что! Подозреваю, что он больной на голову, а лечит ноги, однозначно. Я было настроился на дальнейшие комплименты с его стороны в форме физического воздействия, но тут вмешалась Роза. Ах, моя дорогая! Стала отгонять моего кулачного собеседника, в кавычках, вон и прочь. Каким способом? А костылем нашей красавицы Жизели. То есть Роза, находясь еще в образе рисковой шмары, не позволила дальше исказить мою лицевую индивидуальность до низших параметров. Но это стоило нам костыля, который таки рассыпался, когда она промазала по цели и попала по колонне. Зато его уцелевший близнец всю оставшуюся ночь фигурировал в качестве вещдока.

То есть я к тому, что набежала милиция и быстро прекратила все безобразия. А часть ресторанно отдыхавших оказались в КПЗ. Я надеюсь, понятно, что олигарх с охраной в эту часть не попал, что соответствует законам жанра. У них же везде концы, и они всегда снимут с дерьма пену. Говорят, их убеждали написать заявления для открытия полноценного уголовного дела, но они отказались. Все-таки была ж стрельба с их стороны, а оно им надо? Ретировались с поезда на такси, и были ж таковы, никто их больше не видел. Всё по жанру, я вам говорю.

А нас, простых людей, по жанру, забрали в дорожную милицию. Меня, Розу, кавказца того, опять забыл имя, плюс, разумеется, вояку-победителя, который посрамил жулика олигархического масштаба. С нами активно просились и те футбольные фанаты, но их не взяли, отмахнулись, на что они обиделись. Мы всю ночь сидели в отделении, там одна клетка, все окончательно сдружились. Вояка – хороший парень, герой. Пуля – пустяк, синяк на груди. Мы с Розой бок о бок всю ночь. Я ей шепотом рассказал за всю свою жизнь. Как поется в песне, я сморкался и плакал в кашне. Там в песне дальше, а она мне сказала, я верю вам, и отдамся по сходной цене. Но это не под Розу, хоть и шмару она только так изображала в ресторации. Талант. Нас принимали за мужа и жену, мне это нравилось, хотя она немножко морщилась, но не протестовала.

И мы не были одиноки, дружище! Там на площади всю ночь работала группа поддержки. Кавказцы «Лезгинку» или что-то там еще танцевали, футбольные фанаты «оле-оле» кричали, Спартак – это мы, Спартак – это лучшие люди страны. Мы это слышали, и относили к себе: Спартак – это мы!.. В конце концов, друг друга Спартаками стали величать, смех.

Утром стали отпускать, потому что шахтеры пути приоткрыли и пассажирским поездам временный зеленый свет. Отпускали всех, кроме вояки. Но Роза, от лица всех каторжан, выдвинула ультиматум: или всех, или ни одного, все остаемся, нам спешить некуда! Сработало.



В это время из соседнего купе вывалился кавказец, с полотенцем на плече, сонный, помятый и хмурый. Но увидев Эйнштейна заулыбался. Эйнштейн встал.

– Привет, Спартачок! Отсыпаешься?

– А, Спартак, дорогой, – кавказец заулыбался еще шире, – все никак в себя не приду. А, все нормально, скоро Екатеринбург, пересадка. Смена декораций. Все позади, как немножко неприятный сон, да? Увидимся.

Он удалился в сторону туалета.

Эйнштейн с Олегом сходили за чаем, принесли его в купе, где оставили Жизель. Но Жизель спала. Они со стаканами в руках возвратились в коридор, опять присели, договаривали вполголоса, отхлебывая. Точнее, по-прежнему говорил только Эйнштейн.

– Я вообще-то в данный момент еду на Север к сыну, в Екатеринбурге у меня пересадка. Вот я говорю: Север, Север, а вы киваете. Нет, я уверен, что вы не знаете, что такое Север. Это не просто сторона света. А если брать тюменский Север, то это тоже не просто регион, где добывают нефть и газ. Это состояние души. Знаете, как он компоновался, кем? Всеми, отовсюду. Романтиками, авантюристами, неудачниками! Да-да, неудачниками тоже. Допустим, на Большой земле ничего не получается, любви нет, сам себе не понятен, ну и тому подобное. А туда приезжает и, как говорится, обретает себя. Или в петлю. Естественный отбор, как это ни жестоко. Оригинальнейший сплав характеров, высшая проба. Северянин – это национальность. Как одессит. Правда, в последние годы произошло разжижение, но костяк есть костяк, его просто так не пропьешь. Рекомендую! Там определенность, в отличие от Байкала. Мне, во всяком случае, так кажется.

Он замолчал, некоторое время смотрел в конец коридора, затем решительно поставил подстаканник со стаканом прямо на пол – конструкция громко звякнула и далее неровно затренькала от поездной дрожи.

– Ночью будет Екатеринбург. Я сказал, что у меня пересадка, да? Но я не выхожу.

Поезд содрогнулся, будто соглашаясь, и пошел быстрее.



После того как они разошлись по своим купе, к проснувшейся Жизели с Олегом зашла Люксембург, с тысячами извинений за то, что не уследила за своей подопечной, вляпалась в неприятности. Но теперь-то уж точно, до самого Кургана!..

У нее, как и у Эйнштейна, под глазом примостился, по ее словам, «симпатичный синячок», который она даже и не пыталась скрыть гримом ввиду его симпатичности. Пошутила, что мужчин украшают шрамы, а женщин – синяки, поэтому давайте ужинать.

После трапезы Люксембург ушла в свое новое купе: «Мне нужно до конца разобраться с одним клоуном».



Жизель опять заснула блаженным сном, постанывая, вздрагивая, иногда вытягиваясь, как в муках. Выбрасывая вверх культю, напоминая Олегу прошедшую ночь…

«Жизель, или Вилисы!» – стучали, перестукивали колеса, – назойливо, почти до боли отдаваясь в мозгу.

«Жизель-Жизель! Жизель-Жизель!» – переделывал Олег, и переделка удавалось, правда, ценой великого напряжения.

Но оставаться в состоянии мобилизации он не мог, не хватало сил. Это раздражало. Сказывалось и похмелье, которое он всегда переживал трудно, как какой-нибудь северный человек, лишенный каких-то веществ в организме.

Чтобы отвлечься, он вспоминал ночь в гостинице, заставляя себя смотреть на спящую Жизель, отгонять жалость, находить слова восхищения.

Поезд останавливался почти на каждой станции, но постояв, от нескольких минут до получаса, все же возобновлял движение. На восток!

Однажды поезд разогнался, сменился перестук, пошел неритмичный, сплошной гул с редкими, невнятными ударами, как будто авиалайнер пошел на взлет. И вдруг вечерняя, еще светлая даль за окном сменилась сплошной теменью, потом рваным мраком с пугающими прогалами мышиного цвета. Олегом овладела неясная тревога, и он вышел, почти выбежал вон… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ



ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>