Олег Давыдов Версия для печати
Места силы. Шаманские экскурсы. Карл Юнг. Ливер (2.Троица)

Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь

Ливерпульский туман

Итак, у нас есть три свидетеля, видевшие Ливерпульский сон: Лектор, Пациент и Аналитик. Посмотрим, что каждый из них говорит о мандале «Окно в вечность».

На семинаре 1932 года Лектор заявил, что создал «Окно в вечность» раньше, чем увидел сон. Более того, утверждал (эта часть семинара шла по-английски): «Я был создателем (perpetrator) этой мандалы во времена, когда не имел ни малейшей идеи о том, что такое мандала». Это заявление немало удивляет тех, кто знает, что сначала был сон, а потом мандала. Но удивляться тут нечему. Во-первых, в бессознательном, из мрака которого высвечивают автономные комплексы (например, три сновидца), наши привычные представления о времени, может, вообще не имеют никакого значения. У каждого из этих «я» может быть свой порядок времени и причинности (мы уже говорили об обратном ходе времени в видениях Юнга и еще поговорим об этом, когда дойдем до феномена синхронии). А во-вторых, Лектор вовсе и не говорит, что нарисовал мандалу.

Цветущая магнолия

Слово «perpetrator» для англоязычных означает в первую очередь какое-то нарушение, преступление, вину. Такой смысл в заявлении Лектора, конечно, наличествует (виновник — создатель), но само это слово — из латинского языка, где означает буквально «свершитель». Может быть, Юнг, любивший вставлять в свою речь латынь, употребил его потому, что затруднился выразить свою мысль по-английски. Может быть, выбрал его потому, что слово содержит буквосочетание «petr» (камень), крайне уместное в контексте сна. Может быть, что-то еще. Но слово явно выбрано неслучайно, хотя, вероятно, и бессознательно.

Итак, Лектор не рисовал мандалу, он ее свершил, создал. Но, как известно, создать ее можно самыми разными способами и — из самой разной материи (хоть из камня, хоть из грез). Лектор мог, например, создать мандалу лишь в своем воображении, просто помыслить. Но кто же ее тогда нарисовал? Нарисовал Пациент. Вот как он это описывает: «Я попытался нарисовать этот сон. Но, как это часто случается, рисунок получился несколько другим. Магнолия превратилась в розу, сделанную из стекла цвета рубина. Она сияла как четырехугольная звезда. Квадрат представляет стену парка и одновременно — улицу вокруг парка в форме квадрата. Он него расходятся лучами восемь основных улиц, и от каждой этой улицы — еще восемь боковых улиц, которые соединяются в центральной сияющей красной точке, почти как Etoile в Париже. Знакомый, упомянутый во сне, жил в доме на углу одной из этих звезд».

Площадь Звезды (Etoile) в Париже

Теперь по крайней мере понятно, почему мандала не очень похожа на увиденное во сне. Но пока остается неясно, что это значит. Почему один создает, а другой рисует? Может, это объяснит Аналитик? Какое отношение он имеет к мандале? Аналитик характеризует Ливерпульский сон просто как «мой сон о мандале». И поясняет: «Я представил суть этого сна в одной мандале, которую назвал "Окно в вечность"». Впечатления же от сна у него таковы: «С этим сновидением у меня было связано ощущение некой окончательности, завершенности. Я видел, что здесь была выражена цель. Середина (Mitte) — это цель; и этой цели не миновать. Этот сон объяснил мне, что самодостаточность, самость, — архетипический смысл и принцип определения себя в этом мире. В том сне была целительная сила, и тогда ко мне впервые пришло предчувствие моего мифа». И тут же добавляет: «После этого сна я перестал рисовать мандалы».

Резьба по камню в исполнении Юнга. Это тот самый камень возле Башни, общий вид которого можно найти в предыдущем экскурсе. Работа выполнена после 1935 года. Разумеется на камне вырезана мандала

«Перестал»? Если это понимать буквально, то Аналитик не рисовал и «Окно в вечность». И точно: «Окно» нарисовал Пациент, а свершил Лектор. Но что же тогда сделал Аналитик? Он «представил суть». Суть в том, что целью является серединность, которая как-то связанна с Самостью. Эту серединность (Mitte) понимают обычно как некое средоточие (символом коего является чудесная магнолия), интерпретируют как центр, к которому человек устремлен. Но верно ли это? Обратим внимание: во сне два центра. Вначале мы видим движение от центра реального Базеля к центру сновидческого Ливерпуля. И завершается сон опять-таки двумя центрами: в одном растет дерево, а возле второго живет «другой». Такие повторы во снах обычно подчеркивают важность показанного. В данном сне повтором подчеркнуто наличие двух центров. В первом случае эти два центра объединены движением к дереву, а во втором — пониманием того, что «другой» живет во мраке (бессознательного) потому, что там произрастает чудесная магнолия.

Базель. Церковь св. Петра

Вообще-то символом объединения двух может служить что угодно. Например, в детстве Карл сделал секретик: положил в пенал деревянного человечка и, конечно же, камешек. Пенал спрятал, а через какое-то время в мальчике всплыла некая новая личность («Номер 2»). Очевидно, что эти человечек и камешек, объединенные стенками пенала (теменосом), представляют собой мандалу того же типа, что и «Окно в вечность». Само собой, ребенок не знал, что сделал мандалу (как и Лектор). А став взрослым, он увидел нечто подобное во сне и представил суть того, что увидел, в наброске, нарисованном сразу после пробуждения. В этом наброске и выражена суть сна о двух центрах, основная идея. А конкретизировать центры можно по-разному: две башни, дом и флигель (повторяющийся мотив многих снов Юнга), человечек и камешек, «другой» и дерево, «Номер 1» и «Номер 2»... И в том числе — Лектор и Пациент. Сейчас мы это увидим.

Слева набросок, сделанный Юнгом сразу после Ливерпульского сна. Справа мандала «Окно в вечность»

Вот Лектор не без юмора объясняет участникам семинара, как он первоначально понимал созданную им мандалу: «По своей крайней скромности я думал, что я — драгоценный камень в центре, а эти маленькие огоньки — конечно, очень милые люди, которые считают, что они тоже драгоценные камни, но поменьше… Я думал о себе настолько хорошо, что мог выразить себя так: мой чудесный центр тут, и я прямо в моем сердце». Однако, увидев сон, Лектор стал думать иначе: «Теперь Ливерпуль — есть центр жизни (liver <печень> — есть центр жизни), а я не центр, я дурак, который живет где-то в темном месте, я один из этих маленьких боковых огоньков. Таким образом был исправлен мой западный предрассудок, что я — центр мандалы, что я — всё, главный герой, царь, бог».

Юнг читает лекцию. Это не семинар по кундалини-йоге 1932 года, это несколько позднее выступление в обществе Эранос

Интересно: для Лектора стать «другим» означает признать себя «дураком» и отойти в сторону. Отчего так? Ну, он человек со статусом, интеллектуал, сейчас он ведет семинар, старается донести до слушателей психологический смысл йоги и чакр (каждая из которых, к слову сказать, мандала), занимается важным серьезным делом. Он всемирно признанный ученый. Когда-то (когда еще не имел понятия мандале) он выдвинул («свершил») гипотезу, суть которой в том, что его «я» находится в центре, а все остальное располагается вокруг. Но потом он понял, что, ставя себя в центр, подвергается опасности смешения с бессознательным, принимает действие архетипов за свое собственное волеизлияние. Короче, Лектор — одна из типичных фигур бессознательного. В аналитической психологии ее называют «персоной» (от слова «persona», маска, которую носит актер). Персона — это роль, исполняемая для тех, кто вовне, функция адаптации к обществу, поверхностный слой коллективной психики, наиболее близкий к сознанию, но обычно не сознаваемый, социально обусловленный субъект.

Базель. Парк возле церкви св. Петра

Из выступления на семинаре явствует, что Лектор — это Юнг, отождествившийся с социальной ролью «Ученый». В Ливерпульском сне еще на пути к дереву он уже думал о том, где можно укрыться (намек на адаптацию). Изначально он понимал мандалу в каком-то социально-иерархическом смысле (я — в центре, а огоньки поменьше — другие люди). Но, посмотрев на себя со стороны, увидел в центре «дурака» (себя, раздутого инфляцией). И стал «другим». Каким? Да таким, который растворяется в Хоре (тут мы начинаем рассматривать рассказчиков сна в контексте перемен, которые происходят по мере развертывания его сюжета, напомню эти стадии: Хор, Протагонист, Другой). Становясь Другим, Лектор оказывается «одним из» (Хора), уходит в тень, дабы остаться добропорядочным членом общества (продолжать читать лекции, играть важную роль в науке), а не выглядеть в глазах людей дураком. То есть, изменившись, Лектор остается «персоной», но — адаптированной: не раздутой инфляцией, а такой, которая есть у любого нормального человека, приспособленного к жизни в коллективе. Можно сказать: взглянув не себя со стороны, Лектор увидел Пациента. А поскольку смотрел он с точки зрения «персоны», то и увидел в Пациенте лишь социальную проблематику.

Разворот «Красной книги»

Но ведь этим Пациент отнюдь не исчерпывается. Тот, кто нарисовал «Окно в вечность», — фигура менее всего обращенная вовне, социальная. Уж скорей это фигура внутренних глубин, с трудом поддающаяся сознательному воздействию и мало способная к адаптации. Пациентом будто управляет какая-то чуждая сила. Пытаясь нарисовать живое дерево, он изображает стеклянный цветок. Да и в целом его картинка выглядит странно: структура улиц и образуемых ими центров на ней не совсем похожа на то, что Пациент описывает на словах (сравните его объяснения с мандалой). Кажется, он не принадлежит себе. Он изобразил задуманное Лектором столь непохоже, что тот даже не узнал свою мандалу в том, что увидел во сне. Во всяком случае, на семинаре говорит о парке из сновидения: «Сначала я его не узнал, но это была мандала, которую я показал вчера». Не удивительно, что рациональный Лектор, видя себя со стороны в состоянии Пациента, пересматривает свое место на мандале, отходит в сторону, становится — «одним из». А центр оставляет Пациенту (печенке, ливеру, нутру).

Слева парк возле церкви св. Петра в Базеле, справа центральная часть мандалы «Окно в вечность», повернутая на 90 градусов

Итак, Лектор видит себя и перемены в себе с точки зрения «персоны». А с какой точки зрения смотрит Пациент? В целом-то ему снится то же самое, что и другим рассказчикам. Но есть существенные отличия. Например, еще на стадии Хора Пациент знает о Другом (как бы изначально несет его в себе). Но это не совсем тот Другой, в которого превращается Лектор. Другой Пациента — это фигура, которую Хор не понимает и осуждает еще до прихода к дереву. Другой Пациента — «дурак» по мнению Лектора (и Хора). Другой Пациента — вот именно что пациент. Юнг, который (судя по книге «Относительно символизма мандалы») анализировал Пациента, следующим образом описывает его рисунок: «В центре изображена роза в виде рубина, контур которого задуман как колесо или стена с воротами (так, что ничто не может выйти изнутри или проникнуть снаружи)». Это прямое указывание на изоляцию от всего внешнего. Мог ли такой Пациент взглянуть на себя со стороны? И если да, то — что он увидел? И изменился ли он?

Базель. Солнечные часы на церкви св. Петра

В своем комментарии к сну и рисунку Пациента Юнг ничего об этом не говорит. Зато он много говорит о переменах, происходивших с его пациентами, в книге «Отношения между «я» и бессознательным». Ее первый ее набросок был сделан еще в 1916 году, а вышла книга в 1928-м. По большей части она была написана после Ливерпульского сна. И, пожалуй, стала его непосредственным продолжением. Вторая часть книги (называющаяся «Индивидуация») посвящена разбирательству с анимой. В результате этого разбирательства анима оказывается укрощена (мы говорили об этом в экскурсе «Посвящение»), а ее энергия (мана) достается пациенту. То есть, это он сам так думает. А Юнг как раз показывает, что это ошибка, что на самом деле тут происходит отождествление с архетипом колдуна. Пациент становится мана-личностью, одержим, инфлирует, кажется себе пророком, обладателем истины. И это еще хорошо, если он только занудствует, поучая своей истине окружающих. А то ведь бывают пациенты, которые обвязывают себя взрывчаткой, чтобы донести свою истину до человечества.

Базель. Здесь виден переулок Мертвых (Totengasschen), по которому в Ливерпульском сне Юнг шел от Рыночной площади к церкви св. Петра и парку

Так вот, разбирательству с анимой, описанному в книге, соответствует то, что в Ливерпульском сне видится как движение по улочке Мертвых к площади Петра, а одержимости архетипом колдуна (мага) соответствует зачарованность деревом магнолии. И точно такие же соответствия с символикой сновидения наблюдались при возведении Боллингенского дома (каменной мандалы). Возведению пристройки, при котором нашли мертвеца, и которое началось вскоре после Ливерпульского сна, соответствует сновидческое движение к магнолии, а строительству второй башни, предназначавшейся только для самого Юнга (но, как оказалось, построенной для мага Филемона, мана-личности), соответствует опять-таки зачарованность магнолией. Юнг, может, и не отдавал себе отчета в этих соответствиях, но печенкой все чуял. И потому не поместил свое «я» во вторую башню, не отождествился с Филемоном (ну, разве что — чуть-чуть), не стал мана-личностью (как Пациент), а фактически отошел в переход между башнями (как Лектор). И только в 1955 году до него дошло: «Я неожиданно осознал, что срединная часть, такая маленькая и незаметная между двумя башнями, выражает меня самого, мое «я». Тогда я пристроил еще один этаж».

Башня Юнга в Боллингене. Слева первоначальный, а справа окончательный вид

Я уже пояснял, что этот этаж над переходом между двумя башнями — символ Самости. Вообще-то наиболее естественный символ Самости — дерево (разворачивание мандалы во времени, Самость «в процессе роста», как скажет Юнг в 1930 году в «Философском дереве»). Но сейчас мы говорим о переменах в трех различных субъектах (рассказчиках сна), каждый из которых соотносится с деревом по-своему. Лектор, увидевший дерево, уходит в сторону. Пациент — отождествляется с деревом и таким образом оказывается мана-личностью, отрешенной от всего внешнего, замкнутой в себе, неадаптированной к социуму, лишенной рефлексии. Если он и видит себя со стороны, то об этом можно судить разве что по рисунку, на котором изображен камень вместо дерева. То есть — то представление о «Номере 2», которое Юнг имел с детства, тут нет никаких перемен, тут есть лишь застывшая вечность.

А что видит Аналитик? Да вот что: «Мне открылось нечто прекрасное, благодаря чему я вообще мог жить. Ливерпуль (Liverpool) — это «бассейн жизни», «pool of life». «Liver» — печень, считавшаяся у древних средоточием жизни». Вроде бы и Лектор видел то же самое. Но сделал из этого вывод: «Я дурак». И отошел в сторону, в тень, слился с другими. В случае Аналитика дело обстоит иначе. Он тоже, конечно, изменился: сначала он был одним из Хора, но, увидев дерево, выделился из группы других. Эта перемена фактически противоположна той, которую претерпел Лектор, который, увидев дерево, сделался «одним из».

Слева Адам, Ева и Змей около дерева познания. Картина Лукаса Кранаха Старшего, 1526 год. Справа памятник Ливерпульскому сну в городе Ливерпуле

Я знаю, что во сне в любом случае видится группа, но сейчас говорю не об этом. Я говорю, что Аналитик выделяется из Хора потому, что видит дерево как асимптотическую цель (чтобы это лучше понять, надо прочитать экскурс «Врата богов»). Видит серединность, которой не миновать, но понимает, что полностью отождествиться с ней — значит покинуть мир людей. Понимает, что Самость — это «архетипический смысл и принцип определения себя в этом мире», но, в отличие от Пациента, не отождествляется с деревом, различает «я» и Самость (центр сознания и центр личности). Видит место «я» слева от магического дерева Самости (а если судить по мандале «Окно в вечность», то видит и другие автономные комплексы, располагающиеся вокруг Самости).

Собственно, Аналитик видит ровно то, что описано в книге Юнга «Отношения между «я» и бессознательным». Уже даже двухчастная структура этой книги выражает идею двух центров. Первая часть называется «Воздействие бессознательного на сознание». Она рассказывает о проникновении бессознательных содержаний в сознание (что можно интерпретировать и как путешествие на ту строну), а завершается как раз подробным описанием «персоны». О второй части я уже выше сказал: она посвящена индивидуации, проблемам разбирательства с анимой, отождествления с мана-личностью, дистанцирования от нее, каковое дистанцирование — есть необходимое условие раскрытия Самости.

Модель человеческого мозга

Надо сказать, что это этапная книга, обобщающая весь на тот момент аналитический опыт Юнга. В ней впервые абсолютно четко сформулирован парадокс двойственности единой Самости, который Юнг в дальнейшем будет детально разрабатывать. Понимание Самости как принципиально парадоксальной структуры — это и есть результат Ливерпульского сна, который позволил Юнгу посмотреть на себя со стороны. «Без этого я, скорее всего, окончательно запутался бы, — сказано в Воспоминаниях», — и, возможно, отказался бы от дальнейших экспериментов с бессознательным. Но сновидение открыло мне смысл и значение происходящего. Расставаясь с Фрейдом, я знал, что вторгаюсь в неизведанную область, и все же решился шагнуть в темноту. И, когда этот сон явился мне, я принял его как actus gratiae (благодать)».

Семь чакр

Разумеется, Лектор, Пациент и Аналитик — это один человек Карл Густав Юнг, который переживал и делал все то, что переживал и делал каждый из этих. Будучи Лектором, играл роль проповедника новой психологи. Будучи Пациентом, погружался в туман своих запредельных видений. Будучи Аналитиком, формулировал нетривиальные концепции. Все эти три ипостаси неразрывно связаны и естественно перетекают друг в друга, образуя единораздельную целостность, которую и изображает мандала «Окно в вечность». Правда, Пациент выпятил на ней центр и изобразил много светимостей, а не только те три автономных комплекса, которые мы разбирали. Ну, ему видней (он все-таки мана-личность, а светимостей и правда может быть много). Нам же важен сам принцип соединения двух третьим. Пользуясь тем, что каждый из трех сновидцев объяснял сон и мандалу немного по-своему, я представил здесь этот принцип как Пациента и Лектора, соединенных взглядом Аналитика в единую структуру. В целом получился человек (и это уже намек на столь важную для Юнга четверицу), исполненный юродской креативности, но вполне социально адаптированный, а потому — способный толковать шаманские образы так, что их принимают за научные теории.

Карл Юнг занимается резьбой по камню

И хотя эти три ипостаси редко выступают в химически чистом виде, их все же порой можно выделить. Так, в пассаже, которым завершается повествование о Ливерпульском сне (а заодно и главка «Воспоминаний» о «встрече с бессознательным»), эти трое являются один за другим на фоне самого Юнга: «Мне понадобилось сорок пять лет, чтобы облечь в строгие научные формы все, что я тогда пережил и записал. В молодости я мечтал о научной карьере (Лектор. — О.Д.), но этот пламенный поток, эта страсть захватили меня (Пациент. — О.Д.), преобразив и переплавив в своем огне всю мою жизнь... Первые впечатления и сны были как раскаленный поток базальта — из него выкристаллизовался камень, который я (Аналитик. — О.Д.) уже мог обрабатывать».

Но где же здесь Самость? На мандале, нарисованной Пациентом, она четко видна. А из того, что я наговорил, может возникнуть впечатление, что она как бы испарилась. Ну, Самость не так-то легко уловить, она парадоксальна, и о ее парадоксах — в следующий раз. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.




ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>