Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2010
Владимир Шляпентох
АЙН РЭНД: ЕЕ МАРКСИСТСКИЕ И БОЛЬШЕВИСТСКИЕ КОРНИ
Поводом для написания данной статьи послужило издание книг Айн Рэнд в последние пятнадцать лет в России, где она до этого была почти неизвестна1. Не так много в истории США женщин-иммигранток, которые сделали бы такую потрясающую интеллектуальную карьеру, как Айн Рэнд (урожденная Алиса Розенбаум). Не имея западного образования (как, например, другая эмигрантка, ставшая широко известной в Америке, — Ханна Арендт) и связей, она к началу 1960-х гг. оказалась автором книг с миллионными тиражами, создателем филоcофского движения и института, интеллектуалом, с которым жаждали побеседовать самые знаменитые журналисты страны. Конечно, горячие поклонники Рэнд сильно преувеличивают ее популярность, но вполне правдоподобны данные о том, что 8% взрослых американцев что-то читали из произведений Рэнд.
Рэнд получила известность как самый горячий сторонник капитализма и невмешательства государства в жизнь общества и, конечно, как яростный апологет индивидуализма и враг коллективизма.
В том же ключе ее воспринимают и в России. Так, Елена Арбатская отмечает “горячность Рэнд в отстаивании идеалов индивидуализма”2, Александр Эткинд пишет даже про “либеральный радикализм” Рэнд3 и открывает ее статьей журнальную рубрику “Либеральное наследие”.
Я попробую показать, что господствующее мнение о том, что Рэнд была горячим сторонником либерального капитализма, ложно. На самом деле она вела борьбу на два фронта — против коллективизма и против демократического общества. По сути, она была апологетом аристократического (олигархического или феодального) капитализма, в котором обществом командуют талантливые и благородные магнаты.
Я также попробую показать, что оригинальность мировоззрения Айн Рэнд преувеличена и что многими своими идеями она обязана Марксу, а также практике и идеологии русских большевиков. В отношении Рэнд весьма уместно применить знаменитую фразу немецкого историка Леопольда Ранке, который, оценивая труд своего коллеги, заметил, что “то, что там ново, — неправильно, а то, что правильно, — не ново”.
Неизвестность Айн Рэнд в СССР сама по себе является интересным фактом. Вряд ли дело только в цензуре. Роман “1984” проник в СССР еще в конце 1950-х гг. (я читал английский текст этой книги в новосибирском Академгородке в 1963-м), хотя по уровню антисоветизма Оруэлл явно превосходит Рэнд. В романе “Атлант расправил плечи” даже не упоминаются коммунизм и социализм, не говоря уже о Сталине и терроре. Самиздат распространял любые книги, выпущенные на Западе, — от “Любовника леди Чаттерлей” до “По ком звонит колокол”. Если цензура в данном случае ни при чем, возможно, дело в другом. Те западные интеллектуалы, враги советской системы, которые снабжали нас книгами, вряд ли были поклонниками Рэнд. Как теперь мне стало ясно, даже те, кто читал ее в юности, не считали, что книги Рэнд помогут бороться с тоталитарным режимом.
Если русский читатель не числил до последнего времени Рэнд среди даже минимально популярных иностранных авторов, то и Рэнд формально игнорировала свою родину. Она видела русскую революцию и уехала из России в 1926 г. в возрасте 21 года. В 1990-е гг. те, кто начал переводить и издавать Рэнд в России, видимо, решили, что для этого пришло подходящее время. Д. Костыгин, переводчик и издатель ее книг в России, полагает, что Рэнд будет полезна российским читателям потому, что поможет выйти из-под опеки Кремля и “наконец признать себя взрослыми и самостоятельными, принять на себя ответственность за самые важные решения”. А. Эткинд видит полезность книг Рэнд для России в том, что они укрепят престиж либерализма в России и смогут убедить россиян в правильности “моральной ценности политэкономии, которая строится на свободе взаимного выбора продавца и покупателя, и только на ней”.
Размышляя о том, как Рэнд встречается со своей родиной спустя много лет после смерти, следовало бы проследить, как ее отечественный опыт сказался на ее творчестве, чего практически никто не делал. Девяти лет жизни после революции в России было достаточно Алисе Розенбаум, чтобы набраться впечатлений на всю последующую жизнь. По сути, формирование ее мировоззрения прошло в советской России, где она окончила Петроградский университет по специальности “социальная педагогика”, объединяющей историю, философию и право. Почти все гуманитарные дисциплины преподавались в университете в духе большевистской идеологии. Никаких учебных заведений в Америке Рэнд не оканчивала. Не нужно апеллировать к фрейдовским взглядам о решающей роли ранних лет в жизни человека, чтобы опровергнуть стремление приуменьшить значение советских лет для Рэнд.
Принято думать, что этот опыт сводился к тому, что Рэнд навсегда возненавидела коллективизм и тоталитарное государство. Это является сильным упрощением. На самом деле идеология и практика революции и, конечно, марксизм (вряд ли и в Америке она могла избежать прямого соприкосновения с марксистскими радикалами) глубоко вошли в ткань творчества Рэнд. (Нечто подобное произошло со многими эмигрантами из России всех трех волн: приехав на Запад с ненавистью к тоталитаризму, они на всю жизнь сохранили приверженность ряду догм той идеологии, которую презирали. Ряд социологических опросов эмигрантов 1950-х гг. и 1970-х гг. это убедительно показывают.) По сути, марксизм и большевизм стали отправной точкой для ее многих философских и социальных построений. Только Ницше (вкупе с социал-дарвинистом Спенсером) смог бы конкурировать с влиянием Маркса и русской революции на взгляды Рэнд.
В бесконечных монологах героев Рэнд на самые абстрактные темы почти не цитируются мыслители и философы (если не считать афоризма Декарта “Я мыслю, следовательно, я существую” и цитаты из Аристотеля о сущности). В эссе о капитализме Рэнд не сочла возможным сослаться ни на одного автора, чьи взгляды были бы ей близки. Тенденция преувеличивать свою оригинальность и игнорировать тех, у кого она заимствовала те или иные положения, типична для Рэнд.
РЭНД И МАРКС
Теперь начнем процесс деконструкции взглядов Рэнд. Роль материализма в философии Маркса и Рэнд может служить для этого хорошим отправным пунктом.
Рэнд выступает в своих произведениях как материалистка, ничем не уступая в этом отношении Марксу. Последний выглядит, правда, на несколько порядков более изощренным философом, так как он основательно знал немецкую философию, с ее глубоким интересом к сложностям процесса познания. Главный принцип “философии объективизма” Рэнд формулируется так: “Факты являются фактами и независимы от человеческих чувств, желаний, надежд или страхов”. Примыкает к нему другой постулат — “принцип тождества”: “А есть А”, означающий, что “факт есть факт” (третья часть “Атланта…” имеет подзаголовок “А есть А”), и поражающий примитивизмом, равно как ее критика Канта. Ленин в книге “Материализм и эмпириокритицизм” высказал в 1908 г. буквально то, что Рэнд сформулировала спустя полвека: “Сознание есть зеркальное отражение реальности”. Дальше дилетанта Ленина, хотя и образованного по тем временам, Рэнд не пошла.
Сложный механизм формирования представлений о мире глубоко чужд Рэнд, как и многим ортодоксальным марксистам. Она могла бы, с учетом ее претензий на звание философа, познакомиться с феноменологией, Гуссерлем или Шютцем, его учеником, публиковавшим в Америке во времена Рэнд свои книги. А чего стоят длинные рассуждения Галта в “Атланте…” о природе человека? Вот только некоторые выдержки: “…ум человека — основное оружие его выживания”, или: “…все, что хорошо для жизни разумного человека, есть добро”, или утверждения, что беды граждан Америки есть “результат <…> попыток не замечать, что А есть А”, “насилие и разум несовместимы” и “дух и материя едины”.
Столь же наивны экономические взгляды Рэнд. Чего только стоит ее описание конкуренции при отказе рассматривать проблему монополии в рыночной системе или ее воспевание роли денег в обществе: “деньги есть средство вашего выживания”, “тот, кто любит деньги, готов работать ради них” или “деньги — барометр состояния общества” (цитирую вторую часть “Атланта…”). В описании экономической системы (в романах и теоретических эссе) она практически игнорирует основные экономические институты — финансы и банки, биржи и страховые компании.
Многие почитатели Рэнд акцентируют внимание на том, что она в романах и статьях выступала как поклонница разума. Действительно, восторженные слова о разуме и о его решающем значении в жизни общества часто встречаются в ее произведениях. Но ведь и Маркс, и советские идеологи поступали точно так же. Рэнд роднят с Марксом и советской идеологией ее воинствующий атеизм и презрение ко всяким формам мистицизма. Рэнд со страстью обрушивается на основные положения христианства и иудаизма.
Как известно, Маркс вошел в историю обыденного сознания как мыслитель, который настаивал на том, что в современном ему капиталистическом обществе жажда наживы является главным стимулом деятельности людей во всех сферах жизни, включая отношения между мужчиной и женщиной. Самые яркие строки в “Коммунистическом манифесте” посвящены обличению человеческой жадности. Описывая отношения между Хэнком и его женой, Рэнд близка пафосу “Манифеста”. Она вкладывает в уста любимого героя обвинения в адрес жены в том, что она руководствуется только грубой корыстью. Эту же корысть Рэнд видит в поведении большинства людей. Она почти с Марксовым сарказмом, ссылаясь на свою “философию объективизма”, разоблачает попытки граждан замаскировать материальные мотивы разговорами о благе народа, о сочувствии другим или о Боге.
Однако, в отличие от Маркса, который мечтал об обществе с иными, более благородными мотивами, Рэнд уверена, что корысть была, есть и будет главным стимулом деятельности людей всех типов, не только обожаемых ею промышленных магнатов, но и людей творческих. Доллар, восхвалению которого посвящена последняя фраза “Атланта…”, является для Рэнд символом смысла жизни. Она только хочет, чтобы деньги были заработаны честно. Устами своего персонажа Галта она ополчается на обман как важнейший элемент американской жизни, обеспечивающий доходы тем, кто их не заслуживает. Рэнд превзошла в критике современного ей американского общества самых левых радикалов, которые никогда не опускались до трактовки социальных проблем на таком упрощенном психологическом уровне.
Впрочем, обыденный психологизм вообще является чуть ли не главным инструментом анализа Рэнд. Заключительная речь Галта переполнена такими сентенциями: “…единственная цель человека — его собственное счастье”, “…удовольствие и боль, радость и страдание противостоят друг другу”. (Кстати, в рассуждениях о счастье Рэнд обильно пользуется рассуждениями Платона и Аристотеля на эту тему, и, конечно, без ссылок.)
Как заметил Ж.-П. Сартр в статье об антисемитизме, многие евреи (он называл их неаутентичными) старались в своем публичном поведении действовать строго противоположно антисемитскому стереотипу, например бросаться в драку без всякой на то причины. Однако в его типологии евреев не было таких, которые стремились бы вести себя или воспитывать своих детей так, чтобы их поведение подтверждало антисемитский стереотип. Одна из задач Рэнд, видимо, состояла как раз в том, чтобы подтвердить, что вульгарно-марксистский образ капиталиста, каким его, например, рисовали Горький в “Стране желтого дьявола” или Маршак в “Мистере Твистере”, действительно справедлив. Герои Рэнд прославляют то, что марксисты вменяли в вину капиталистам, — эгоизм, отсутствие интереса к общественному благу, равнодушие к страданиям других. По мнению Рэнд, иное поведение подрывает стимулирование деятельности человека, который должен тратить эмоции только на приумножение количества долларов — четкого критерия успешности человеческой деятельности.
Наверное, наши западные друзья периода холодной войны, которые с восхищением читали Толстого и Достоевского и смотрели в театре постановки пьес Чехова, не могли себе и представить, что русские читатели смогут без содрогания воспринимать строки, высмеивающие жертвенность и сочувствие к “падшим и нищим”.
Впрочем, не только русская классическая литература относилась с глубокой симпатией к Акакию Акакиевичу и Сонечке Мармеладовой. Почти все выдающиеся западные писатели, с которыми были хорошо знакомы русские читатели, не воспевали могущество денег и презрение к слабым и униженным. Ни Растиньяк у Бальзака, ни Каупервуд у Драйзера не являются объектом восхищения, а Диккенс вошел в историю как великий защитник бедняков и враг работных домов, существование которых вполне укладывается в этику Айн Рэнд.
Рэнд считает труд, производство и творчество основами жизни общества. Этот ее важнейший постулат тоже, по сути, является глубоко марксистским. Маркс написал немало строк, превозносящих дух капитализма и предпринимательства. Советские произведения 1920—1930-х гг., такие как “Конвейер” Ильина или “День второй” И. Эренбурга, в которых поэтизируется творческий труд, являются прямыми аналогами “Источника” и “Атланта…”. Новаторы в науке, промышленности и сельском хозяйстве, смелые директора советских предприятий, не боящиеся риска, — главная тема советских производственных романов, таких как “Далеко от Москвы” В. Ажаева и “Кружилиха” В. Пановой. Нужно упомянуть и книги Й. Шумпетера, который, не без влияния Маркса, пел гимны капиталистическому предпринимателю — пионеру в развитии новой технологии (например, “Капитализм, социализм и демократия”, 1942) и был весьма популярен во времена Рэнд. Однако у Рэнд мы не найдем ни одной ссылки на этого главного певца предпринимательства в современной ей литературе, хотя многие авторы указывают на прямую близость “Атланта…” и произведений Шумпетера.
“Кто не работает, тот не ест” — эту мысль можно найти и у большевиков, и у Рэнд. Можно не сомневаться, что данный лозунг, один из самых популярных после революции в России, был хорошо известен Алисе Розенбаум. По сути, основной пафос главных книг Рэнд — повторение его в форме бескомпромиссного осуждения “незаработанных доходов” и паразитов всех видов. Но ведь именно большевики впервые в истории законодательно ввели понятие “тунеядец” и сурово преследовали тех, кто не получал где-либо зарплаты. Этого не могла не знать Рэнд. Большевики не признавали доходы от тех видов деятельности, которые осуждали. Понятие иждивенчества широко использовалось как положительными героями Рэнд, так и советскими людьми (вспомним И. Бродского, объявленного тунеядцем). Персонаж “Атланта…” Реардэн сурово осуждает своего брата Филиппа за то, что тот не работает. Так же поступала в соответствующие годы и советская власть, разрешавшая женщине “сидеть дома”, только если у нее были дети в возрасте до трех лет. Никакая “жертвенность” в отношении родственников не принималась властями во внимание.
Идейная близость Рэнд и Маркса становится поразительной, когда речь заходит о делении производства на материальное и нематериальное — один из самых слабых постулатов марксистской политической экономии, принятый советской экономической доктриной и отвергнутый после распада СССР. Западная экономическая наука, нужно отметить, никогда этого разделения не признавала.
По сути, Рэнд придерживается идеи Маркса о том, что “новая стоимость”, реальные блага создаются только в материальном производстве. Все герои Рэнд представляют только материальное производство в марксистском понимании — металл (Реардэн), уголь (Денеггер), нефть (Вайет), автомобили (Хаммонд), строительство (Рорк) и железные дороги (Дэгни). Ни один из главных положительных героев Рэнд не является банкиром (как Каупервуд в “Финансисте” Драйзера) или владельцем торговых предприятий. Владелец же компании по продаже недвижимости и средств массовой информации Винанд в “Источнике” является откровенным мерзавцем.
Марксисты и герои Рэнд твердо уверены, что капиталистическое общество не должно и не может быть озабочено общенациональными задачами, социальными благами и коллективными ценностями. Они уверены, что те деятели, которые об этом говорят, являются чистыми демагогами, ибо всюду господствует только индивидуальный интерес. В романах Рэнд мы найдем только насмешки над национальными проектами, такими как дешевое жилье в “Источнике” или военный объект “К” в “Атланте…”. “Люди с идеалами” в буржуазном обществе, такие как Холкомб и Тухи в “Источнике”, являются для Рэнд, как и для марксистов (если только эти люди не социалисты), чистыми мошенниками. Положительных героев с национальными идеалами у Рэнд нет. Термин “социальная ответственность бизнеса” для Рэнд — оксюморон.
Марксисты и Рэнд очень близки в своей критике современного капитализма (истинный капитализм, как утверждала Рэнд, еще не построен). Они считают главным пороком этого общества противодействие техническому прогрессу и развитию науки. Однако современное капиталистическое общество является лучшей средой для технологического прогресса, чем любое другое социальное устройство. В своей длинной речи герой “Атланта” Галт (а затем и “изменник разума” великий философ и физик Роберт Стадлер) твердит, что современное американское общество находится в руках верующих людей, мистиков, правительственных чиновников, которые ведут неустанную борьбу с разумом и наукой. Марксисты же возлагают вину за это не на мистиков, а на “капиталистические производственные отношения”, что выглядит несколько серьезнее, хотя столь же надуманно.
Рэнд и ее почитатели всерьез утверждают, что она первая сумела найти моральное оправдание капитализма, который до того подвергался сплошной критике. Для тех, кто знаком хотя бы с протестантской этикой, это звучит наивно.
В своем описании американского государства Рэнд почти повторяет марксистскую трактовку государства. Это не орган, представляющий интересы большинства, которое выбирает руководителей государства и законодательную власть, а орудие в руках неких сил. У ортодоксальных марксистов — это капиталисты, у Рэнд — всякого рода демагоги и “грабители”. Рассуждения о “бандитах”, как она именует работников государственного аппарата, переполняют оба романа, особенно “Атлант…”. Основные обвинения в адрес государства у Рэнд, как и у марксистов, являются чистой выдумкой, поскольку они полностью игнорируют многочисленные жизненно важные для общества функции западного государства. Признавая, что нужно решать проблемы внутренней и внешней безопасности, Рэнд игнорирует многие другие функции, от контроля за вождением транспорта и качеством лекарств до деятельности Федерального резервного фонда и Агентства безопасности авиации. Она далека от понимания важности поиска эффективного соотношения рынка и государства в обществе.
Рэнд клеймит государство также за его интерес к науке. Это оно превратило науку, по словам персонажа “Атланта…” Стадлера, в “сплошное мошенничество”. Но фундаментальные науки не могут развиваться только под влиянием рынка. Поразительно, что Манхэттенский проект, созданный американским правительством для получения ядерного оружия, необходимого для спасения западной цивилизации, современником которого была Рэнд, не остановил ее обвинений в адрес науки, финансируемой правительством. Более того, она всласть поиздевалась над государственным оборонительным проектом в романе “Источник”.
Российские издатели, видимо, полагали, что теперь, когда коммунизм в прошлом, читатели смогут оценить ненависть Рэнд к государству. В этом отношении она близка к таким убежденным российским либералам конца 1980-х — начала 1990-х, как, например, Лариса Пияшева, предлагавшая изгнать государство не только из экономики, но и из науки, образования и охраны порядка. Как и Пияшева, и многие американские либералы, Рэнд отождествляла любое государство с тоталитаризмом и не проводила различий между государством в Америке и советским государством.
РЭНД И БОЛЬШЕВИЗМ
Взгляды Рэнд в значительной степени формировались под влиянием большевизма, его идеологии и практики.
Многие почитатели Рэнд в восторге от того, как она последовательно выступает против сочувствия и оказания помощи людям, не способствующим “промышленному производству”. Отрицанию сострадания как главного врага прогресса Рэнд могла научиться не столько у Ницше, сколько у большевиков, которые преподали жителям Петрограда в начале 1920-х гг. немало уроков безжалостности к людям. Большевистские тексты — от речей Ленина до публикаций пропагандистов 1920—1930-х гг. — переполнены ненавистью к внутренним и внешним врагам, к тунеядцам, уклоняющимся от “общественно полезного труда”. В клятве пионера, которую я торжественно давал на пионерской линейке 5 ноября 1936 г., центральное место занимало обещание быть “беспощадным” к врагам революции.
Такая же ненависть переполняет романы Рэнд. В известной степени она идет в этой ненависти дальше большевиков. Ведь у них классовой ненависти противопоставлялась солидарность трудящихся. Рэнд ни слова не пишет о пользе солидарности и коллективизма. К ним она относится отрицательно, хотя в финале “Атланта…” мы все же видим некоторые элементы солидарности между ее героями, которых они, правда, стыдятся.
По сути, призыв Рэнд отказаться от чувства сострадания — это отказ от цивилизационных норм, которые человечество вырабатывало с большим трудом. В 1960-е гг. в московском театре “Современник” шла пьеса Чингиза Айтматова “Восхождение на Фудзияму”. В ней рассказывалось, как в Японии, согласно обычаю, старых людей, после того как они переставали “производить” (если воспользоваться любимым глаголом Рэнд), отводили на гору и оставляли умирать. В пьесе сын, несмотря на просьбы отца соблюсти обычай, отказывается делать это и возвращается с горы домой вместе с отцом. Знаменитая книга Норберта Элиаса “Процесс цивилизации” (1939) как раз и посвящена этому медленному движению человека от варварства и жестокости к “цивилизованному поведению”, в которое никак не вписывается обращение героя “Атланта…” Реардэна со своей матерью, какой бы ужасной она ни была.
Готовность разрушать также сближает большевиков и героев Рэнд.
Герои Рэнд содействовали созданию полной разрухи в утопической части романа “Атлант…”. Достаточно вспомнить милого сердцу Рэнд героя этого романа Рагнара Даннешильда, который регулярно взрывал корабли “грабителей” (покорных властям предпринимателей). Не менее энергичен в разрушительной деятельности Франциско Д’Анкония, который, с явного одобрения друзей и самого автора, взрывал медные рудники. Владельцы многих предприятий разрушили их перед тем, как бежать, назло властям и населению страны. Во второй части “Атланта…” пожары и взрывы можно найти почти на каждой странице, так что состояние России во времена Гражданской войны, которое наблюдала Алиса Розенбаум, выглядит почти терпимым. Петроград, когда там жила героиня романа “Мы – живые”, выглядит куда лучше, чем Нью-Йорк с потухшими огнями, который в финале “Атланта…” находится в “конвульсиях”. Рорк в “Источнике”, при полном одобрении его возлюбленной и самой Рэнд, без колебаний уничтожил здание, при строительстве которого были нарушены его архитектурные замыслы. В том же романе человек, стрелявший в недостойного демагога, некий Мэллори, вызвал у Рорка самые теплые чувства. Так же положительно большевики оценивали героев-народовольцев, стрелявших в царей, даже если они не считали эту тактику правильной.
Крайне примечательно, что герои Рэнд — Рорк, Галт, Д’Анкония и Реардэн — такие же безупречные рыцари в защите своих идеалов, как революционеры Власов у Горького, Левинсон у Фадеева и Корчагин у Островского. И у Рэнд, и у советских авторов им противостоят абсолютные негодяи, такие как промышленник-предатель Хаггарт и злобный прислужник государства Феррис.
Неудивительно, что идея смерти является важной частью сознания большевиков и героев Рэнд. Рорк, Дэгни, Галт, Реардэн и другие многократно выражают готовность, как и революционеры, погибнуть за дело в любую минуту, одни — в борьбе с мировой и отечественной буржуазией, другие — с правительством и бездарями.
Революционный пафос советского происхождения распространился у Рэнд и на любовные отношения. И тут она следует большевистскому пониманию любви и идейности. Как рассуждает один из ее главных резонеров Франциско Д’Анкония: “Только обладание героиней дает чувство удовлетворения”. Героиня “Источника” Доминик Франкон может полюбить только такого героя, как Рорк, отвергая негодяя Скиттинга. Более того, любовь, вдохновленная высокими идеалами творчества, толкает героиню к патологическим поступкам — она, чтобы укрепить дух возлюбленного, отказывается встречаться с ним и даже выходит замуж за его врага.
Красавица Дэгни в романе “Атлант…” одаряет любовью трех высокоидейных мужчин, с которыми у нее глубокая идеологическая близость. Автор каждый раз подчеркивает, что без идейного родства партнер вряд ли мог бы рассчитывать на сексуальный успех. Идейные мотивы героев романа “Атлант…” делают невозможным возникновение ревности — буржуазного чувства, сурово осуждавшегося большевиками в 1920-е гг. У Дэгни были любовные связи со всеми тремя главными героями “Атланта…”, что не мешало им поддерживать добрые отношения. Советские писатели 1920-х гг. ярко описывали роль идеологии в любовной сфере. Вспомним хотя бы повесть Бориса Лавренева “Сорок первый”, в которой девушка-красноармеец убивает любимого ею белого офицера. Любовь Яровая в одноименной пьесе Константина Тренёва без колебаний подчиняет любовь делу и предает мужа. Впоследствии любовь между людьми, преданными советской власти, стала центральной темой романов и фильмов (вспомним хотя бы фильм Ивана Пырьева “Свинарка и пастух”). Они произносят длинные идеологические речи, хотя вряд ли кто-либо сможет побить рекорд длительности заключительного выступления героя “Атланта…” Галта, которому отведено в русском издании 82 страницы (утверждается, что по радио Галт говорил четыре часа).
Вера марксистов и советских идеологов в разум, предопределившая глубинное презрение к рядовому человеку, у Рэнд причудливо сочетается с культом индивидуализма. И большевики, и Рэнд, конечно, скрывали свое подлинное отношение к массам. Героиня “Атланта…” Дэгни печалится, что всю жизнь она “оказывалась в окружении тупых серых людей”. Она и другие герои уверены, что люди действуют только под влиянием страха. Однако их всех выдает отношение к демократии. Ленин с величайшим презрением относился к буржуазной демократии, описывая буржуазных политиков буквально в таких же сатирических тонах, как и Рэнд. Впрочем, Рэнд еще более откровенна в своем неверии в народовластие и общественное мнение, которые не могут руководствоваться разумом. “Меня не интересует чужое мнение”, — говорит Реардэн, один из любимцев Рэнд.
Демократия и выборы практически полностью игнорируются в романах Рэнд, а демократические институты (законодательное собрание и президент) систематически высмеиваются. Главный герой “Атланта…” Галт в своей заключительной речи откровенно заявляет, что нельзя поручать выбранным политикам решение задач, которые стоят перед индивидуумом. Все политические деятели, особенно если они утверждают, что представляют интересы населения, вроде Эллсворта Тухи в “Источнике”, — мошенники и демагоги. Герои Рэнд полностью игнорируют мнение окружающих. Доминик в “Источнике” с презрением уходит из газеты, лицемерно проповедующей свободу слова. Алиса Розенбаум наблюдала то же самое в Петрограде, когда большевики клялись в своей любви к народу и одновременно закрывали неугодные им газеты и игнорировали то, что большинство думало об их власти. Беспощадны и большевики, и герои Рэнд к буржуазному суду. Суд над Рорком, осужденным за творчество и оригинальный проект храма, является тому примером.
Рэнд не только прославляет разрушение материальной базы общества, которое ей не нравится, но и, недавно покинув революционную Россию, призывает к революции в Америке, чтобы построить в ней идеальное общество. Не выборы используют герои “Атланта…” для смены социальной системы, а силу и забастовки. В конце “Атланта…” президента Томпсона отстраняют от общения с народом насильственным путем. Захватывая все радиостанции страны (вспомните знаменитое ленинское условие успешного переворота — захват вокзалов, почты, телеграфа и телефонов), Галт практически цитирует поэму В. Маяковского “Хорошо” (ср. сцену ареста Временного правительства силами ВРК в ночь на 26-е октября 1917 г.: “Мистер Томпсон сегодня не будет говорить с вами. Его время истекло”.
Удивительно и то, что Рэнд воссоздает в “Атланте…” культ вождя, который наблюдала в России. Ее эквивалент Ленина – Галт – тоже вел подпольную деятельность и долгие двенадцать лет прятался от полиции. Его имя, как и имя Ленина, стало легендой и надеждой творческого меньшинства страны. Когда же настало время, он по праву указал стране, как ей надо жить, в чем недостатки общества и как их надо исправить. Рэнд — как бы индивидуалистка, но она требует от народа следовать предписаниям вождя, грозя хозяйственной катастрофой, буквально повторяя тезисы большевистской пропаганды.
Как и для большевиков, для Рэнд забастовка, а не выборы — главное оружие в политической борьбе. Именно забастовка вместе с разрушением страны обеспечила условия для создания нового американского общества в “Атланте…”. Но, в отличие от большевиков, у Рэнд забастовку устраивают не пролетарии, а капиталисты совместно с другими творческими людьми — композиторами и философами. Ни при жизни Рэнд, ни после ее смерти не было подобных коллективных акций капиталистов. Если они и входят в конфликт с правительством, то все, что они делают, — весьма индивидуально, как, например, вывод своих капиталов за рубеж.
ЧТО ВЫЗВАЛО СИМПАТИЮ К РЭНД МИЛЛИОНОВ
АМЕРИКАНЦЕВ
Как ясно из сказанного выше, экономические и политические взгляды Рэнд весьма примитивны. Однако позиция Рэнд по двум вопросам была способна найти отзвук в сознании многих американцев, считающих, что общество, в лице их начальников и государственных учреждений, не ценит их по заслугам и что немало бездельников в обществе стараются воспользоваться результатами их труда.
Марксизм и большевизм рассматривали западное общество как глубоко расколотое. Основой этого раскола было для них деление общества на владеющих средствами производства и лишенных их, на капиталистов и пролетариев. Рэнд тоже далека от того, чтобы видеть американское общество как достаточно однородное, со средним классом как его основой. Она тоже считает, что одна часть людей (меньшинство) противостоит другой (большинству). Но, в отличие от марксистов, она, под влиянием Ницше и социал-дарвинизма, главным считает глубинный конфликт между талантами и бездарями, между людьми работающими и бездельниками. Пролетариат заменяется у нее талантами и трудолюбивыми людьми, а капиталисты — другими эксплуататорами — лентяями, паразитами и бездарями. Издевательскими описаниями бездарей с их завистью к настоящим талантам переполнены страницы ее романов. Как правило, гении не получают признания в американском обществе. Тяжелейшая судьба трудоголиков Рорка, гениального архитектора, и его учителя Камерона в “Источнике” или гениальных изобретателей Галта и Реардэна в “Атлантe…” — однa из центральныx тем ее романов. В то же время в этом обществе процветают бездари вроде Киттинга и Франкона. Конфликт между гением Рорком и Киттингом, бесталанным и бесчестным архитектором, является основой “Источника”. В этом важнейшем пункте — и тут мои симпатии на стороне Рэнд — она выделяет реальный и важный конфликт.
Не менее привлекательно ницшеанское восхваление героев-новаторов, призыв следовать тому, что сформулировал Пушкин, — “хулу и похвалу приемли равнодушно”. Рэндовские гении — не новость в мировой литературе, и здесь ее оригинальность весьма невелика. Она, скорее всего, читала “Фауста” Гёте, а может быть, и знаменитый роман Синклера Льюиса об ученом “Эрроусмит”, который был награжден Пулитцеровской премией в 1926 г.
Конфликт между талантами и бездарями, между трудоголиками и бездельниками, между людьми, любящими свою профессию и ненавидящими ее (“…единственный грех на земле — плохо делать свое дело”, — говорят Франциско и Дэгни в “Атланте…”), присущ не только американскому обществу. Он носит универсальный характер и был очень важен в советском обществе. В 1960-е гг. советская интеллигенция упрекала власть в том, что она поощряет посредственность. Правда, надо признать, что тогда, когда речь шла о военном производстве — главной отрасли советской экономики, — власть неплохо оценивала таланты и трудолюбие.
Слабость рэндовского анализа отношения общества к оценке талантов и гениев состоит еще в том, что, по ее мнению, долларом легко оценить вклад предпринимателя и ученого, писателя и врача, педагога и музыканта. В действительности, общественная оценка деятельности людей разных профессий — сложнейшая и часто неразрешимая задача.
Рэнд привлекла американцев и своими нападками на тунеядцев. В рассуждениях Рэнд о вреде помощи другим есть рациональное зерно. Действительно, помощь часто развращает и губит человека. В то же время этот принцип был моральной основой для раннего капитализма, для тех предпринимателей начала XIX в., которые уверяли, что 12-часовой рабочий день для детей помогает им избежать соблазнов улицы. Этот же принцип используется для обоснования критики любых социальных программ, вплоть до пенсий и медицинского страхования (некоторые либертарианцы и сегодня разделяют такое воззрение). Эта точка зрения вполне приемлема для марксистов, которые также клеймят “подачки” господствующего класса и требуют возвращения всего прибавочного продукта трудящимся, которые тогда не будут нуждаться в благотворительности. В своей борьбе с цивилизацией Рэнд атакует и любовь, полагая, что партнер ни в коем случае не должен что-то дарить “безвозмездно” своему партнеру. Одно из самых замечательных объяснений в любви сделал герой “Атланта..” Реардэн, когда объявил своей возлюбленной, что любит ее не ради ее удовольствия, а ради своего.
То, что Рэнд могла насмехаться над альтруизмом, не удивительно. Марксисты, особенно большевики, всегда издевались над этой буржуазной выдумкой. До 1970-х гг. позитивное упоминание альтруизма, как противостоящее “классовому подходу”, было невозможно в СССР. Вот что говорилось в Большой советской энциклопедии (третье издание, 1970 г.) об этом понятии (в духе тирад героев Рэнд): “Альтруизм сохранил это значение [“бескорыстное служение друг другу”] вплоть до буржуазного общества, где распространяется на область частной благотворительности и личных услуг. С другой стороны, всякая попытка представить принцип Альтруизма как путь преобразования антагонистического общества на внеэгоистических началах в конечном счете вела к идеологическому лицемерию, скрывала антагонизм классовых отношений”.
Статья В. Эфроимсона “Родословная альтруизма” в “Новом мире” (1971. № 10), в которой обосновывались глубинные социальные и биологические корни альтруизма, стала тогда сенсацией. (Я помню, с каким благоговением относился к ее автору, когда знакомился с ним в Ленинской библиотеке.) Когда в 1940—1950-х гг. поклонники Рэнд принимали на веру ее нападки на альтруизм как на опасное социальное явление, это еще можно было объяснить отсутствием популярных социологических работ об огромной позитивной роли альтруизма в истории человечества и современного общества. Но теперь, в начале ХХI в., такой подход уже не может быть легитимным ни с какой точки зрения.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Рэнд, без сомнения, принадлежит к самым ярким женщинам XX в. Она угадала, чем привлечь интерес миллионов американцев. Это восхваление их стремления к самореализации, жажда справедливой оценки их деятельности и свобода от эксплуатации труда бездельниками. Апелляция к инстинктам человека, благородным или низменным, — прием всех идеологов и политиков. И он всегда обещает успех.
Однако философские, экономические и социальные конструкции Рэнд никогда не принимались всерьез академической и литературной Америкой. Ее идейные корни — Ницше, Маркс, большевизм, Спенсер – не позволили выработать серьезную социальную программу. Более того, эти источники сделали ее врагом современного американского общества. Рэнд презирает демократию, общественное мнение, медиа, политические партии, суды и, конечно, американское государство — все без исключения институты американского демократического общества. Рисуемое ею идеальное общество лишено всякой базы. С одной стороны, это общество описывается как анархическая коммуна, не регулируемая никаким органом. С другой стороны, в нем просматриваются элементы олигархизма (“аристократии денег”, как ее именует персонаж Франциско Д’Анкония), к которому Рэнд, с ее антидемократизмом и верой в интеллектуальную элиту, явно тяготеет. Атлантис похожа на анархическую коммуну, но явно нежизнеспособную. Она должна эволюционировать либо в республику Платона во главе с философами (в лучшем случае), либо в “Железную пяту” Джека Лондона, которая ничуть не лучше советского тоталитаризма.
В своей типологии политических систем Аристотель выделяет три, в зависимости от того, кто управляет обществом. Если правит один, то мы имеем дело, если использовать современные термины, с авторитаризмом, если немногие — то с аристократическим (или олигархическим, или феодальным) режимом, если многие — с демократией. Рэнд очевиднейшим образом тяготеет ко второму режиму.
Концепция Рэнд есть результат поразительно одномерного представления об обществе, столь характерного и для многих марксистов. Рэнд не понимает, что общество для своего сохранения, для избежания гражданских войн, для обеспечения солидарности на случай внешней опасности нуждается в сложной социальной политике, в создании национальных проектов и в смягчении положения непривилегированных слоев.
___________________________
1) См.: Рэнд А. Апология капитализма. М.: Новое литературное обозрение, 2003; Она же. Атлант расправил плечи: В 3 т. М.: Альпина паблишерз, 2010; Она же. Гимн. М.: Альпина паблишерз, 2009; Она же. Источник: В 2 т. М.: Альпина бизнес букс, 2009; Она же. Концепция эгоизма. СПб.: Ассоциация бизнесменов Санкт-Петербурга, 1995; Она же. Мы — живые. СПб.: Невская перспектива, 2006.
2) Арбатская Е. Героям каптруда посвящается: [Рец. на кн.: Рэнд А. Атлант расправил плечи: В 3 т. Научно-исследовательский центр Мизеса, 2004] // Iнтерес (Тюмень). 2009. 5 янв. Цит. по: http://www.publ.ru/?q=node/6.
3) Эткинд А. Вступительная заметка [к публикации статьи А. Рэнд “Большой бизнес — преследуемое меньшинство американского общества”] // Неприкосновенный запас. 2001. № 1(15). Ср.: Дейниченко П. Антикоммунистический манифест: [Рец. на кн. А. Рэнд “Апология капитализма” в “Книжном обозрении” за 2003 г.]; цит. по: http://www.slovosfera.ru/bookreview/ayn.html.