НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

В конце концов, как это всегда почти происходило с Тагиром, он стал о чём-то шептаться с Адрианой, куда-то собираться и насмешливо поглядывать на меня и Кобрина, зная, что через несколько минут предложит нам освободить помещение. Так и произошло. Вернулся ходивший куда-то юный ручной гигант и сказал, что такси ждёт внизу.

— Мутный ты, Тагир, — сказал Кобрин.

Мы вышли, Тагир запер комнату.

— Ну ладно, пацаны, пока, — сказал он, прежде чем повернуться и сбежать по лестнице вниз в расстёгнутом длинном плаще с развевающимся, как у Маленького Принца, шарфом. — Смотрите, не начните хрюкать.

— Давай, обнимаю, — сказал Кобрин, и мы пошли наверх. (далее…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Кобрин, зная, что стартовали мы не одновременно, то есть зная о том, что я уже около недели не просыхал, обещал догнать меня, и он не солгал.

Через час приблизительно он достиг известной степени невменяемости и стал спорить с Тагиром и навязчиво угрожать ему. Тагир только смеялся и поддевал его. Всё шло своим чередом. Мы наливали тархун, а Тагир с Джафаром угощали нас анашой. Постепенно мне стало казаться, что весь воздух этой удлинённой комнаты пропитан запахом какой-то азиатской неторопливой утончённости. Стены уже дрожали и плыли перед глазами, мелькали лица: Тагира, где-то под потолком — голубоглазого юноши; я пытался читать что-то с машинописного листка, взятого мною с подоконника, где стояла пишущая машинка “Эрика” в окружении пустых пивных и водочных бутылок.

— А ты, друг, не любишь тех, кто бухает, да? — приставал Кобрин к восемнадцатилетнему великану. — Не любишь?

Юноша улыбался опасной улыбкой, но, по-видимому, не знал, как себя вести. (далее…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Тагир в своё время поступал в литинститут как переводчик, потом его отчислили и после этого восстановили в семинар прозы, а в тот февраль он снова был отчислен, и снова творческий руководитель — или, как часто говорили, “мастер” (удивительно, кстати, фальшивое слово) — добивался в ректорате его восстановления.

Тагир был, по мнению его мастера, очень известного в то время писателя, необыкновенно талантлив. Он писал удивительной красоты сказки удивительно простым (и при этом наполненным замечательной на вкус старомодностью) русским языком.

Он был весел, подвижен и обуреваем многочисленными страстями.

Раз в несколько месяцев (естественно, после хорошего запоя) с ним случались припадки неудержимой злобы и мстительности, за которыми, как правило, и следовало его очередное отчисление из института.

В состоянии такого припадка он, наводя страх на местное население, носился по этажу, выламывал двери, довольно ловко и хлёстко бил по зубам, сопровождая всё это дикими криками, которые, наверное, здорово звучали бы в каком-нибудь ущелье. (далее…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Внутри сильно пахло дурью (анашой или марихуаной, по сей день не знаю, как правильно), на письменном столе, придвинутом к окну, блестели стаканчики, на кровати в углу возлежала Адриана — венгерская сценаристка из института кинематографии.

Эта комната, комната кабардинца Тагира, была особенной, здесь даже книжный шкаф, которым обычно перегораживали помещение пополам, стоял не поперёк комнаты, а вдоль, из-за чего условные жилые отсеки были не укороченно-широкие, как у всех других, а узкие и вытянутые в длину.

Задник шкафа был заклеен большими глянцевыми календарями с изображением фотокрасавиц. Такие же календари, перемежающиеся странными картинками, очевидно, иллюстрациями к детским сказкам, были развешены по всем стенам. (далее…)

НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

И что есть истина? И кто мы в ней?
Идущее на смерть вразброску поколенье.
Дм. Вересов

Странные порывы внезапных чувств и внезапных мыслей бывают у этаких субъектов.
Ф. Достоевский

1

— Посмотрим, кто из нас Печорин, а кто Грушницкий, — сказал Кобрин, когда мы выходили из комнаты Гамлета в коридор.

— Посмотрим, — сказал я.

Мы двигались по коридору к лестнице, чтобы спуститься вниз, в комнату Кобрина, где он должен был взять деньги, и в груди у меня, чуть повыше сердца, накипало упрямое и восхитительное предощущение лобовой атаки. Причём, лобовая атака предстоящей дуэли отличалась от традиционной тем, что наше встречное смертельное сближение должно было произойти не в воздухе высоко над землёй, а в как бы замкнутом бетонными стенами помещении, поэтому уклонившийся и проигравший мог выпасть в сторону в сравнительно безопасное пространство, а выигравший и не свернувший с пути — сильно рисковал разбиться об ожидавшую его впереди стену. В общем, в некотором смысле это была дуэль наоборот — выигрывал погибающий.

Кобрин вошёл в свою комнату, а я ждал его на лестничной площадке. На пороге комнаты появилась жена Кобрина Ольга и, прислонившись к косяку и сложив на груди руки, смотрела в мою сторону ледяными глазами. Я не осмелился ответить ей взглядом — достаточно того, что не пытался спрятаться за коридорным изгибом.

Затем мы купили тархун и поднялись на третий этаж к Тагиру.

Внутри его комнаты раздавались разные шумы — смех, звон, шаги, однако на наш стук никто не открывал.

— Тагир! — крикнул Кобрин. — Открывай! Это мы.

За дверью, на мгновение стихнув, всё так же продолжались шумы. Кто-то ходил крупным шагом от двери в глубь комнаты и обратно. Дверь не открывалась. Тагир не привечал институтскую братию.

— Тагир! — Кобрин ударил в дверь кулаком.

— Не надо ломать замков, — раздался изнутри звонкий и вызывающе весёлый голос Тагира. (”Это Кобрин”, — сказал он кому-то в комнате.) — Кто это такие “мы”?

— А это мы сами хотели у вас спросить! — громко сказал я через дверь на вопрос Тагира. — Открывайте, не пожалеете.

— А это Ширяев, — сказал внутри Тагир, подходя к двери и приоткрывая её на ширину ладони.

Кобрин встряхнул сумкой с тархуном, и нас впустили. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ