Юлий Давидов родился в 1971 году на Украине. Учился в ялтинском медицинском училище. По специальности медбрат. Работал диктором на заводском радио, корректором в многотиражке, экспедитором табачного магазина, актером в эпизодических ролях, кинологом. В сети известен как Ta6y и Жюльен Давидье (в частности, под первым псевдонимом ведет дневник на сервере livejournal.com, а под вторым в Библиотеке Мошкова опубликован его рассказ "Урожай простуды"). Для сайта Peremeny.ru Юлий Давидов подготовил эссе "Аффект Ретро" в шести частях, ежедневную публикацию которого мы начинаем сегодня. 

Мальта

Кофе и виски. Сигареты. Этель Лилиан Войнич "Прерванная дружба", прочитанная следом за ней в унисон ее восторгу.

Валлетта. Вечер вдоль крепостных стен. Босые шаги на берегу залива Спинола, хриплый голос.

Поцелуи у подножия стен Витториозы, она так и осталась стоять на площади Tas-Sur.

Будто бы для того чтобы быть запомненной, ей пришлось быть похожей на Джин Сиберг.

С небрежностью опьяневшей девушки поднося спичку к сигарете в бухте Мсида, напоминая мне о жене Эмиля Ажара.

Никогда не смотрев фильмов с ее участием и ничего не зная о ней, она произносила ее фразы, отказываясь показать пальцы ног, считая их некрасивыми, так же, как Патриция Франчини в A Bout De Souffle. Их можно было увидеть украдкой, скрывая одержимость взгляда.

Теми прохладными ночами, когда я ложился на лавочке на берегу Spinola Bay, она разувалась, закатывала джинсы, сквозь прикрытые глаза я разглядывал ее обнаженные ступни. Иногда, когда она садилась рядом, согнув ноги в коленях, прикасаясь к ним лбом, размахивая руками, будто аборигенка, она стряхивала пепел на мое лицо, мне доставало тогда страсти не уподоблять себя Мишелю Пуакару.

Вспоминая о фильме лишь во времена размолвок, будто Годар – антидепрессант, придававший хаосу отношений необходимую долю изысканности, а мне отходчивости позволявшей ускользать от надрыва, жестами киногероя оттенять свой живот, простыней выкладывая перед ней руки будто деликатесы, ждущие дани. Она уступала и клала в них лицо, вместе с дыханием. Добыча мальтийских вечеров. Не выпуская изо рта сигареты, я читал вслух у открытого окна.

Такому ты обрек меня неверью
И в мир, и в жизнь, царящую кругом,
Что я страшусь, как дерево, упасть,
Сойти в могилу, память сохранив
О том лишь, как несчастен был всегда.

Он попробовал встать на ноги, но тут же снова опустился на землю - у него закружилась голова.

Риварес принес воды, помог Рене дойти до места, где он мог бы прилечь, потом отрезал разорванный рукав, промыл и перевязал ему рану. И все это молча.

Когда Рене смог наконец снова сесть, лицо переводчика уже стало обычной непроницаемой маской.
- Был, так сказать, на волосок... - с тупым удивлением пробормотал Рене.
- Да. Хотите коньяку? - Да, пожалуйста, и покурить тоже. В левом кармане должны быть сигары.
Спички, наверно, намокли.
Они покурили, потом Рене встал, сделал несколько шагов и ощупал себя.

Моя абсолютная трезвость оказалась пороком, я не мог быть эмаптичен ее состояниям, она была всегда пьяна, я всегда трезв, полярность была вопиющей.

Природа обоюдной неловкости имела разное происхождение, что не мешало стукаться зубами во время поцелуев, наносить друг другу спонтанные увечья.

Иногда мне удавалось по системе Михаила Чехова в физическом воплощении воображения становится опьяненным, как и она. Вживаться в образ мужчины, принявшего 400 грамм джонни уокера. Это получалось, так как я переставал стесняться себя, и, отобрав у нее плеер, танцевал на променаде в Шленди.

Она смотрела на мою хореаграфию, притворяясь незнакомкой, чтобы идущие мимо не подумали, что она со мной, застывая в скрытности у дверей кафе.

продолжение