От редакции

Перемены продолжают публиковать  текст Олега Давыдова "Война и мiръ". Часть первую, которая называется "Вариации на тему BESUCH", можно найти здесь. А на этой странице начинается вторая часть, которая называется Никософские ремарки.

Петровское, 12 августа 1833.
Ровно в третий день после дня моего рождения, в который мне минуло десять лет, в семь часов утра Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой по мухе. Он сделал это так неловко, что задел образок моего ангела, висевший на дубовой спинке кровати, и что убитая муха упала мне прямо на голову. Наверное, муха сидела на образке. Может быть, вместе с ангелом они составляли единый крылатый кошмар сновидения. Пробуждающий удар хлопушки разъединил их: перевел в мир реальности муху – как дохлую муху, а ангела – как образ небесного существа. Так в начале, на грани бреда и яви, в семь утра, демиург Карл Иваныч отделяет небо от земли. С этого начинаются все собрания сочинений великого нашего реалистического классика. Берейшит российского писания.

Николенька Иртеньев решительно не помнил, что ему снилось в ту ночь, но сказал, будто видел, что маман умерла, и ее несут хоронить. Она и действительно скоро умрет – слово чревато событием. Молодой граф Толстой предрекает смерть женщины.

Ясная Поляна, март 1886.
К этому времени Лев Николаич уже точно установил, что существуют всего три типа женщин: женшины – человеческие существа, женщины, представляющие высшее проявление человека, и женщины, – как он выражается, – бляди («Так что же нам делать?»). В «В и М» эта важная мысль тоже уже проглядывает – в том хотя бы, что лишь три из четырех структурных начал российской мифологии содержат в себе развитые женские принципы. Список четырех главных начал: Ростовы, Безуховы, Болконские и Курагины. Женские валентности в них: княжна Марья, Наташа Ростова и блудница Элен. Пьеру Безухову, таким образом, выпадает печальная участь двуполого монстра.

Что же за женщина была мать Николеньки Иртеньева? В первой рукописной редакции «Детства» она называется урожденной княжной Б., дочерью Ивана Андреича Б... Значит, вот уже где проклевывается росток будущих Болконских. Хотя, как известно, эта урожденная Б... ушла от первого мужа. В этом смысле она скорее напоминает Анну Каренину, то есть – Наташу Ростову. В окончательной редакции «Детства» она и зовется Натальей Ивановной. А муж ее – Петр (или Пьер). По характеру же родители Николеньки больше похожи на Николая Ростова и Марью Болконскую. Таков первобытный бульон еще не установившихся имен и характеров. Зыбкая почва, в которой все слито. В дальнейшем, по мере работы над текстами, это все подвергнется расчленению и конкретизации. Выйдя на поверхность, смутные потенции станут ясно очерченной структурой. Структурой сознания Толстого, отразившей устройство русского бытия. Именно это имел в виду Владимир Ильич, называя Толстого – зеркалом.

«В и М» изображает пути становления русского космоса ХIХ века. Результат – в эпилоге: как в каждой настоящей семье, в лысогорском доме будет жить вместе несколько совершенно различных миров, которые, каждый удерживая свою особенность и делая уступки один другому, сольются в одно гармоническое целое. Речь главным образом – о взаимодействии двух сил, представленных двумя парами: Пьер Безухов женат на Наташе Ростовой, а Николай Ростов – на Марье Болконской.

Лысые годы, сентябрь 1805.
О старом родовом гнезде Болконских сказано, что это был заколдованный, заснувший замок – все та же степенность, чистота, тишина. Просто не дом, а какой-то часовой механизм, где порядок в образе жизни доведен до последней степени точности. Поддерживает этот порядок старый князь Николай Андреич, прозванный в обществе «прусский король». Все испытывали одинаковое чувство почтительности и даже страха в то время, как отворялась высокая дверь кабинета и показывалась – прямо кукушка на часах! – в напудренном парике невысокая фигурка старика с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями: ку-ку!

Ах, если бы он был просто безобидным сумасшедшим, но ведь нет – старичок пожирает, по мнению князя Андрея, жалкое невинное существо – свою дочь княжну Марью. Кажется, князь Николай Андреич ужасно не любит все женское, все эти бабьи сказки, все, связанное с миром сырым, земнородным. Такое даже впечатление, что его дети родились без матери, вышли в полном вооружении из многодумной его головы. Или, по крайности, были им выточены на токарном станке – как табакерки. Особенно это касается княжны Марьи, которую он чуть не до самой смерти своей воспитывает посредством алгебры и геометрии.

«Ну, сударыня, – начинает старик, пригнувшись близко к дочери и положив одну руку на спинку ее кресла – так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженной табачным и старческим запахом отца. – «Ну, сударыня, треугольники эти подобны. Изволишь видеть, угол авс...» Это тот самый угол, в который князь загоняет бедную девушку, чтобы добыть из нее ароматы испуга и дурости. Вот добыл – добился своего: бедняжка испуганно взглядывает на близко от нее блестящие глаза отца, видно, что она ничего не понимает и так боится, что страх мешает ей понять все дальнейшие толкования. У нее все мутится в глазах, ей хочется на простор. Ну, а старик теперь имеет полное моральное право выйти из себя, швырнуть на пол тетрадь: дура! ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ >