Продолжение. Начало здесь.

РАЗУМЕЕТСЯ, УБИЙСТВО

Нечего греха таить: я очень люблю поспать и, когда у нас нет срочных дел, встаю в десять утра. Но в субботу, на следующий день, телефонный звонок разбудил меня аж в полвосьмого. Человек на другом конце провода был в форменной истерике. Я вначале даже не мог понять, кто это и чего он от нас хочет? Оказалось – вчерашний наш посетитель Игорь Рябчик, а хочет он немедленной встречи с дядей Лешей. «Убийство, убийство, – орал он пронзительно в трубку, – это убийство»... Я сказал, чтобы он прекратил свой визг, посоветовал выпить водички и велел, если он хочет поговорить с дядей Лешей, приехать к половине второго.

– Но как вы не понимаете, это же срочное дело, – продолжал орать Рябчик, – я должен приехать сейчас...

– Сейчас вы не застанете шефа, – сказал я и повесил трубку.

Разумеется, дядя Леша был дома и не собирался никуда уходить. Днем он вообще почти никогда не выходит из дома. Потому что его глаза не выносят солнечного света, а ведь солнце, как он справедливо считает, может выглянуть из-за туч даже в дурную погоду. Необходимые визиты он предпочитает делать вечером и ближе к ночи.

Но это не значит, что он ночной человек. Ночью он все-таки спит, встает в семь утра и вместо зарядки битый час возится со своими золотыми рыбками, которые живут у него в таком, знаете ли, специальном полуаквариуме-полубассейне (и даже – с фонтанчиком), занимающем едва ли не половину его тридцатиметрового кабинета, устроенного как обиталище средневекового китайского ученого и заполненного всякими старинными изящными вещицами, книгами и рукописями на множестве языков (но в большинстве — на китайском).

В восемь он начинает приводить себя в порядок: бреет голову, тщательно подравнивает бороду и усы, моется, съедает легкий завтрак. А потом, с девяти часов, он затворяется в своем китайском кабинете и до часу пополудни что-то делает там, не доступное моему пониманию. Я бы еще понял, если бы он просто переводил китайские книжки, но нет, он занимается чем-то иным... Например, однажды в самом начале своей службы у дяди Леши, зайдя по делам к нему в кабинет, я обнаружил его сидящим на полу и сосредоточенно перебирающим какие-то кривоватые палочки, похожие на короткие хворостинки. Когда я к нему обратился по имени, он вначале долго смотрел на меня отсутствующим взглядом, а потом вдруг встряхнулся и дал мне такой отлуп, что я навсегда потерял охоту беспокоить его в заповедное время – с девяти до часу. Конечно, я пробовал спрашивать его, чем это он там так усердно занимался? И получил в качестве ответа ворчание, сводящееся приблизительно к тому, что это, мол, не моего ума дело. Лишь позднее Софья Павловна мне объяснила, что это он так работает с какой-то старинной китайской книгой (И Цзин, как она выразилась), но в чем смысл этой странной работы, объяснить не смогла.

В час дня дядя Леша, обычно веселый и бодрый, выходит из своего кабинета, съедает второй завтрак (который у нас называется перекусом) и после этого уже становится доступен для посетителей и всякого рода проблем современности, связанных с уголовщиной. Это надо иметь в виду всем, кто к нему обращается... Позднее, с шести часов вечера (как я уже говорил), он обедает и предается своим диванным медитированиям – до половины восьмого. После этого – может еще поработать, выйти на улицу, встретиться с кем-нибудь, но в двенадцать, слегка поужинав, неизменно отходит ко сну. И уж из спальни, смежной с китайским кабинетом, его не достать.

Таков заведенный порядок трудов и дней дяди Леши. Но пусть не беспокоятся потенциальные клиенты, пусть профаны не думают, что дядя Леша ленив и бездеятелен. Во-первых, он все-таки может (как сейчас в этом убедится читатель) слегка отклониться от своего обычного распорядка дня, а во-вторых, у него есть почти что на все возможные случаи жизни – я. А уж я-то могу работать, не зная ни сна, ни отдыха – все двадцать четыре часа в сутки.

Едва я успел положить трубку, как снова раздался звонок. Опять Рябчик.

– Ну будьте же вы людьми, – начал он вновь свою песню. И было в его голосе что-то настолько отчаянное, что я его пожалел.

– Ладно, – сказал я, – приезжайте как можно быстрее. До девяти. Успеете?

– Да, конечно, я же у вас под окнами, из автомата...

– Отлично, тогда через десять минут поднимайтесь, а я переговорю с шефом.

Дядя Леша, естественно, был недоволен тем, что я прерываю его свидание с рыбками. Сидя на краю бассейна и наблюдая за тем, как стройный самец ухаживает за красноватой полной икры самочкой, он, морщась, выслушал мой доклад и надолго задумался. Как видно, он был немного смущен тем, что не выслушал вчера до конца концептуалиста и поэтому, может быть, произошло что-нибудь непоправимое. Наконец он сказал:

– Ну ладно, сейчас я приму его, но не более чем на четверть часа.

Так впервые за все время моего знакомства с дядей Лешей был нарушен неизменный, как ход светил, распорядок его жизни.

Едва я успел ополоснуть лицо, как явился Рябчик. Сегодня он был в той же одежде, что и вчера, но – гораздо сильнее помят. На лице его больше не было ни тени концептуального апломба, а были лишь страх и растерянность. И тем не менее, еще в прихожей он начал с того, что сказал:

– Вот видите! Я же вам говорил, я просил вас...

– Вы хотите сказать, что знали о том, что кто-то погибнет?

– Ничего я не знал, я просто...

– Не тратьте свой пыл понапрасну, – прервал я его. – Пойдемте, сейчас все расскажете шефу.

Когда мы вошли в гостиную, было около восьми. Дядя Леша сидел на своем диване смурной, неумытый, в желтом китайском халате и теребил свою узкую бороду.

– Значит, вы снова здесь, – констатировал он. – Я надеюсь, что на сей раз по серьезному поводу?

– Но вчера я тоже был по серьезному делу. А вы не захотели меня выслушать, и вот – результат...

– Это еще надо посмотреть, – поморщился дядя Леша и откинулся поудобней на спинку дивана, – что стряслось-то?

– Да убийство, убийство... Сегодня ночью один человек пытался выкрасть у меня тот рисунок, который я просил вас вчера сохранить. Хотел влезть в окно моей квартиры, но сорвался с шестого этажа и разбился насмерть.

– Вы это сами видели?

– Нет, меня не было дома.

– Почему же вы тогда говорите об убийстве?

– Потому что милиция так считает. Они думают, что это я вытолкнул его из окна, когда он лез. Но это не я.

– И вам удалось в этом уверить милицию?

– Да я с ними вообще не разговаривал. Просто вернулся утром домой, а там у подъезда толпа народу и труп.

– Вы его опознали?

– Труп? Нет, он был прикрыт. Я подошел и сразу услышал, как соседка говорит милиционеру, что видела, как я ночью приехал домой. А тот так кивает многозначительно: все ясно, мол... Я, как это увидел, так сразу спрятался за угол – пока соседка меня не заметила. И побежал к вам звонить.

– Понятно, – сказал дядя Леша. – А вы, значит, ночью все-таки были дома?

– Да, заезжал на пятнадцать минут с приятелем на его машине, чтобы как раз рисунок посмотреть. И с ним же уехал проводить его в аэропорт. Он в Берлин улетел.

– Мда, – протянул дядя Леша и посмотрел на меня, – в Берлин, значит. Дело хорошее. А вы — здесь и хотите, чтобы я взялся за это расследование?

– Вот именно.

– Но вы, вероятно, не знаете, что я беру большие гонорары. Не лучше ли предоставить это дело милиции? Рано или поздно она разберется во всем...

– Что значит «рано или поздно»?! – воскликнул Рябчик. – Вы не хотите меня выслушать. Мне надо, чтобы все было прояснено до понедельника. Понимаете, дело не в том, что меня подозревают и могут упрятать в кутузку. Дело в том, что в понедельник я должен совершить некую акцию. И она не должна сорваться из-за того, что меня преследуют... А о деньгах не беспокойтесь – в том, чтобы все кончилось до понедельника, заинтересован как раз мой приятель, который уехал в Берлин. Он человек состоятельный и заплатит любые деньги...

– Значит, это не вы меня нанимаете, а ваш берлинский приятель, – констатировал дядя Леша.

Продолжение