Верхнее течение Сухоны (до впадения в нее реки Вологды) называлось раньше Рабаньгой. Весной Рабаньгская Сухона, бывает, и неделю, и две течет вспять, несет льдины к Кубенскому озеру, из которого вытекает. Это – когда притоки Сухоны вскрываются раньше, чем озеро. Однако не все так просто. Давайте заглянем на исток Сухоны, тем более что именно там начинается история Дионисия Глушицкого, которую я собираюсь рассказать.

В Кубенское озеро впадает 80 притоков, а вытекает только Сухона. Вытекает своеобразно: вода собирается как бы в жерло воронки, на выходе из которой – странное коленце: поворот на север, потом сразу на юг. Это называется Лукой Сухоны. Конечно, такая Лука возникла здесь неспроста. Это что-то вроде байпаса, перепускного клапана, проницаемой мембраны. Если учесть, что из озера есть еще один выход (рукав Пучкас, соединяющийся с Сухоной около деревни Шера), то вот и устройство, регулирующее сток воды из озера. Кто так задумал и создал? Конечно, сама природа, боги Русской равнины. Именно они позаботились о том, чтобы главная водная артерия севера функционировала бесперебойно, вмонтировали в ее начало регулирующий клапан.

Напомню: Сухона это верхняя часть Северной Двины. Здесь проходит главный водный путь с Белого моря на Волгу и Балтику (см. Кириллов). Кубенское озеро – буквально сердце речной системы России (оно и похоже на сердце). И вот в 1260 году на Луке Сухоны появляется Белозерский князь Глеб Василькович (то самый, что построил Спасский монастырь на Каменном острове). Князю резко не нравится творение русских богов. Зачем эта загогулина, когда тут от воды до воды можно камнем докинуть? Князь велит прорыть через перешеек канал.

«Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это своего рода сила, обладая которою можно покорить мир». Так говорит Салтыков-Щедрин об одном из градоначальников города Глупова, Угрюм-Бурчееве, приказавшем строить плотину на реке жизни. И это – точное описание любой русской власти. Это диагноз. Власть у нас вечно занята рытьем каналов, насыпанием плотин, поворотами рек. Одним словом: насилием. Надругательством над жизнью богов, людей и природы (см. Исток Дона). Князь хотел сделать как лучше? Но получилось-то у него как всегда. Слова «как всегда» в этой великой формуле Черномырдина указывают на архетипичность ситуации. «Всегда» – это значит: так было, так есть и так будет. Архетип – вне времени.

О Глебе Васильковиче принято говорить с придыханием: он у нас первый, кто стал рыть каналы. Неважно, кто первый, важно, что результат типовой: вода из озера пошла прямиком в Сухону, и тонкий водный баланс оказался нарушен. Кубенское озеро стало мелеть, Сухона в среднем течении в межень стала местами непроходима, пространство между Пучкасом и Сухоной превратилось в сплошное болото, которое, впрочем, играло роль губки, то есть – в какой-то степени компенсировало уничтожение клапана. Боги нашли паллиативный вариант регуляции стока кубенских вод по времени года. Но только в 1834 году удалось исправить последствия княжеской дури: в восьми километрах от истока Сухоны была построена плотина Знаменитая, при помощи которой можно удерживать воду в Кубенском озере и пускать ее, когда летом река катастрофически мелеет.

Тут что характерно: никакой особенной выгоды в спрямлении выхода из Кубенского озера не было. Вот, скажем, спрямление петли Сухоны возле устья Вологды (что тоже приписывают Глебу) было экономически оправдано (каналов бояться не надо, надо бояться властных прохвостов). А на Луке Сухоны князь занимался прямым (и, пожалуй, сознательным) глумлением над природой и богами. Миссионерством. Прокопав свою канаву (она стала называться Княже-Глебова прость), он поставил над перекопом крест (сравни – Волговерховье). Заклял туземных богов. И вскоре на Луке возник монастырь. Но долго не продержался. Когда примерно в 1390 году на Луку Сухоны пришли два монаха со Спасо-Камня, никакого монастыря на ней уже не было. Осталась лишь завалившаяся церковь. Монастырь пришлось создавать практически заново.

Говорят, старый монастырь был во имя евангелиста Луки. Ну, может быть, по созвучию с Лукой Сухоны. Но вообще-то знаменитый еврейский литератор здесь совсем ни при чем. Место это – типично Никольское. И пришедшие с Камня монахи Дионисий с Пахомием очень тонко это прочувствовали: построенная ими в 1393 году церковь была посвящена Николе, то есть – Змею-Волосу. Собственно, там обитает Мокрый Никола, Водный Змей, примерно такой же Коркодел, с которым мы встречались на выходе Волхова из Ильмень-озера (см. Перынский холм). Только Кубенский Змей покруче, особенно – по весне, при вскрытии озера. Известны случаи, когда ледяные торосы достигали третьего этажа зданий Спасо-Каменного монастыря, высаживали инокам окна.

Святая Лука бередит душу. Мой пес, натасканный на поиски мест силы, там чуть с ума не сошел. Да и я почуял внезапный подъем, а потом сразу – дикую тоску. И если б остался подольше, возможно, дошел бы до того состояния, которое испытал на Чертовом городище. Но есть люди, которым все нипочем. Как видно, Пахомий был именно таким толстокожим субъектом. А Дионисий был человеком чувствительным. Под воздействием места силы он впал в экзальтацию. То есть – до такой даже степени, что Пахомий стал на него коситься. Житие говорит: «Брат же его Пахомий, видя, как часто он молится, труды его и подвиги, начал его стесняться и избегать». И, в конце концов, не сумел скрыть, что подозревает в товарище нечто вроде шаманской болезни. «Дионисий заметил, что Пахомий его стыдится» и сказал, что хочет уйти на реку Глушицу. Есть там хорошее место. А ты оставайся, бог помощь. И ушел. Не выдержал ужаса, который излучает Лука у истока Сухоны, взгляда Коркодела, следящего там за тобой из воды.

Не знаю, кто посоветовал Дионисию Глушицу. Кто-то знающий. Место спокойное, тихое, немного печальное, но для растревоженной души очень даже полезное. Пешком с Луки до него можно добраться за день (это километров восемнадцать, но – по прямой). Дионисий за день не добрался, заночевал на подходе. И услышал в ночи будто колокол. Сразу встал, пошел и увидел в рассветных лучах: горушка над речкой источает благодать. Стал молиться Богородице: «Под твое теплое прибегаю заступничество и под покров твой, прося твоей помощи… Ты сама наставь и сохрани меня от уст всепагубного змея зияющих, старающегося меня проглотить». Да, крепко достал Змей с Луки Дионисия. Первый монастырь, который он основал на Глушице, стал – Покрова Богородицы.

Что такое Покров? В 910 году, во время вторжения сарацин в Византию, цареградский юродивый Андрей увидал во Влахернском храме (см. Тихвинка) в вышине Богородицу. Она сняла с головы покрывало и распростерла над народом, как бы защищая... В 12-м веке в память этого видения князь Андрей Боголюбский учредил русский праздник Покрова Богородицы, в Византии такого праздника не было. Мы поговорим о Боголюбском культе Покрова, а сейчас – о литературе. Об актуальной мифологии, которую изучают в школе под видом русской классики. Покров в ней – защитный экран. В частности, у Тютчева – световой занавес. Слепящий свет дня скрывает безымянную бездну, спасает людей от жесткого излучения тьмы. Святая ночь, однако, свивает этот накинутый над бездной покров. «И бездна нам обнажена с своими страхами и мглами, и нет преград меж ей и нами».

Эти страхи отнюдь не беспочвенны. Из бездны могут явиться болезни, несчастья, навязчивые идеи – и пожрать человека. Пожрать его мир, все то, чем он дышит, что старательно выгораживает из внешнего хаоса. Здесь за загородкой у него есть жена, дети, работа, квартира, машина, милые сердцу привычки, любимые предрассудки – его неповторимая жизнь. А там – безымянная тьма. «И человек, как сирота бездомный, стоит теперь и немощен и гол, лицом к лицу пред пропастию темной»…

Когда Андрей Болконский увидел над Аустерлицем высокое бесконечное небо – это был Покров, защитивший его в тот раз. А вот прорыв Покрова: «Еще раз оно надавило оттуда… И обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер». Это сон. Умерший в нем князь еще проснется, но – уже мертвецом. Он жив, но бездна проникла в душу. И породила жажду слиться с беспредельным. Эту жажду испытывает Свидригайлов. Он, правда, думает, что там будет банька с пауками по углам, но банька только таможня беспредельного. Слияние с которым начинается с повреждения экрана. Человек видит привидения, прислушивается к непонятным голосам, узнает в них наследье родовое, зов древнего хаоса, который шевелится не только вовне, но и внутри. «В душе своей, как в бездне, погружен, и нет извне опоры ни предела…»

Мы всегда живем в бездне под покровом небес. Иногда достаточно только подумать о чем-то ужасающем, и вот оно уже хлынуло полным потоком. Уже реально здесь и готово схватить. Ночной ветр завыл, и внутри тебе некто проснулся. Какой-нибудь Змей. И смотрит, и гипнотизирует, и влечет в свою пасть. Толкает в темную пропасть непоправимой ошибки. Поэтому защита нужна не только от внешних чудовищ, но и от внутренних змей подсознания. Эта защита и есть световой экран (свет знания, пусть даже ложного, непроницаем для духа), «блистательный покров», который Богородица держит над миром. Но вот незадача: предприимчивый бог-просветитель проецирует на этот защитный экран познавательные программы о величии избранных им обормотов, вреде курения и пользе прокладок с крылышками. Не знаю, сколько еще Богородица будет это терпеть?

На новом месте Змей экзистенциальной тоски перестал доставать Дионисия. Он спокойно зажил в избушке, прислоненной к стволу черемухового дерева. Белой черемухи гроздья душистые… Дерево к тому же было волшебное – его ягоды снимали зубную боль. Люди приходили лечиться и заодно любопытствовали: чем это там монах занимается? Да режет по дереву, что-то чеканит, пишет иконы. Сохранился портрет Кирилла Белозерского, сделанный Дионисием, еще две-три работы. Трудно поверить, что их автор стремился к какой-нибудь административной деятельности. Однако Иринарх, в 1495 году написавший Житие Дионисия, уверяет, что его герой изначально хотел основать лавру. Когда стали собираться ученики, он послал к князю Дмитрию Заозерскому с просьбой дать рабочих для вырубки леса. И тот дал. В 1403 году была выстроена первая монастырская церковь.

Конечно, с приходом учеников, счастливая жизнь Дионисия кончилась. Откуда-то взялись бесы, стали его мучить. Причем – как-то слишком уж по-человечески: били, придавливали досками, загоняли под пол... Но ученики были хуже бесов. Сами судите: раз переодели пацана в женщину и отправили к святому просить милостыню. Парень, видать, обладал актерским талантом Калягина: натурально плакал, причитал фальцетом: «Я раба некоего человека. Дай выкуп мне и детям моим!» Дионисий дал «сто серебрениц» – сколько просила мнимая страдалица. После этого ученики приносят ему серебро. «Что это, чада?» А они ему (не без подъебки): «Честной отец! Некий кривляка пришел к тебе, прося, а ты не уразумел и подал ему серебро. Это оно». Паразиты! Преподобный только вздохнул и сделал дзенский жест: велел отдать деньги актеру. Шутникам же сказал: «Перестаньте искушать меня собою».

Большая часть русских подвижников практиковала бегство как способ спасения от учеников. Вот и Дионисий в один прекрасный день потихоньку ушел из монастыря. Двинулся в сторону Сухоны и вскоре нашел на берегу Глушицы прекрасное место: сосновый бор на небольшой возвышенности среди болот. Называется Сосновец. Среди сосен там была одна колоссальная: «в окружности меры две измеряемые». Дионисий подумал: во! И остался. Периодически, впрочем, наведывался в свой старый монастырь (если идти по нынешней дороге, это чуть меньше семи километров). Ученики его, конечно, просили вернуться. Но он не соглашался. Тогда самые настырные стали проситься на Сосновец (точно, как в случае Авраамия Галичского). В результате возник новый монастырь – Иоанна Предтечи.

В Житии Дионисия ни слова о том, что на Сосновце было капище. Но оно там, конечно же, было. Эта сосна, эта редкостная энергетика… Святых любой веры тянет в места, где так мощно фонтанирует сила. И нередко они крайне ревниво относятся к тем, кто пытается поселиться с ними рядом. В какой-то момент неподалеку от Сосновца обосновался отшельник по имени Павел. Это какой же? Уж не наш ли знакомец Обнорский? Поселиться с кем-то рядом – фирменный стиль этого великого скитальца. Но Дионисий Павла прогнал, сказал: «Слишком близко». А вот Григория Лопота (я о нем говорил и еще расскажу) не прогнал. Дал ему келью, позволил пересидеться, набраться сил, а потом, когда тот ушел на Пельшму, побывал у него в гостях, помог создать монастырь.

На Сосновце Дионисий как-то переменился. Если на Луке Сухоны мы видим его человеком, встревоженным Змеем, у Покрова – искушаемым бесами и учениками, то здесь он стал крепким хозяином. Жестко руководит тремя монастырями (третий – Леонтьевский, женский, основанный им в двух-трех километрах от Покрова), строит несколько храмов в округе. Силы давал Сосновец. За семь лет до смерти Дионисий вырыл себе там могилу и, в общем, стал жить на ее краю. Говорил: «Если не будет положено тело мое здесь, не станут пребывать здесь живущие». Таинственная и вместе с тем четкая формулировка: тело святого стало неотъемлемым элементом его места силы, а сам святой – духом Сосновца, святилища древопоклонников. Впоследствии Сосновецкий монастырь расцвел и разросся, а Покровский – захирел и был в 1764 году закрыт.

Революция разрушила Сосновец. Церкви снесли, а остальное превратилось в психоневрологический интернат (как на соседней Куште, как на Соре, как во многих других местах, где мы уже побывали). Ныне на Сосновце и совсем пусто. Живут два-три человека, дорога непроезжая. Правда, возвращаясь оттуда, я встретил землемеров. На вопрос: куда вас несет? – девушка с теодолитом на плече по-лисьи улыбнулась: «А к Дионисью». Это настораживает.

 

И напоследок. После смерти святого (1437) один из его учеников по имени Филипп решил стать отшельником. По Глушице спустился вниз до Рабангской Сухоны и, пройдя сколько-то километров вниз по течению, поселился на левом берегу у излучины. В 1448 году там возник Преображенский монастырь. Я долго искал это место, а оно оказалось рядом с Соколом. От обители Филиппа Рабангского теперь ничего не осталось. Но я разговорился с симпатичнейшей теткой Валентиной, пасущей козу, и оказалось, что мы беседуем ровно на том месте, где когда-то стояла монастырская церковь, оставшаяся после екатерининского погрома. «Я сейчас ее вам покажу», – сказала пастушка и повела в дом напротив, к бабе Зое, у которой сохранилась старая фотография этой церкви. Вот она.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.