В следующий понедельник, 19 декабря, будет Никола Зимний, один из самых торжественных праздников в русском народном календаре. Взрослые мужики целую неделю будут ходить в гости друг к другу, с серьезным видом распивать спиртные напитки, токовать о делах, прогнозировать будущее. Молодежный праздник настанет чуть позже, после зимнего солнцестояния, когда солнце перевалит на лето. А потом придет время Святок с их веселой магией, ряженными, гаданиями на суженого и повальным лишением девственных плев.

Пока же – самое тяжкое, холодное, темное время в году. Мир умирает, Великий Змей Волос, который функционирует в нашем религиозном обиходе под псевдонимом Никола, гибнет под копьем, чтобы возродиться к новой жизни с новыми силами. На третий день после Зимней Никольщины будет солнцеворот. О нем говорят: «Зима силу набирает, а солнце на весну поворачивает».

В преддверии праздника я съездил в одно место силы, связанное с Николой-Волосом. Это практически на границе Московской и Владимирской областей, в селе Филипповское Киржачского района. Я попал туда по наитию.

Чтобы хоть отчасти объяснить, что меня толкнуло к этой поездке, надо начать издалека. Примерно 2400 лет назад в Афинах встретились два человека, Федр и Сократ. День был жаркий, делать обоим было нечего, и они решили отправиться на лоно природы – погулять, почесать языки. За городской стеной свернули к реке Илису и пошли вдоль нее в поисках, места, где можно было удобно расположиться («сесть и, если захочешь, прилечь», – намекает Федр) на травке в тени. И предаться разговору о странностях любви.

Такое место вскоре нашлось. Сократ, оглядывая его, говорит: «Клянусь Герой, прекрасный уголок! Этот платан такой развесистый и высокий, а разросшаяся, тенистая верба великолепна: она в полном цвету, все кругом благоухает. И что за славный родник пробивается под платаном: вода в нем совсем холодная, можно попробовать ногой. Судя по изваяниям дев и жертвенным приношениям, здесь, видно, святилище каких-то нимф и Ахелоя». Ахелой, между прочим, вполне реальная греческая река, но одновременно – божество: старший сын Океана и древней Тефиды, породивших все реки и тысячи океанид.

Так вот друзья, расположившись в тени под платаном, завели разговор о любви (разумеется, к мальчикам). Сперва Федр зачитывает Сократу текст речи рационального Лисия, смысл которой в том, что больше надо угождать тому, кто не влюблен, чем тому, кто влюблен. Сократ начинает не то, чтобы возражать, а скорее ерничать по поводу услышанного, но, втягиваясь в рассуждение о том, что любовь есть влечение, которое легко побеждает разум, вдруг прерывает себя самого: «Но, милый Федр, не кажется ли тебе, как и мне, что я испытываю какое-то божественное состояние?» Еще как кажется: «И даже очень, Сократ: вопреки обыкновению, тебя подхватил какой-то поток». «Но слушай остальное – а то как бы это наитие не покинуло меня», – говорит Сократ и продолжает речь.

Что тут, собственно, произошло? Да какое-то таинственное воздействие места на говорящего. В течение разговора Сократ не раз к этому возвращается и в обычной своей иронической манере объясняет: «В самом же деле, место это какое-то божественное, так что не удивляйся, если во время своей речи я, возможно, не раз буду охвачен нимфами». Для нас же должно быть совершенно ясно, что собеседники попали в место силы. Нет, конечно, ни один из них не пользуется этим термином. Но вся ситуация очень похожа на те, в которых подчас оказывались дон Хуан и Карлос Кастаньеда. Да и смысл того, о чем рассказывает Федру Сократ, не слишком отличается от содержания тех шаманских уроков, которые давал дон Хуан своему резонерски настроенному ученику.

Собственно, основное содержание этого сократического диалога – знаменитый миф о душе, поднимающейся на небо и созерцающей вечные идеи, каковые, возвратившись на землю, узнает в материальных предметах. Боюсь, что ломлюсь в открытую дверь, но все же скажу: это совершенно шаманский миф. Миф, который знает любой мастер камлания – от Китая до Мексики, от африканских пустынь до сибирской тундры. Знает и постоянно использует его в своей профессиональной деятельности.

Разумеется, в разных местах этот миф может немного варьировать, но суть его всегда и всюду остается одной и той же. А именно: есть три мира, соединенных стволом мирового древа, в которых живут разнообразные духи. И по этим мирам можно странствовать. Приведя себя в неистовое состояние, шаман отправляется в путь. Методы доведения себя до экстаза могут быть тоже самые разные: надышаться каких-то паров, нажраться трав, грибов или водки (или вина, как в тяжелом «Пире» того же Платона), наскакаться или навертеться до одури, наповторятся мантр до потери сознания, распалиться эротическим огнем, предаться медитации в каком-нибудь сильном месте… И улететь. А вернуться с каким-нибудь нетривиальным знанием или чем-то таким, что может помочь – выздороветь, прозреть, добиться успеха, победить, стать бессмертным.

Должен признаться, что на сходство содержаний Платоновского «Федра» и стандартных шаманских практик мое внимание обратил человек в физическом существовании, которого я сегодня отчасти уже сомневаюсь. Впервые я его повстречал больше тридцати лет назад в Хакасии, когда был в археологической экспедиции, копал Карасукские, Тагарские и прочие курганы. И вот как-то раз, ближе к ночи, прогуливаясь по берегу Абакана, я увидал у костра самого настоящего шамана – с бубном, одетого в комбинезон, покрытый птичьими перьями. В руках у него была то ли шапка, то ли маска с клювом. Я принял его за обыкновенного ряженого, заговорил с ним шутливо. Он ответил мне в тон.

После этого мы с ним еще дважды встречались в Хакасии (он был уже в штатском – телогрейка, свитер, резиновые сапоги), пили молочную самогонку (после нее во рту остается привкус кефира), разговаривали о всяческом. Больше всего меня поразило, что этот человек (по национальности бельтыр) прекрасно разбирался в мифологии и философии. Легко переходил от Лао-Цзы к досократикам, от суфиев к Декарту, от Тота к Локи и так далее. Это он объяснил мне в чем смысл И Цзина и научил перекладывать палочки тысячелистника. Просветил меня насчет тьмы вещей и в частности рассказал, что Сократ в «Федре» очень точно описывает ощущения шамана, приближающегося к вершине камлания, само окрыление (зуд в коже от пробивающихся перьев), последующий полет, а также – цели шаманской практики.

Он говорил (цитируя Платона по памяти), что величайшие блага возникают от неистовства, когда оно уделяется человеку как божий дар. Прорицательница в Дельфах и жрицы в Додоне в состоянии неистовства сделали много хорошего, а будучи в здравом рассудке, – мало или совсем ничего. Избавление от болезней, от бедствий, от гнева богов находилось благодаря неистовству, появившемуся откуда-то в некоторых семействах и дававшему прорицания, кому это требовалось. И еще один важный вид одержимости и неистовства – от Муз, он охватывает душу, пробуждает ее, заставляет выражать вакхический восторг в песнопениях. Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря одному лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых.

С этим хакасским шаманом я до сих пор тесно связан. Иногда он дает мне советы во сне, иногда является наяву. Подчас я вижу его косым взглядом слегка сзади и сбоку от себя. Если оглядываюсь, он растворяется в воздухе. Если же не смотрю на него прямо, а ловлю только контур фигуры боковым зрением, он может со мной поговорить. Во время одного из таких разговоров за чаем, он посоветовал мне съездить в Филипповское. Сказал, что напрасно я гублю настоящий китайский Лун Цзин умершей водой из-под крана. Настоящая вода для хорошего чая – в Никольском источнике, бьющем под горой у реки Шерны. И брать эту воду надо зимой, лучше всего – между Николой и Крещением.

Я, конечно, поехал туда. И в очередной раз убедился в правоте моего шаманствующего друга. Вода изумительна. Горка, на которой стоит Никольская церковь, склон под ней и низина, где бьет источник и течет река Шерна, одно из самых сильных мест во всем Подмосковье. И уж, разумеется, на этой горе, глядя вниз на источник и ощущая зуд отрастающих крыльев (там это естественно), я не мог не вспомнить место на берегу Илиса, где шаманил Сократ, а также место на берегу Абакана, где некогда встретил своего хакасского союзника. Было холодно, снег только что прекратился, у источника копошился народ, набирающий воду, на стволе одного из деревьев, чуть выше уровня глаз человека, стоящего на горе, сквозь нарезку ветвей виднелась икона Николы. Образ парил над землей, как некий зримый дух места.

Уже лет 600 в это место приходят люди и получают благодать, исцеление, удачу в делах. От вод Никольского источника? От самого Николы-Волоса, который там действует? Думаю, это неразделимо и обусловлено свойствами места, все это вмещающего. Впрочем, о том, как и почему вневременная и внепространственная сущность привязывается к конкретным месту и времени, поговорим в другой раз. А сегодня только замечу, что место силы около церкви в Филипповском – очень Никольское. Гора с жертвенником (церковью) на ней, влажной лощиной, удобной для Змея, источником чудесной воды. Никольские святилища чаще всего располагаются именно в таких ландшафтах.

Вот, например, в Муроме расположение прибрежной Никольской церкви и источника под ней абсолютно аналогично расположению таковых в Филипповском. Подобного рода примеров устройства Никольских мест силы можно найти сколько угодно. Собственно, церковь здесь и не обязательна, она – просто ставшая привычной надстройка над древним местом культа Великого Змея. А в принципе достаточно и какого-нибудь камня, который можно использовать в качестве жертвенника, достаточно склона над рекой и источника в низине. Это и есть стихия Николы-Волоса, который, кстати, в Платоновском «Федре», называется Ахелоем. Скорей всего именно этот водный бог привел Сократа в неистовство.

Короче, меняется все – имена богов, религии, уклады жизни. А места силы и связанная с ними архетипика остаются. Разве, скажем, с появлением паровоза или компьютера могла измениться природа божества, которое гибнет и вновь возрождается? Нет. Божество продолжает существовать и помогать человеку. Если, конечно, человек знает, как обратиться к божеству, умеет привести себя в неистовство, которое совершенно необходимо для получения благодати. В общем, рекомендую в ближайшее воскресенье отправиться на природу, в какую-нибудь Никольскую церковь, лучше сельскую, над замерзшей рекой. Радостное безумие, в которое там в этот день можно впасть, кому угодно пойдет на пользу.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.