Начало / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7

8.
Национальность – зэк

Солженицын, вполне естественно, следует за Толстым в том, что ищет и, якобы, находит у народа ту правду, которую предлагает читателям. Считать народ критерием истины – это старый предрассудок русской литературы. Писатели думают: кому удалось как следует понять народ, тот и обладатель истины. Вот и стараются вложить свои измышления в уста народа. Солженицын не исключение. Но прежде, чем прислушаться к «Гласу народа» по Солженицыну, попробуем разобраться в том, как понимает народ его герой Нержин. Не станем прослеживать все перипетии этого понимания. Остановимся только на том, к чему Глеб приходит на переломе жизни, перед тем, как Нахрап его отправляет с шарашки. Вот оно:

«Отболев в который уж раз каким увлечением, Нержин – окончательно или нет? – понял Народ еще по-новому, как не читал нигде: Народ – это не все, говорящие на языке, но и не избранцы, отмеченные огненным знаком гения. Не по рождению, не по труду своих рук и не по крылам своей образованности отбираются люди в народ.
А – по душе.
Душу же выковывает себе каждый сам, год от году».

Это, по всей видимости, действительно очень оригинальное и правильное понимание народности. Но это выстраданное – невозможно усомниться – Солженицыным понимание страдает, так сказать выразиться, некоторой нахрапистостью. Вот какой вывод делается из этого понимания Нержиным: «Надо стараться закалить, отгранить себе такую душу, чтобы стать человеком. И через то – крупицей своего народа». Простите, но это какая же «такая душа» имеется в виду? Неужели опять вот та самая «бессмертная», которую надо добывать «бесконечными сроками»? Вроде так. Во всяком случае, сказано, что выковывать ее себе надо «год от году». И тогда станешь «человеком». То есть обладателем бессмертной души.

Тут уж само собою становится ясно, до какого нового понимания народа додумался Нержин: народ – это зэки. Ну что же, это вполне соответствует общей атмосфере «Круга». Роман пестрит выражениями типа: «зэковский народ», «страна зэков», «дети бездны», «арестантское племя». А известный уже нам профессор Челнов в анкетах в графе «национальность» так и пишет: вместо «русский» – «зэк». Это устойчивая идея Солженицына. В «Архипелаге ГУЛАГ» есть даже специальная глава под названием «Зэки как нация», в которой дается очень толковый этнографический очерк жизни народа, открытого Нержиным. Вот вам из этой иронической главы одна небольшая цитата, объясняющая, что означает стать «крупицей своего народа»: «Тот туземец, который наиболее полно совместил и проявил в себе все эти племенные качества – жизненного напора, безжалостности, изворотливости, скрытности и недоверчивости, сам себя называет и его называют «сыном ГУЛАГа». Это у них как бы звание почетного гражданина, и приобретается оно, конечно, долгими годами островной жизни». То есть человек перековывается.

Но, конечно, никакой «этнографический очерк» не может дать полного представления о внутреннем устройстве и переживаниях человека, отгранившего себе «бессмертную душу» (жилище Нахрапа) годами тюрьмы. Такое представление может дать только многослойная глубина романа. К нему мы и возвращаемся. Итак, «чтобы стать человеком. И через то – крупицей своего народа», надо сесть. Вот уж воистину Нержин «понял Народ по-новому, как не читал нигде». (Да и где же такое прочтешь? – «Архипелаг»-то еще не написан). Уж не является ли это «новое понимание» симптомом того, что Сталин и действительно вырастил (воспитал) новую национальную общность, новый народ?

Нержин, правда, не способен осознать до конца, что, собственно, означают эти мысли Нахрапа о народе в его голове, какая страшная реальность прорывается сквозь это «новое» его понимание. Но вот сама даже принципиальная возможность такого рода «понимания», сами эти мысли (на деле: проекция потока сознания Усатого демона в головы заключенных), непринужденная естественность такого рода мышления и такого рода понимания – как раз и показывает, что Сталину удалось совершить ужасное: не просто загнать народ в лагеря, но и сделать лагерь внутренней потребностью, образцовой формой жизни, элементом душевной конституции определенной части населения страны, целью таких одержимых людей, как наш Нержин. И в этом особенном смысле Сталин буквально и есть отец-основатель нового народа.

Ну а поскольку любой «вольняшка» рассматривается как ближайший кандидат в страну зэков, постольку каждый житель Советского Союза – уже как бы зэк (хотя бы только в потенции). Тут, кстати, проясняется и слово «круг» в названии романа. Не только круг ада, но еще и отечество. Смотрите: вот Иннокентий Володин, уже заболевший одержимостью, объясняет, что «жизнь распалась». Странное это какое-то объяснение, невразумительное… Сам-то он еще даже не подозревает, что его вскоре потянет в тюрьму, но с языка уже срываются какие-то неуместные в разговоре с девушкой слова. Он рисует на земле круг и как бы пророчествует: «Вот видишь – круг? Это отечество. Это первый круг. А вот – второй. – Он захватил шире. – Это человечество. И кажется, что первый входит во второй? Нич-чего подобного! Тут заборы предрассудков. Тут даже колючая проволока с пулеметами». Именно так: отечество – зона с колючей проволокой и пулеметами.

И в этом лагере за забором предрассудков Иннокентий уже как бы живет. Уже забран, хотя бы и – только духовно. В этой связи особенно обостряется символическое значение того, что человек может написать в анкете вместо «русский» – «зэк». Получается, что русский человек переродился в зэка. Именно об этом роман. Именно это маячит где-то у порога сознания Нержина. Именно это он пытается сформулировать, размышляя о народе, но – не может. Ибо мозги засорены старинными предрассудками о Народе-богоносце. продолжение