Введенская Оптина пустынь основана в начале 15-го века разбойником Оптой. Что за имя такое? Да того же корня, что опт (оптовая торговля), а также и – общий, община, общак. Один монах мне сказал, что на самом деле никакого разбойника Опты и не было, а был общий, смешанный (мужской и женский) монастырь. Бывает. В таком случае и Оптин Троицкий монастырь, расположенный около города Болхова, километрах в семидесяти от Оптиной пустыни, тоже был общий. И, возможно, его основал тот же разбойник.

Монастыри не так уж и редко основывались разбойниками или – на месте разбойничьих станов. Это понятно: и разбойник и инок – асоциальные элементы, бегут от людей. Но – не очень далеко (от Козельска до Оптиной три километра по прямой). Потому что без людей все-таки не обойтись, особенно разбойнику. Вот и приходится искать такое место для жизни, которое было бы и близко от людей, и, одновременно, для них недоступно. Например, потому, что люди этого места боятся. Таковы места силы.

 

По Оке и Жиздре их много. Я уже рассказывал о своих приключениях на Жабынце под Белевом. Писал и о Чертовом городище, находящемся в 12 километрах от Оптиной, о том, какие ужасы я там испытал. Но Оптина будет, пожалуй, покруче. Там даже мой GPS отказал. По распечатке пути, фиксировавшегося прибором, видно, что это случилось на братском кладбище, где похоронены новопреставленные монахи. Сигнал со спутников вернулся только на Козельской дороге (где поворот на Оптину). Так что мои дальнейшие передвижения вокруг монастыря (ни к Предтеченскому скиту, ни на источник Пафнутия Боровского) не фиксировались. Самое интересное то, что в тот день сигнал был потерян и еще раз. Было так: после Оптиной я поехал на Чертово городище и через несколько часов, возвращаясь оттуда, опять проезжал мимо Оптиной. Так вот, ровно на повороте к монастырю сигнал снова исчез. Что это значит, и как это могло произойти – не знаю, но факт налицо. И заодно еще один странный факт: мне не удалось снять Предтеченский скит. Карточки просто не получились.

Впрочем, ладно там – аппаратура. И без всякой аппаратуры можно понять, что Оптина – весьма необычное место. Иному субъекту там подчас даже трудно выдержать. Начинает болеть голова или что-то еще. Тело само реагирует. Это не только мой опыт. Мне и другие говорили, что им там становится плохо. Разумеется, это бывает не всегда и далеко не со всеми, а лишь с людьми особо чувствительными. Вот и от магнитных бурь страдают в первую очередь, так называемые, метеочувствительные граждане. Понятно, что болезненное (или даже просто необычное) самочувствие в Оптиной можно объяснить самыми разными причинами – от влияния толпы (там всегда много народу) до влияния святости, наработанной поколениями подвижников. Но как ни объясняй, а все в конце концов сведется к свойствам места, в котором локализованы и толпы, и святость, и кое-что еще.

Место силы не обязательно должно влиять на людей благотворно. Может влиять и злотворно. Вот, например, чудовищная история с сатанистом, убившим на Пасху 1993 года трех оптинских монахов. Почему это ритуальное убийство случилось именно в Оптиной, я не знаю. Но я точно знаю, что место силы может толкать человека к чему-то из всякого ряда вон выходящему. Кого-то – к святости, а кого-то – к немыслимому. В Оптиной случилось такое, что я буквально схожу с ума от ужаса, когда думаю о том, что за этим стоит. Как будто вместе с мыслями ко мне актуально является некто. Лучше бы совсем не касаться подобных вещей.

Но должен сказать, что оптинский убийца не единственный человек, впавший в религиозное безумие на территории этого монастыря. Сергей Нилус в книге «На берегу божьей реки» рассказывает о том, как в августе 1904 года студент одной духовной академии, приехавший в Оптину на каникулы, повредился в уме. Его посадили под замок, но он как-то сбежал и во время службы явился во Введенский храм. Совершенно голый. Все остолбенели, а академист, потрясая мудями, подошел к иконе, перекрестился, потом бросился к царским вратам, распахнул их, вскочил на престол и встал на нем во весь рост, воздев руки кверху. Тут только монахи опомнились, скрутили безумца. Придя в себя, он объяснил: «Я слышал голос, который повелевал мне это совершить, и горе было бы мне, если бы я не повиновался этому повелению». Введенский собор пришлось переосвятить.

Собственно, Нилус, проживший пять лет в Оптиной, написавший о ней сотни страниц, и сам пострадал от воздействия этого места. По большей-то части он пишет интереснейшие заметки о необычных вещах, случавшихся там: снах, видениях, загадочных ситуациях, людях, живущих за гранью обыденности и при этом умудряющихся сохранять трезвость души и ума. Но сам-то рассказчик трезвости как раз не сохраняет, постоянно впадает в некое параноидальное состояние. Видит повсюду руку евреев, говорит о них с нездоровой нервозностью, не замечает того, что его горячечный антисемитизм ни к чему хорошему не ведет. Ведет к погромам, выгодным только еврейскому богу. Публикатор «Протоколов сионских мудрецов» доподлинно чувствует катастрофу, но сам же и накликивает ее своими писаниями. И вот уже революция, Гулаг, Холокост, массовые жертвоприношения.

Кстати, один из принесенных в 1993 году в жертву монахов, Ферапонт, явился недавно паломникам из Тулы. Пришел к ним прямо в автобус на стоянке перед Оптиной и рассказал интересное. В частности: «А вот недавно к нам приезжали из ФСБ. И перед силой святыни, когда у них старцы напрямую спросили, они не могли лгать. И они сказали, что готовы уже все тюрьмы. Соловецкий монастырь полностью весь зарешечен и в течение двух дней он может снова стать концлагерем. На каждого из нас уже готовы все списки. И в течении двух часов вот вам и новый Архипелаг Гулаг». Это дословная цитата из фильма, который был снят через год после явления: очевидцев собрали и попросили вспомнить, что говорил им монах. Потом это фильм висел в Интернете. Интересный ход нашла ФСБ для слива такой волнующей информации. Хотя, может, это какой-нибудь хиппи пошутил. Бывших хиппи тянет в Оптину, как на наркотик. Но хватит о грустном.

До конца 18-го века пустынь влачила самое жалкое существование. Но в 1796 году ее посетил Московский митрополит Платон (Левшин), и место ему так понравилось, что были приняты меры к благоустройству (это отчасти похоже на то, что Платон сделал для Берлюковской обители). На руководство Оптиной пустынью был призван из Николо-Пешношского монастыря огородник (такое у него было послушание) Авраамий, с ним пришли еще несколько пешношских иноков. И в их числе – Афанасий (в миру Александр Степанов, канцелярский чиновник). Он все собирался на Афон, хлопотал об этом и вот, наконец, в 1805 году получил все необходимые бумаги. Как вдруг узнал, что в Рославльских лесах (это нынешняя Смоленская область) обитают люди, ведущие жизнь по примеру древних пустынников.

Об этих лесах речь пойдет в свое время. Сейчас лишь скажу, что там прижилась подвижническая традиция, принесенная с Афона на русскую почву учениками великого Паисия Величковского. Так вот, прежде, чем отбыть на Афон, Афанасий решил познакомиться с опытом рославльских аскетов. Увидал мужиков, практикующих умное деланье в ветхих избушках, разбросанных там и здесь среди лесных дебрей, почуял первобытный дух скитской жизни и забыл даже думать об Афоне, остался в Рославльских лесах. Шли годы, Афанасий приобрел учеников, стал признанным духовным авторитетом в этой неформальной монашеской среде.

В конце 1820 года он получил от Калужского епископа Филарета (Амфитеатрова) письмо с предложением организовать около Оптиной скит. Где именно, как, с кем – на это давался полный карт-бланш. О материальной обеспечении строительства – можно не беспокоиться. Заманчивое предложение. Очень дельное и очень необычное. Конечно, за письмом архиерея стояла определенная подготовительная работа, но дело не в этом. Дело в том, что в руководстве Калужской епархии, как видно, поняли мистическое значение Оптинского места силы и решили осваивать его всерьез. И что характерно: для основания Предтеченского скита, впоследствии сделавшего славу Оптиной пустыни, понадобились люди со стороны и – прошедшие жесткую школу отшельнической жизни. Весьма разумно.

Конечно, Афанасий принял предложение, но сам ушел в тень, вперед выставил двух своих учеников Моисея и Антония (двух братьев Путиловых), с ними пришли еще люди... В 1825 году Моисей станет настоятелем всей Оптиной, а его брат Антоний – скитоначальиком. Так были созданы необходимые предпосылки для старчества. Однако первый старец в особенном, (собственно, оптинском) смысле этого понятия появится в скиту только в 1829 году. Это был Леонид, в схиме Лев (Наголкин).

Суть практики древнего старчества заключалась в первую очередь в постоянном индивидуальном контакте учителя и ученика. Ученик (послушник) должен был полностью отбросить (умертвить) свою волю и отдать каждый свой шаг, каждый помысел под контроль учителя (старца), который, таким образом, полностью отвечал за духовное состояние ученика. По большому счету это – настоятельная необходимость. Просто уже потому, что упражнения, которым предаются подлинные аскеты, это углубление в миры, где можно встретить чудовищных монстров. Столкновение с ними в любой момент грозит гибелью: смертью или безумием. Это, разумеется, касается не только христианской аскетики, но и всякой другой – индуистской, даосской, буддисткой, суфийской. И всюду, пока твои глаза не откроются, тебе нужен поводырь. Отсюда должно быть понятно, что собственно старец – это вовсе не духовник (которому исповедуются, чтобы мистически разрешить душу от греха), а скорей – тренер.

Так вот оптинский старец (и вообще – старец русский) это нечто немного другое. То есть – да, изначально-то он появился как духовный тренер, индивидуально работающий с учеником (пусть – несколькими). И такая практика, конечно, осталась. Но к ней кое-что и прибавилось. Уже старец Лев не только направлял духовную жизнь послушествующих ему монахов, но и – широко общался с народом: помогал, утешал, наставлял. И народ тянулся к нему. А епархиальное начальство этому противилось: как можно, монах, схимник. А действительно – как? Авва Дорофей, Исаак Сирин, Иоанн Лествичник и другие классические старцы этого бы тоже, конечно, не поняли. Да еще и ужаснулись бы такой нетрадиционной практике.

Льву запретили встречаться с посетителями. Он, было, перестал выходить из кельи, но у входа все время толпился народ. Старец нарушил запрет и поэтому (скорей всего) был переведен из своей удаленной кельи в стены монастыря. Простые люди не понимали, что происходит, перли к старцу. Пришлось держать на запоре монастырские ворота, строить заграждения. Все бесполезно, люди как-то просачивались. Однажды архимандрит Моисей (Путилов) зашел по делам к старцу Льву и увидел полную келью народу. «Батюшка, что же вы делаете? Ведь вам же запрещено принимать народ». Ответ: «Хоть в Сибирь меня пошлите, хоть костер разведите, хоть на огонь меня поставьте, я буду все тот же Леонид! Я к себе никого не зову, а кто ко мне приходит, тех гнать от себя не могу. Особенно в простонародии многие погибают от неразумия и нуждаются в духовной помощи. Как могу презреть их вопиющие душевные нужды?»

В конце концов, начальство отстало ото Льва. Но все еще продолжало относиться с опаской. Точно так же, как и к его преемникам по старчеству Макарию, Амвросию, другим. И правильно. Потому что народный печальник – это уже не старец в классическом смысле, это уже, простите за выражение, аятолла какой-то. Да и действительно, старцы были провозвестниками новой религиозности, нарождавшейся в России. После того, как Петр I и Екатерин II превратили Церковь в деталь регулярного государства, образовался духовный вакуум, который должен был ведь заполниться чем-то. И вот оно появилось. Появилось, конечно, под видом старой религии, манифестировало себя в христианских терминах. За ними, однако, стояли совершенно новые содержания. Какие? Это легко понять уже из слов старца Льва: простой народ и его страдания.

С началом 19-го века русские люди начали искать бога в России, русского бога. И обнаружилось, что этот бог как-то связан с народом: то ли говорит через него (глас народа – глас божий), то ли живет в его коллективном бессознательном (народ – богоносец), то ли даже просто является им (отсюда – долг служения народу и жертвы во имя него). Эти богоискания отразились во всех сферах жизни, в том числе и монашеской. Но об этом – когда придет время рассказывать о Шамординской женской общине, основанной оптинским старцем Амвросием.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.