Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

ПЕСНЬ КОЗЛОВ

На пути к дому Зумбергов Александр Сергеевич что-то больше уже не возвращался к вопросу о покупке у меня информации...

Поездка была бессодержательной. Я попытался задать кое-какие вопросы Ирине Сергеевне, но в ответах ее было столько неприкрытой издевки надо мной, что у меня совершенно испортилось настроение. Впрочем, поделом мне, ведь с Зумбергами и так уже все было ясно. Какие еще им вопросы я мог задавать!? Но дядя Леша — зачем он меня так подставил? Выпроводить просто хотел... Я чувствовал себя ненужным и заброшенным.

Во всех расследованиях моего шефа неизбежно наступает такой момент, когда я со всеми моими недюжинными возможностями вдруг оказываюсь как бы не у дел. Вообще говоря, эти временные отставки для меня вовсе не новость — я знаю о них и даже, можно сказать, давно привык к этому. Но всякий раз, когда такой момент наступает, я очень расстраиваюсь. Конечно, по прошествии времени все эти расстройства проходят, и я успокаиваюсь, но поначалу я буквально места себе не нахожу. В конце концов, мой лысый гений мог бы обставить мою временную отставку как бы более, так сказать, человечно, объяснить, что на этом этапе работы он во мне не нуждается, что именно вот в этот момент к делу подключается его чудовищный мозг. А гонять меня, как мальчика на побегушках, с пустыми и бессмысленными поручениями по всяким Зумбергам, лишь бы с глаз долой, это, знаете ли, даже как-то глупо.

Впрочем, здесь уже речь пошла о превратностях метода дяди Леши. Я уже говорил, что в какой-то момент во время расследования с ним случается озарение, в результате которого он видит всю картину преступления целиком. Но прежде, чем озарение случится, дядя Леша как бы уходит в себя, старается ни с кем не общаться (кроме собаки), становится благодушным и сонным, не реагирует ни на какие новые и интересные факты, добытые мной или кем-то еще. Как-то раз он мне прямо сказал, что искусство сыщика сводится к тому, чтобы вовремя остановиться в процессе накопления информации, что большая часть проблем при раскрытии преступления заключена не в недостатке информации, а в ее избытке. Весь фокус — в определении единственно необходимых для раскрытия преступления деталей и — в отбрасывании затемняющих проблему частностей. Как этого достигнуть — никому неизвестно, но я заметил, что дядя Леша всякий раз, как ведет дело, перестает в определенный момент воспринимать новые факты, гонит меня, своего главного поставщика информации, куда подальше, замыкается, вынашивает что-то в себе (иногда очень долго), а потом — вдруг в некий прекрасный момент говорит: иди туда-то, увидишь там то-то и так далее. И, как я уже говорил, он при этом никогда не ошибается.

Когда я вернулся от Зумбергов, дядя Леша мирно беседовал с Рябчиком... об искусстве. Я был потрясен, ибо они обсуждали глубочайшую проблему: что лучше сделать с рисунком Лермонтова — сжечь или просто порвать?

— Но ведь огонь — это общемировой символ очищения и обновления, — говорил дядя Леша, когда я вошел.

— Этот так, — отвечал ему Рябчик, — но подумайте над тем, что это слишком уж общий символ и потом — он слишком лежит на поверхности, а искусство не должно ходить исхоженными путями.

— Однако и разрывание — тоже древнейший общечеловеческий символ. Всякая подлинная жертва должна расчленяться. Вспомните хотя бы дионисические мистерии или жертвоприношение первочеловека Пуруши у индийцев.

Тут я грешным делом подумал, что дядя Леша от перенапряжения, возникшего в результате общения со слабоумными, немножечко тоже сбрендил.

— Да, я согласен, конечно, — продолжал между тем Рябчик, — идея разрывания тоже лежит на поверхности, но — ведь без такой архетипики никак не обойтись. От нее просто некуда деться, как ни старайся. Я, конечно, не думал ни о каком Дионисе, так что — спасибо вам за подсказку. Но я просто исхожу из того, что надо учитывать и современные аллюзии. Именно поэтому я и настаиваю на том, рисунок должен быть разорван на части и роздан всем присутствующим...

— Козлам, — заключил дядя Леша.

— Да, если иметь ввиду, что слово «трагедия» происходит от греческого эквивалента русского слова «козел»... — Рябчик задумался на минуту и добавил: — Как ни крути, а от этих мифов трудно избавиться. Но все равно: только разорвать! Сейчас еще не время огня, сейчас самое время дележки, а уж потом, когда совсем закончится приватизация, настанет, возможно, и время огня. Понимаете, художник все-таки должен чувствовать и отображать пульс времени, не так ли?

— Хорошо, вы меня убедили, — сказал дядя Леша и стал выпроваживать гостя. — Все, теперь вы можете спокойно идти домой, но постоянно звоните, держите меня в курсе всех новостей.

Я, конечно, очень удивился тому, что шеф отправил Рябчика домой, но поскольку у меня было паршивое настроение (из-за того, что дядя Леша корчит из себя всезнайку, ничего мне не рассказывает, ставит меня в неудобное положение, заставляет выполнять явно идиотские поручения), я и не стал его ни о чем расспрашивать.

— Ну, как там наши голубки? — обратился дядя Леша ко мне, когда за Рябчиком захлопнулась дверь.

— Воркуют, но нам от этого не легче, — ответил я.

— Что, неужели темнят?

— А вы хотели, чтобы вам все на блюдечке вынесли? Ирина Сергеевна, естественно сказала, что это она хотела побыть в ту ночь дома одна, а муж по дороге домой вспомнил, что это, наоборот, он решил побыть ночью вне дома.

Дядя Леша выслушал мое сообщение с рассеянным видом. Семейные проблемы Зумбергов его, очевидно, не интересовали. Сейчас он интересовался исключительно только обедом, время которого неуклонно приближалось. Но прежде, чем сесть за стол, шеф все-таки (сияя от самодовольства) сообщил мне, что пока меня не было, еще утром, он разговаривал по телефону с полковником Знаменским и убедил его в том, что никаких оснований подозревать Догина с Рябчиком в убийстве Кишкина нет. Вот почему наш клиент-концептуалист (который, по словам дяди Леши, оказался не таким уж гадким парнем) может спокойно ночевать дома, где он, кстати, уже побывал и нашел, что в квартире у него все в порядке, ничего не исчезло и даже не сломано.

— Как вам это удалось? — спросил я, — ведь вы же, кажется, еще не нашли убийцу...

— Не нашел, это верно, но ты же не сомневаешься в том, что наши клиенты не убивали Кишкина.

— Я-то нет, а вот милиция... Все-таки они опечатали квартиру...

— Ну подумаешь — опечатали. У тебя, малыш, все еще слишком замифологизированное мышление. Печать по-твоему — что? Заклятье? Ты что — боишься того, что если снять печать, то из квартиры Рябчика вылетит джин?

— Я не знаю, что там может вылететь, но то, что из-за этого всем может влететь по первое число, неоспоримо. Вы ведь не хотите сказать, что Рябчик попал в свою квартиру с соблюдением всех предусмотренных законом формальностей — в выходной день... Не смешите меня.

— Ты, братец, сегодня что-то не в форме. Как видно, ночные приключения тебя подкосили. Кстати, когда ты вчера лез в квартиру Лидии Лапухиной, ты о законе, небось, не думал?

— Ну, это совсем другое...

— Нет, не другое. Почему у тебя двойные стандарты? По-твоему, выходит, милиционеры не люди, а какие-то автоматы, вроде твоего компьютера? А они вот именно люди и настаивают на букве закона только до тех пор, пока им это выгодно. Например, когда хотят получить с тебя взятку. Некоторые даже искренне уверены, что закон для того и существует, чтобы было удобно делать поборы.

— Но так ведь не должно быть, — возразил я.

— Не должно, но поскольку дела в нашем государстве обстоят именно так, постольку мы не можем с этим не считаться. А при необходимости мы должны это использовать в интересах клиентов. Работа у нас такая. Усвоил?

Продолжение