ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Чак Паланик. 36 эссе. Часть 3

Чак Паланик. 36 эссе. Часть 3

Часть 1 . Часть 2 . Часть 3 . Часть 4 . Часть 5 . Часть 6 . Часть 7 . Часть 8 . Часть 9 . Часть 10 . Часть 11 . Часть 12 . Часть 13 . Часть 14 . Часть 15 . Часть 16 . Часть 17 . Часть 18 . Часть 19 . Часть 20 . Часть 21 . Часть 22 . Часть 23 ...


(перевод Cергея Торонто)

В 2004 – 2008 годах Чак Паланик на официальном сайте своих фанатов ежемесячно публиковал эссе о литературном мастерстве, основываясь на методах, выработанных личным опытом. Все эссе находятся в свободном доступе, но на русский язык никогда не переводились.
_______________________



ЭССЕ №3. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ФИЗИЧЕСКИХ ОЩУЩЕНИЙ ТЕЛА

Для того чтобы нарисовать пальму, нужно сначала прочертить две изогнутые линии и соединить их под острым углом. Это будет ствол. Затем – несколько зигзагов между этими двумя линиями, изображающие кору. Далее нужно несколько длинных изгибов, исходящих из точки соединения, и несколько ломаных штрихов, свисающих с этих изгибов – это пальмовые ветви.

Мой брат, сестры и я могли нарисовать пальму, так как у нашей мамы была большая книга в мягкой обложке, которая называлась «Как рисовать деревья». Еще у нее была другая книжка, большая и тонкая, в которой почти ничего не было, кроме схематичных картинок – ни одна из них не была раскрашена, это были просто наброски – но эту книжку нам нельзя было смотреть. Она называлась «Как рисовать фигуру человека». Ее третья книжка называлась «Как рисовать животных», и она могла нарисовать лошадь так быстро, что глаза едва успевали следить за карандашом в ее руке.

Эти книги были у нее еще до того, как мы родились. Книги, коробка пастели да несколько угольных карандашей. После нашего рождения она рисовала только тогда, когда нужно было сделать для нас горбоносых ведьм, летящих на помеле, которых мы вырезали из черного картона и приклеивали на окно спальни в канун Хэллоуина. Каждый Хэллоуин мы вырезали могильные камни из серого картона и коряги из коричневого. Тыквы из оранжевой бумаги. Парящих летучих мышей из чёрной. Затем мы приклеивали все это, и ведьм в том числе, на окна нашей спальни.

После того, как мы родились, наша мама решила обучаться на курсах шитья. Это были вечерние курсы, далеко в городе, и поэтому она всегда держала дверцы машины закрытыми и звонила домой нашей бабушке, когда она добиралась до места, а затем звонила снова перед выездом и долгой поездкой в обратную сторону.

В такие ночи бабушка оставалась с нами. Или наша тетя Руфь. Наш отец в это время был… мы не знали где.

Вместо того чтобы рисовать деревья или лошадей, после этих курсов наша мама начала шить одежду. Круглый год мы ездили в большие холодные магазины тканей с цементными полами. Бобины с тканью, высотой с человеческий рост, стояли на столах или в деревянных стеллажах, окрашенных белой краской. Гигантские книги, где не было ничего, кроме повторяющихся страница за страницей картинок людей в одежде, которую вы могли бы сшить, если купите нужную ткань с рисунком от компании Butterick или Simplicity. Нарисованные высокие и худые манекенщицы.

Каждый раз мама тащила нас к столу с тканью, на котором была надпись «Распродажа», высоко вздымающаяся в центре, и говорила, чтобы мы выбрали себе ткань для рубашки. Улыбающиеся худые манекенщицы на картинках – они никогда не носили одежду из ткани, что можно было найти под вывеской «Распродажа».

Нет. Не важно, как круто рубашка или жилетка выглядели на страницах каталога, в реальности в такой одежде ты никогда не выглядел так же хорошо.

Но все равно мама везла нас в эти магазины для того, чтобы мы выбрали ткань. Выбрали узор. Мои сестры задыхались от восторга, причитая «ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!» каждый раз, когда мама начинала растягивать в руках что-нибудь шелковое или вельветовое, приговаривая: «Вот это совсем неплохо…».

На стойке с уцененным товаром рисунок на тканях всегда был похож на пыльцу, сфотографированную под электронным микроскопом, словно иллюстрация в школьном учебнике. Капли. Микробы. Бактерии. Внутренние органы. Печень и почки. Пейсли [1]. Цвет у них был грязноватый и темный. «Так что на них не будет видно грязи…» – говорила мама.

Мой брат и я умоляли одевать нас в старую одежду нашего дяди Джона. У него были полосатые футболки, которые можно было увидеть на прозрачных полках торговых центров Sears или в бутиках J.C. Penney.

Для нас, школьников, поход по магазинам ассоциировался с новыми кроссовками и нижним бельем. И выбором ткани.

У нашей мамы было три модных сезона. Рождественский, Пасхальный и Снова в школу.

Рождественский и Пасхальный были… здесь я должен застонать.

Вдохновленная группами поющих братьев и сестер, в основном таких, как Семья Партриджей [2] и Семейка Брейди [3], мамуля придумывала нам сочетающиеся наряды. Для меня и моего брата – подходящие друг другу красно-синие клетчатые жакеты с узкими стоячими воротниками. Или, например, вышитые казачьи костюмы. А могли быть яркие блузы с пышными рукавами, сужающимися в тонкие затягивающиеся на три кнопки французские манжеты.

Моим двум сестрам доставались те же цвета и узоры, но они были на мини-юбках, или на жакетах в стиле Нэнси Дрю [4], или же на ретро-платьях из 40-х годов.

На Рождество или на Пасху мы маршировали к мессе в соборе Святого Патрика, одетые в одинаковые жилетки, сшитые из искусственной замши, на каждой из которых спереди была медная бляха и бахрома, свисающая до колен, которую наша мамочка, не спавшая ночами, ночь за ночью, неделями, резала своими хромированными портновскими ножницами. Каждый жилет, каждая длинная, тонкая ленточка бахромы – это часы тщательной, затаив дыхание, работы под голой лампочкой без абажура, в ее маленькой комнатке для шитья.

Это была одежда, которую мы надевали только один раз. Только один. Все мы вставали в ряд перед цветущим миндальным кустом на пасху, и отец фотографировал нас. Или мы вставали в ряд перед рождественской елкой. После этого мы надевали эту одежду в церковь. Затем, к полудню, вся наша новая одежда становилась историей. Заброшенная на полки и забытая. Существующая только на некоторых старых фотографиях.

Каждый вечер, круглый год, мама звала нас в свою швейную комнатку, одного за другим. Примерка за примеркой. Полный рот зажатых булавок, и она сбирает ткань в складки вокруг талии, на лодыжке, помечает ее быстрыми росчерками портновского мела. Сквозь булавки слышно, как она говорит: «Не вертись, стой спокойно». А затем она втыкает булавку. Если ты дергаешься, она всегда произносит: «Извини, я тебя не уколола?».

А затем – ты в штанах или рубашке, все ещё ощетинившейся иглами, и кожа твоя прилипла и немного кровоточит там и тут, но тебе нужно раздеться, словно в замедленной киносъёмке.

И потом она скажет: «Теперь позови своего брата…»

Остальные дети, они все ждут своей очереди, смотря телевизор в подвале. Молча. Не произнося ни слова. Вечерами вторника показывали «Счастливые Дни» [5] и «Трое – это компания» [6]. В пятницу – «Семейку Брейди» и «Семейку Партриджей». Ни одна из этих программ не была смешной, но мы сидели и смотрели, как телевизор разговаривал сам с собой, смеясь над своими же дурацкими шутками.

Правилами в нашем доме были: Не кричать. Не ругаться. Стоять смирно. И еще одно правило – выйди на улицу и СДЕЛАЙ что-нибудь, никто и никогда  не будет тебе платить за то, что ты читаешь или пишешь книги…

На каждый праздник мы становились новой рок-группой. The Beatles. The Turtles. Paul Revere & the Raiders. [7] Начало учебного года означало подготовку костюмов к Хэллоуину. В один год мамочка потратила множество ночей на то, чтобы сделать из красной пряжи большой афро-парик – так, чтобы моя сестра выглядела, как тряпичная кукла Энни [8]. В другой год она сшила полноразмерный костюм собаки, и мой брат вырядился Снуппи.

Вот чем она занималась вместо рисования. Потому что: Никто и никогда не будет тебе платить за рисование картинок…

Приблизительно в это же время у телевизора в нашем подвале изображение начало становиться все тусклее и тусклее. Не так чтобы очень сильно, но достаточно, чтобы мы это заметили. Кинескоп садится, так сказал наш отец. Нам нужно разместить объявление в газете и побыстрее его продать. Тем людям, которые не понимают, что телик обречен.

Несколько дней к нам заходили незнакомые люди, чтобы взглянуть на старый телевизор, но никто из них не оказался достаточно глуп.

Пока они сидели в подвале, крутя настройки цвета и контраста, я сидел в маминой комнате для шитья, смотря ее переносной телевизор, смеющийся над своими дурацкими шуточками. Мои ноги были так коротки, что, сидя на краю ее швейного стула и болтая ими в воздухе, я периодически задевал наш сине-зеленый лохматый ковер.

В один такой вечер я сидел один. Мама была на кухне и мыла посуду. Отец в подвале показывал наш старый телевизор каким-то тупым незнакомцам. Мой брат и сестры были… я не помню.

В общем, я спрыгнул со швейного стула.

А там – упавшая, забытая, торчащая вертикально из ковра игла. Толстая матрасная игла, серебряно-заостренная, длинная, как детский палец.

Острие иглы выскочило из моей ступни. Пойдя сквозь подошву и через всю плоть моей босой ноги.

Глядя на это… уставившись на неё… еще прежде чем потекла кровь, я знал: это не моя вина. Это вина моей матери. Она уронила иголку.

Это означало, что с этого момента я могу делать все, что я пожелаю. Только в этот момент я мог нарушить правила.

До этого я никогда не кричал внутри дома.

Никто и никогда вообще ни кричал внутри нашего дома.

Так что я закричал.

Так громко и так долго, насколько у меня хватило дыхания. Я кричал до тех пор, пока в дверях, держа в своих мокрых руках полотенце, не появилась мама.

Приблизив ко мне лицо с выпученными глазами, идеально круглыми как тыковки, которые она могла нарисовать, она произнесла: «Там люди могут купить наш старый телевизор. Ты что, хочешь, чтобы они подумали, что здесь живет шайка сумасшедших? Веди себя тихо!»

И затем она ушла.

Она даже не заметила, что у меня с ногой. Иголку. Кровь теперь брызгала и вверх и вниз из моей босой ноги.

Так что я запрыгал следом за ней на одной здоровой ноге, до самой кухни, разбрызгивая кровь при каждом прыжке. Прыг. Брызг. Прыг. Брызг. Я не чувствовал иголку. Но ручеек и капли крови на моих пальцах были теплыми, как вода в ванной. Затем, стоя у нее за спиной, ожидая, пока с моей ноги натечет сочная, большая лужа крови на фальшивую каменную кладку линолеума кухни, я сказал ей: «Смотри!».

И она посмотрела.

А затем подняла меня.

Она посадила меня на кухонную стойку. Достала ржавые плоскогубцы из ящика за дверью, где хранилось всякое барахло. Из того ящика, где валялись ее старые пастели и кисточки.

Повсюду кровь, пол измазан липкими красными каплями – и она пытается выдернуть иглу у меня из ноги. Она пытается, но кровь делает иголку и плоскогубцы скользкими. Такими скользкими. Ей удается лишь раскачать иголку. Лишь прокрутить ее вокруг своей оси, снова и снова.

Вдруг в дверном проеме гостиной…

Незнакомые люди выходят из-за угла, неся в руках наш старый телевизор, который они только что купили. Отец помогает им, выписанный чек торчит из заднего кармана его джинсов.

И тут они видят истекающего кровью ребенка, женщину, оставляющую за собой кровавые следы… А затем они чувствуют запах крови…

И роняют в лужу крови телевизор. Кровь и осколки стекла. Повсюду. Реальная история.


*

В этом третьем эссе демонстрируются физические ощущения в истории.

Физическое ощущение – это то, что писатель-минималист Том Спанбауэр назвал бы «концентрация на теле».

Среди литераторов есть старая поговорка: если ты не знаешь, что произойдет дальше – опиши ощущения во рту у рассказчика.

Или ощущения подошв его ног, или ладоней рук. Любое физическое ощущение, вызывающее сочувственное физическое переживание у читателя.

Это как раз та вещь, которая позволяет вовлечь читателя душевно, занять его ум и заставить его думать, представлять, рассуждать. Это то, что вовлекает сердце читателя в ощущения эмоций. И если вы смогли вовлечь читателя на физическом уровне, то вы создали реальность, которая может затмить его собственную действительность. Читатель может находиться в шумном аэропорту, стоя в огромной очереди на уставших ногах, но если вы смогли завлечь его разум, сердце и тело своей историей, вы можете заменить эту реальность аэропорта чем-то более увлекательным и глубоким.

Вот почему каждая из моих книг включает в себя интенсивные физические ощущения. Будь то насилие в «Бойцовском клубе». Или пластическая операция в «Невидимках». Или секс в книге «Удушье». Или же болезнь и членовредительство в «Дневнике». В каждой книге моя цель в том, чтобы история вошла в мысли читателя, его сердце и внутренности.

В недавнем рассказе «Кишки» этот эффект почти зашел слишком далеко.

Почти.

Заметьте, этого не произойдет с абстрактными словами, описывающими боль или удовольствие. Вы не сможете просто приказать читателю испытывать какое-то чувство. Это происходит лишь тогда, когда вы создаете осязаемую ситуацию, деталь за деталью, и позволяете событию происходить в голове читателя.

Такие слова, как «жгучая боль», или «острая, режущая боль», или «пульсирующая головная боль», или «экстаз оргазма» не создадут ничего, кроме чувства, будто вы читаете ущербную, занудную книжонку в мягком переплёте. Всё это – клише для писателей-обманщиков. Маленькие абстрактные срезы, которые никак не воздействуют на нутро читателя.

Нет, вам нужна боль – или еще какое-то физическое ощущение – возникающие внутри читающего, а не на страницах книги. Так что раскрывайте событие, секунда за секундой, запах за запахом. Пусть это случится, и пусть ощущение боли произойдет только в самом читателе.


То же самое относится к сексу. Но в сексе помогает, если вы заново изобретаете язык секса. У большинства людей есть их собственные ласкательные слова для половых органов и полового акта как такового. Для того чтобы создать уникальный, новый оргазм – даже если слова произносятся только на бумаге – изобретите такие слова, которыми только рассказчик говорит о сексе. Специальные клички для гениталий. Эвфемизмы для половых сношений.

Мне нравится одна фраза: «Когда обычный человек заболевает, он пьет аспирин. Когда же заболевает писатель – он делает записи…».

В следующий раз, когда у вас заболит голова или начнется понос или аллергия, сядьте и опишите детали того, что вы физически чувствуете. Запишите их на бумаге для того, чтобы использовать потом. Поверьте, самая тяжелая работа, которую вам придется выполнять как писателю, это описание головной боли у вашего главного героя. Вам все равно нужно сделать это, так что заодно пусть и у читателя поболит голова.

Еще один метод – это внести медицинское описание в текст – почти поэтический хирургический жаргон или диагностические термины. Анатомический словарь. Химические названия. Все это создает авторитетность в главных сценах, подтверждая ваш ум. Плюс они вызывают физический дискомфорт или удовольствие у читателя.

Плюс необычный язык замедляет читателя и фокусирует его внимание на происходящем моменте.

А еще медицинский язык дает людям возможность обсуждать темы, которые они не могли обсуждать, так как у них не было знания нужных слов. Так что вы вовлекаете читателя на физическом и духовном уровне.

Поэтому, если вы не знаете, что произойдет дальше – пусть будет секс. Болезнь. Боль. Или просто ударьте кого-то.


*

На сегодняшний день мы обсудили «Создание авторитетности», «Лошадей или темы» и «Физические ощущения».

Чтобы освежить предыдущие темы, посмотрите на это эссе и найдите, как создается авторитетность и какие «лошади» или темы в нем присутствуют.

Затем создайте персонаж с головной болью – не используя таких слов, как «головная боль», «боль», «мигрень»… Возможно, это заставит вас сделать какие-то исследования причин головной боли. Или – как другие культуры описывают головную боль. Или – как головная боль изменяет ваше общее восприятие. Или лекарства от головной боли – вот правдивая история: мой старый врач клялся, что мастурбирует для того, чтобы снизить кровяное давление и избавиться от головной боли. Главная цель – это снова изобрести колесо, создать идею «головной боли» так хорошо, чтобы у читающего тоже заболела голова.

Еще одно упражнение – опишите событие из вашего прошлого, которое включает в себя сильное физическое чувство. Раскройте его, деталь за деталью, и создайте это ощущение в самой сущности читателя. И говорю вам еще раз: не используйте абстрактных срезов, которые описывают чувства. Всегда создавайте чувства заново.


Продолжение >


Источник - chuckpalahniuk.net
Автор: Чак Паланик, перевод с английского: Sergey Toronto


____________________
Примечания:

[1] Витиеватый орнаментальный мотив, известен со времен Древней Индии. Орнамент пейсли еще также называют индийским огурцом.
[2] Американский телевизионный музыкальный ситком, который транслировался на канале ABC четыре сезона с 25 сентября 1970 по 23 марта 1974 года.
[3] Американский комедийный телесериал, который транслировался на канале ABC с 26 сентября 1969 по 8 марта 1974 года.
[4] Литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира Нэнси Дрю впервые появилась в книге, опубликованной в 1930 году.
[5] Популярный американский комедийный телесериал, выходивший на телеканале ABC с 15 января 1974 по 24 сентября 1984 года.
[6] Американский комедийный телесериал, который транслировался на канале ABC с 15 марта 1977 года по 18 сентября 1984 года.
[7] Американские поп-рок-группы 60-70х годов.
[8] Вымышленный персонаж, созданный писателем Джонни Груэллом (1880—1938) в серии детских книг, которые он написал и иллюстрировал.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
7 652
Опубликовано 16 май 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ