В прошлый раз мы говорили о мандалах и в частности рассмотрели строительстве дома Юнга в Боллингене как развитие каменной мандалы. Сейчас подробнее о том, почему в этом доме две башни.
Во снах Юнга был повторяющийся мотив: рядом с его домом стоит пристройка или флигель, куда он обычно не заходит. Но по крайней мере дважды он там побывал, и в одном случае это стало предвестьем изучения алхимии, а во втором — исследований по психологии христианства (я отчасти анализировал этот сон, в нем действует отец). Конечно, эти дом и флигель из снов явно соотносятся с двумя Болигненскими башнями (одна — материнское лоно, а вторая — обитель Филемона), но я поминаю их здесь лишь для того, чтоб отметить, что тема двойственности была сквозной в жизни Юнга. А сейчас предлагаю рассмотреть сон, который Юнг увидел перед тем, как стал делать к первой башне пристройку, из которой возникла вторая башня. Вот как этот сон (записанный 2 января 1927 года) выглядит в «Воспоминаниях»:
«Я увидел себя в каком-то грязном и закопченном городе. Стояла темная зимняя ночь, шел дождь. Это был Ливерпуль. С полудюжиной швейцарцев я шагал по темным улицам. По-моему, мы удалялись от моря и поднимались вверх — сам город стоял на скале. Он чем-то напомнил мне Базель: внизу находился рынок, от которого подымались крутые улочки к собору и площади св. Петра. Поднявшись, мы увидели перед собой широкую слабо освещенную площадь, с множеством выходящих на нее улиц. Город имел радиальную структуру, с площадью в центре. Посреди площади находился круглый пруд, а в центре пруда — маленький остров. В то время как все вокруг скрывала густая пелена дождя и тумана, островок сверкал в солнечных лучах. На нем росло единственное дерево — усыпанная розовыми цветами магнолия. Казалось, что дерево не просто залито светом, но само излучает свет. Мои спутники сетовали на погоду, совершенно не обращая внимания на дерево. Они говорили о каком-то другом швейцарце, жившем в Ливерпуле, и удивлялись, почему он выбрал именно этот город. Я же был так заворожен красотой цветущего дерева и солнечного острова, что подумал: "Я знаю зачем". И в этот момент я проснулся».
Этот сон принято называть Ливерпульским (ему в этом городе даже есть памятник), но кто бывал в Базеле (а в его пригороде вырос Юнг), тот понимает, что весь антураж сна — Базельский. Путники поднимаются от рыночной площади, ратуши и кафедрального собора (кровлю которого в детском видении Карла бог разрушил своей фекалией) — к церкви святого Петра. В двух имеющихся у меня русских переводах «Воспоминаний» почему-то опущено предложение с названием улицы, по которой Юнг восходил к св. Петру. А между тем оно симптоматично: Totengasschen (переулок Мертвых). Происхождение топонима, вероятно, связано с тем, что по этому переулку проходили похоронные процессии на кладбище возле церкви Петра. Но для понимания сна важно в первую очередь то, что Юнг идет путем мертвых (напомню, что он ориентировался на мертвеца и при строительстве второй башни).
Теперь о цели путешествия. Имя Петр значит «камень». И это сразу же заставляет нас вспомнить многочисленные камни, на которые мы уже ранее обращали внимание. Это и детская история о секретике с человечком и камнем в пенале. Это и любимая игра Карла, когда он, сидя на валуне, размышлял: «Кто я камень или тот, кто сидит на нем?» Это и красный камешек, который взрослый Юнг сделал алтарем церкви, когда строил поселок из песка. И камень, который он отворотил перед убийством Зигфрида. И тот «камень покоя», на который вступил Филемон, выйдя из вращающегося круга. И многие другие камни, в том числе те, которые я еще не успел упомянуть. Например, отвергнутый при строительстве Башни камень, на котором Юнг собственноручно вырезал Телесфора Асклепия. Но также и философский камень будущих юнговских алхимических штудий. Истории всех этих камней так или иначе указывают на двойственность, которая в «Воспоминаниях» обозначается просто как «Номер 1» и «Номер 2».
И в Ливерпульском сне легко обнаруживаются эти два «номера»: Юнг идет от рынка и ратуши (что указывает на социальную обусловленность «Номера 1») к природному камню Петру («Номеру 2», который ассоциируется с бессознательным). В результате подъема центром оказывается площадь Петра. Но это, конечно, не та Петерсплац, которую можно увидеть в Базеле, это — сновидческая площадь в городе «на скале». Посреди площади пруд, в центре которого — если и не камень, то «маленький остров». А из него вырастает магическое дерево («маг» в слове «магнолия» намекает на магию). Которое являет собой (это важно иметь в виду) полную противоположность тому заиндевевшему дереву, которое Юнг видел во сне в июне 1914 года, перед войной, в начальный период своих видений, путешествий по ту строну, в бессознательное.
В том старом сне он кормил каких-то людей целительными плодами замерзшего дерева. А в Ливерпульском сне спутники Юнга не видят чудесной магнолии, сетуют на непогоду, говорят о «каком-то другом швейцарце», удивляются, «почему он выбрал именно этот город». А сновидец знает почему. Но знает ли он, кто такой этот «другой»? Посмотрим. К изложению сна Юнг добавляет: «Часть городских кварталов тоже была выстроена радиально вокруг маленькой открытой площади, освещенной одним большим фонарем; эта площадь представляла собой маленькую копию острова. И я почему-то был уверен, что тот «другой швейцарец» жил рядом с этим вторым центром». То есть у «другого» свой собственный центр. И, судя по рисунку, который Юнг набросал, когда проснулся, «другой» жил на углу площади, расположенной слева от той, где росло дерево.
Опять-таки получилось два центра. Знатоки Юнга легко истолкуют один из них как «я», центр сознания («Номер 1»), а второй — как Самость, центр личности («Номер 2»). Это, в общем-то, верно, но мы не будем спешить, сперва приглядимся к деталям. Юнг говорит, что сон отражал его тогдашнее состояние: «Я и сейчас, будто наяву вижу свой серо-желтый дождевик, мокрый и скользкий; все вокруг мрачно, темно и мутно — именно так я себя тогда чувствовал». И поясняет: «Хотя я верил в полезность моих занятий, мне тогда не хватало собственного понимания происходящего, а среди знакомых не было никого, кто был бы способен мне помочь. Сновидение же позволило взглянуть на себя со стороны». С какой стороны? С точки зрения «другого»? Но мы еще толком не знаем, что он собой представляет. Возможно, ответ заключен в мандале «Окно в вечность», которую Юнг связывал с Ливерпульским сном.
Этот рисунок не очень похож на виденное во сне. И вообще, вокруг этой картинки много неразберихи. В конце 1929 года она был опубликована в комментарии к «Тайне Золотого Цветка» как чья-то вообще мандала, без указания авторства. В 1950 году появилась в книге Юнга «Относительно символизма мандалы» (и тоже анонимно, как «спонтанный результат анализа пациента-мужчины»). В промежутке же между этим публикациями Юнг показал ее участникам семинара по кундалини-йоге как свой собственный рисунок. Это было 7 октября 1932 года, а на следующий день, отвечая на вопрос одного из слушателей насчет центра некоей (другой) мандалы, вдруг стал говорить о склонности европейцев ставить себя в центр, об ошибочности этой идеи, о самообожествлении, о том, что «мы просто не видим себя снаружи». В связи с чем и припомнил свою мандалу «Окно в вечность». И рассказал свой Ливерпульский сон, связав его с мандалой.
Рассказывая сон на семинаре, Юнг сообщает несколько интересных деталей, которых нет в «Воспоминаниях». Во-первых, что он никогда не был в Ливерпуле. Во-вторых, что, идя по его улицам, уже думал о месте, где можно было бы укрыться от дождя и холода. И в-третьих, что наверху оказался большой красивый парк. Этот парк — еще одна реалия Базеля: когда поднимаешься по переулку Мертвых к церкви Петра, сразу за ней обнаруживаешь парк. Собственно, он и есть Площадь Петра. На мандале парк выглядит как раз довольно похоже (будто с колокольни Петерскирхе), но просвещенные европейцы этого в упор не видят. А шаман увидел. Это потому, что он мала-мала мана-личность, однако, скачет мыслью по древу, глядит на мир с его высоты.
Пациенту, который в книге «Относительно символизма мандалы» назван автором «Окна в вечность», тоже, конечно, приснился Ливерпульский сон. Сей Пациент (пусть это будет его имя) излагает сон отчасти, как в «Воспоминаниях», а отчасти — как на семинаре по Кундалини. Но добавляет и новые сведения. О парке он говорит: «Беседуя, мы дошли до какого-то сада в центре города. Парк был квадратным, и в его центре находилось озеро или большой пруд. Несколько фонарей зажглись в кромешной тьме, и я мог видеть небольшой остров посреди озера. На нем росло одно дерево, цветущая красная магнолия, которая стояла чудотворно освещенная вечным светом солнца. Я заметил, что мои попутчики не видели этого чуда, тогда как я начал понимать, почему тот человек поселился здесь».
Характерно, что по версии Пациента разговор об этом «другом» начинается едва ли не в самом начале сна: «Было ужасно темно и неприятно, и мы не могли понять, как люди могут терпеть такое. Мы говорили об этом, и один из моих друзей сказал, примечательно, что его друг поселился здесь: это ошеломило всех». То есть, еще не дойдя до парка, друг Пациента сказал, что его (друга) друг поселился в Ливерпуле.
А из того, что Юнг сообщил на семинаре 1932 года (как, впрочем, и в «Воспоминаниях»), ничего подобного не следует. «Другой» всплывает в разговоре (а значит и появляется во сне) лишь после того, как сновидец увидел магнолию. Он «заворожен» этим деревом, а затем вдруг «неожиданно обнаруживает», что спутники ничего не заметили и говорят о «другом швейцарце», который жил на углу улицы слева от парка. И именно сновидец описывает им это место: «Там на углу был уличный фонарь, и он жил в квартире в этом доме». На что спутники отвечают: «Должно быть, он полный дурак, раз живет в Ливерпуле, этом грязном месте».
Прямо-таки «Расёмон» Курасавы: три пересказа одного сна, и все разные. Такое бывает, когда из человека вещают разные существа. Собственно, перед нами и вправду три разных субъекта, рассказывающие один и тот же сон. Мы выслушали Аналитика (будем называть этим именем Юнга, диктующего свои «Воспоминания, сновидения, размышления»), потом Лектора, отвечающего на вопросы в ходе семинара, и наконец Пациента, рассказывающего сон аналитику. Теперь надо конкретно разобраться с персонажами сна.
Их тоже фактически три. Это, во-первых, тот, кто видит сон (назовем его, как в античной трагедии, Протагонист). Во-вторых, те, кто идет вместе с ним (их можно рассматривать как единство, Хор). И, в-третьих, тот, о ком говорят (Другой). Особенности каждого из этих персонажей — суть следующие. Протагонист видит дерево, которого не видит Хор, и поэтому понимает, почему Другой поселился здесь. Хор, состоящий из шести (по версии Аналитика, а по версии Пациента — из трех) спутников, не видит дерева, но знает о Другом, живущем здесь, и не понимает этого. Что же касается Другого, то он обитает в этом ужасном городе потому, что здесь есть чудесное дерево (по крайней мере, так думает Протагонист, который к тому же откуда-то знает, где живет Другой). Таковы различия. А общее для них то, что им не нравится (о Другом это, впрочем, не сказано) промозглый туман сновидческого Ливерпуля, в который все трое являются откуда-то со стороны (что понятно, если город — потустороннее).
Любой сон неисчерпаем и открывается разными гранями в зависимости от того, с какой точки зрения на него посмотреть. При этом разные толкования дополняют общую картину (если, конечно, толкователь искушен). На трех персонажей Ливерпульского сна можно взглянуть, например, как на три ступени развития одного человека, который сначала не видит дерева, потом видит, а, увидев, превращается в другого (буквально — просыпается). Поскольку сон видит Юнг, постольку три персонажа — это, скажем, три стадии его развития (или, если угодно, три этапа индивидуации).
Хор — это Юнг еще не увидевший дерева, то есть субъект, выступающий в роли, скажем так, начинающего исследователя бессознательного. Таких много (Хор), они кое-что знают о бессознательном, знают и о Другом, но, не видя дерева, не понимают, почему тот живет в этом мраке (Юнг как раз жалуется на непонимание коллег). Протагонист — это Юнг, увидевший дерево. Он — один из Хора, но выделяется на фоне «более молодых», имеющих лишь поверхностное представление о бессознательном. Протагонист узрел дерево, понял Другого, сам стал другим. Другой — это Юнг, поселившийся неподалеку от дерева после того, как увидел его. Такой человек может стать великим шаманом, а может навсегда поселиться в психиатрической клинике в качестве пациента (или только работать в ней в качестве врача).
Эти три стадии представлены во сне как три персонажа, три отдельных субъекта. Можно допустить, что они как-то связаны с тремя рассказчиками сна: Аналитиком, Лектором и Пациентом. Но — как? Можно ли, например, сказать, что Лектор — это Другой? Или что Аналитик — это Протагонист? Или сделать какие-то другие отождествления? Пока что не очень понятно. Поэтому прежде, чем делать сопоставления, давайте разберемся в том, что собой представляет каждый из рассказчиков: Аналитик, Лектор, Пациент.
Вообще-то в каждом из этих субъектов нетрудно узнать то, что в психологии Юнга называется автономными комплексами. Комплексы это образования в психике, которые ведут себя как независимые существа. Идея комплекса появилась у Юнга, когда он был еще начинающим психиатром и экспериментировал с тестом словесных ассоциаций в клинике Бургхольцль. Сам он очень ценил эту идею, думал даже назвать свой вариант анализа «комплексной психологией». Впоследствии понятие комплекса стало общепринятым в психологии. В статье «Обзор теории комплексов» (1934) Юнг говорит: «Слово "комплекс" в его психологическом смысле проникло в обыденную речь… Сейчас всем известно, что "люди обладают комплексами". Не так хорошо известен, хотя намного более важен тот факт, что комплексы могут обладать нами. Существование комплексов бросает тень серьезного сомнения на наивное предположение о единстве сознания, которое отождествляется с "психе", и на верховенство воли».
И там же он определял автономные комплексы как «отколовшиеся психические образования» (что все-таки предполагает единство личности). А в книге «О природе психе» (1946) описывал их как вспышки сознания во тьме бессознательного: «У света сознания есть, как мы знаем из непосредственного опыта, множество градаций, а у комплекса "я" — множество оттенков выражения. На животной и первобытной ступенях господствует чистая "luminositas" (светимость), в сущности, не отличающаяся от диссоциированных фрагментов "я"; и точно также на инфантильной и первобытной ступенях сознание еще не представляет собой единства, поскольку не стягивается к центру никаким твердо установленным комплексом "я", а лишь вспыхивает там и сям … Да и на более высокой и даже на высшей ступенях сознание все еще не является полностью интегрированным единством».
Этот пассаж служит подводкой к главке «Бессознательное как мультиплицированное сознание», которую могла бы прекрасно проиллюстрировать мандала «Окно в вечность». Но в книге она даже не упомянута. Тем не менее, будем иметь в виду, что светимости, которые мы видим на мандале, могут быть истолкованы как символы автономных комплексов, то есть — психических образований, обладающих неким собственным «я». В данном конкретном случае они предстают в виде трех персонажей сна и распадаются на трех рассказчиков, видевших сон. Если предположить, что каждый из трех рассказчиков прошел все три стадии становления, которые мы обнаружили в Ливерпульском сне, то получается (три на три) девять состояний, а это соответствует девяти светящимся точкам на мандале (включая центральную). Вот и вся арифметика мандалы «Окно в вечность».
Но в том-то и фокус, что эта арифметика может означать что угодно. А нас интересует конкретика Ливерпульского сна. Поэтому дальше нам придется определить, как каждый из рассказчиков соотносится с мандалой в целом, а также — с каждым из персонажей сна в отдельности. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете