1 / 2 / 3 / 4

Нью-Йорк

4.

По улицам этого города
будут стучать твои каблучки,
а над ними флаг моего государства:
твоих пяток розовый цвет.
Эти всполохи света на дне - наши рты
освещающие пути поцелуям.

Квинс. 6 часов вечера. Напротив сидит ее бабушка. Рядом она держит за руку своего жениха. Передо мной в тарелке еврейское жаркое эсекфлейш. Свет торшера преломляется о брильянт ее кольца, подаренного в честь помолвки, вонзаясь мне в зрачок. Я подхожу к окну и отодвигаю штору, на улице негр в помятом плаще с неистовством толкает мусорные контейнеры, таким способом восстанавливая справедливость симметрии, он поскальзывается, стукаясь головой о желтый металл, но продолжает двигать, черты его мечущейся фигуры размывает ливнем.

Ее жених берет в руки Nikon, висящий на шее, и дружелюбно фотографирует меня.

Я оборачиваюсь и говорю им:

- Знаете, чем отличается настоящий мужчина от такого, как я?

Все выжидательно молчат.

- Настоящий мужчина приходит и побеждает или… погибает.

Я показываю им, будто наглядный экспонат, пачку мальборо. На которой написано: «Вени, види, вици». Девиз моего тезки. «Пришел, увидел и погиб».

Стратегии обыденных подвигов погребены под невысказанностью. Вам дано видеть только результат его рвения, а не то, как он к нему приблизился. Подобное умолчание создает эффект цельности.

Такие же мужчины, как я, постоянно транслируют механизмы своего выживания, озвучивая сюжет своих усилий, с идиотским доверием обнажая ахиллесовы органы своих возможностей. Им чужда лаконичность гибели, победа превращается в демонстрацию изнанки, спрятанной, как троянский конь, в любом девизе...

Бабушка и ее будущий муж смотрят на меня с недоумением. Лишь она понимающе застыла над тарелкой плавающего в соусе мяса.

Когда они включают русский канал тв, я выхожу в туалет, она подкрадывается неуловимой поступью. Подставляя ладонь под струю моей мочи, желтая жидкость моего тела вспенивается на кольце, гася блеск диамонда. Она с силой сжимает мой затылок и шепчет в ухо: «Шушушушушушушушушушу».

продолжение