Свято-Спасский женский монастырь расположен возле села Костомарова Подгоренского района Воронежской области. От Воронежа это примерно 150 километров. Сперва надо ехать по Ростовскому шоссе на юг, потом свернуть на Лиски и на Каменку, а там уж всякий укажет путь. Потому что по округе идет слава о местных чудесах.

Еще перед поездкой мне говорили, что там есть чудотворная Валаамская Богородица, когда-то расстрелянная большевиками, которая теперь кровоточит, и что над холмами встают столпы света, которые даже удается сфотографировать на элементарные мыльницы. Вот как раз световые эффекты меня особенно интересовали, поскольку время от времени в моих странствиях по местам силы мне удается снять нечто непонятное (одну из таких фотографий я выложил на Переменах, когда рассказывал о Махришском монастыре).

Монастырь вблизи нынешнего Костомарова был основан еще в дохристианскую эпоху. Никаких документов с тех пор, естественно, не сохранилось. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять, что место это для монашествующих должно быть весьма притягательно. Рельеф местности вздыбленный: сплошные балки и меловые горки. Самая замечательная из них – Голгофа, вытянутая в длину возвышенность, на которой стоят дивы: столбы из мела, примерно такие же, как в знаменитом Дивногорье (оно, кстати, там неподалеку). В одном из этих дивов вход в пещерный собор монастыря, имеющий два придела: Спаса Нерукотворного и Веры, Надежды Любови и матери их Софии. Другие храмы на склоне Голгофы тоже представляют собою пещеры, вырытые в толще горы. Монашки живут под горой. Там же внизу стоит уже не пещерная, а совершенно обычная церковь во имя иконы Взыскания Погибших.

Я приехал в монастырь под вечер. Не встретив ни души, шел по дороге под горкой с дивами, снимал этот странный ландшафт. Вдруг из церкви под горкой выскочила женщина в черном, замахала руками, крикнула: фотографировать не благословляется. Пришлось зачехлить аппарат. Я уж, было, решил: все, зря ехал в такую даль. Теперь проклянут, как в Епифани, никуда не пустят... Но я ошибся. Вскоре появилась молодая послушница, которая была очень даже любезна и предложила показать монастырь. Провела по всем храмам, рассказала местные мифы. Позволила даже фотографировать, но – только под своим присмотром и только определенные ракурсы. Это, наверное, для того, чтобы я не заснял чуда. Досадно. В результате у меня нет фотографии храма, который заинтересовал меня в монастыре более всего остального.

Наша проводница не без патетики назвала его Храмом Покаяния. Видимо, оговорилась. Храм с таким названием в православии вряд ли возможен. Покаяние, как таковое, это все-таки действие, а не какой-нибудь бог или святой. Хотя, конечно, метафорически и говорят «храм покаяния на месте убийства царской семьи» или «храм покаяния в такой-то тюрьме». Но это не официальные названия. То же самое и в Костомарово. На самом деле это странное сооружение называется не храм, а Пещера покаяния.

Тем не менее, монашеская оговорка оказалась очень точной. Дело в том, что, несмотря на все православие внешней формы этого пещерного храма, внутренняя суть его весьма далека от истинного православия. Да, там были иконы, лампады, пахло воском и ладаном, там мы выслушали в высшей степени поучительный рассказ о том, что здесь жил некий старец. И что до революции сюда на покаяние отправляли самых отъявленных грешников. Зачем именно их? Почему сюда? Но сквозь эти пустые страшилки уже на пороге пещеры проглядывало нечто вызывающее настоящий трепет.

Когда попадаешь внутрь, в первую очередь зажигаешь свечу (там не признают электричества) и идешь по коридору пока не упрешься в стену. До этого места тебя сопровождают. А далее направо ведет узкий ход, и по нему уже ты движешься в одиночестве в то самое место, где, собственно и должно совершаться покаяние. Свод низкий. Ты идешь и касаешься макушкой потолка. Мало-помалу сгибаешься. Это ощущается как преклоняющее прикосновение чьей-то руки. Все продумано.

По крайней мере, мне в тот момент так казалось. Хотя – по трезвому размышлению – человек чуть ниже меня ростом может ничего такого и не заметить. Как ни крути, а человек – мера всех вещей. Существующих, поскольку они существуют. И не существующих, поскольку они не существуют. Мне почудилось, что в Пещере есть кто-то. Какой-то комок невидимой жизни. Что-то явно присутствующее, но не показывающее себя. К нему можно обратиться и оно тебя выслушает. И поймет. И, возможно, отпустит грехи. Даже такие, о которых ты не имеешь понятия. Точнее, оно примирит тебя с собой, если, конечно, ты с собою в разладе.

Ведь что такое грех? Это проступок, ошибка, тобой совершенная. Она мешает тебе жить. Ты ее можешь и не осознавать, но что-то в тебе о ней знает, и это знание сидит в тебе, как заноза, вокруг которой растет гнойный нарыв. Чтобы выздороветь, занозу надо извлечь – знаешь ты о ней или не знаешь. Извлечение занозы – это и есть покаяние. Излечение. А если ты кого-нибудь, скажем, убил или украл что-нибудь, совратил какую-то женщину или где-то смошенничал, но при этом у тебя не осталось никакой занозы в душе, то никакого греха на тебе нет, и тебе не в чем каяться. Ты не совершил никакой ошибки. И поступок твой остался без последствий. Это именно самый обычный поступок, а не какой не проступок. Нормальное антисоциальное поведение, а вовсе не грех.

 

Любой человек с неиспорченным нюхом это прекрасно чувствует. А тот, у кого нюх испорчен, начинает переживать: я совершил недоброе дело, я грешен, я должен покаяться. Кайся. Но только имей в виду, что ты каешься не потому, что сделал действительно что-то ужасное, но лишь потому, что у тебя есть предвзятое представление о том, что такое хорошо, а что такое плохо. И это представление вбито в тебя, крошка сын, путем воспитания. Чтобы было удобно тобой управлять, пугать тебя неотвратимым наказанием, смертью. Как говорит апостол Павел, «жало же смерти – грех, а сила греха – закон» (1-е Кор. 15, 56). 

Разумеется, я вовсе не хочу сказать, что можно убивать и грабить. Я лишь говорю, что многие люди не убивают и не грабят только потому, что считают это грехом (их так научили). А лучше бы не грабить и не убивать из элементарного сопереживания чужой жизни, из сострадания к ее возможной боли. Не грешить в смысле – не совершать ошибок по отношению к жизни: и чужой, и своей. Вот, собственно, что-то в этом роде я и почувствовал, когда остался один в Пещере покаяния. Я был совершенно уверен в том, что это чувство внушило мне немного испуганное и даже затравленное существо, присутствие которого я там улавливал.

Да и как тому существу не быть затравленным, когда оно живет среди всего этого православного великолепия, этих, в общем-то, чуждых ему святых, крестных ходов, монашествующих экскурсоводок, с придыханием повествующих о «самим Богом созданных дивах», украшающих гору с постмодернистским названием Голгофа. Такое название горе дал, видите ли, едва ли не сам апостол Андрей Первозванный, когда путешествовал по России. Взошел на гору и сразу почувствовал что-то знакомое: ба, да ведь это же в точности та гора, на которой недавно распяли Учителя. И распорядился поставить крест. Я нисколечко не смеюсь, я лишь вольно излагаю искусственный миф, придуманный каким-то особо духовным патриотом России. И чтобы уж не было подозрений, что я злостно карикатурю, дальше буду цитировать по писанному (по статье «Русская Голгофа» в паломническом журнале «Одигитрия»):

«Среди разных народов побывал апостол Андрей, проповедуя Евангелие, а вот русичи ему более всего по душе пришлись, особенно здесь, в Придонье: «Сильные, красивые ликом, добрые душой. У этих зерно христианства в свое время даст росток. Пока они язычники и поклоняются разным богам, но благая весть о Едином Истинном Боге останется в их сердцах и прорастет в сердцах потомков через многие, многие годы». Конец цитаты.

В том, что Андрей Первозванный побывал на территории, часть которой ныне входит в РФ, я нисколько не сомневаюсь. Могло быть. Но вот чего не могло быть ни в коем случае, так это того, что он изъяснялся суконными штампами обратившегося (по условиям времени) в православие комсомольского пропагандиста поздней советской эпохи. Пропагандист может еще тысячу раз переродиться, но фальшь его – извечно нетленна.

Что же касается дивов, которые стоят на монастырской горе (в Воронежской области, кстати,  это не единственная гора с дивами), то, конечно, им поклонялись и во времена Андрея и раньше. Всегда. Потому что они даже сами по себе производят сильное впечатление. А если ощутить энергетику этого места силы, то все окончательно станет ясно. Апостол пришел на языческое место силы и, возможно, там проповедовал. Язычники, будучи людьми толерантными, выслушали его очень внимательно и приняли к сведению информацию о далеком еврейском боге. Но, естественно, не бросили ради него своих наглядно представленных на горе и подающих реальную помощь дивов.

Это очень похоже на то, как апостол Павел примерно в те же годы проповедовал на Агоре. Афиняне выслушали его с удовольствием, но когда апостол завел речь о воскресении мертвых, сказали ему: об этом  послушаем тебя как-нибудь в другой раз (Деян. 17, 32). Это не значит, что жители Афин не верили в чудеса. Еще как верили, встречались с ними на каждом шагу. И потому хорошо понимали, что восприятие чуда зависит от его интерпретации. Интерпретация Павла им была не нужна.

Некоторое время назад рабочие, отделывавшие храм Серафима Саровского в Спасском монастыре, завалили гурьбой в этот храм и нашли там седобородого старца. Рабочие, конечно, пришли в ужас, бежали. Но вот дети постоянно видят этого старца на холмах и ничуть не пугаются. Понимают, что чудо в порядке вещей. И монашки это понимают, но почему-то решили, что этот старец – Серафим Саровский. Думают, что раз храм так называется, значит и видится им Серафим. А может, это визуализация гения этого места? Того самого, которому здесь поклонялись еще при Андрее Первозванном. Того самого существа, присутствие которого я ощутил в Пещере покаяния.

Пожилой человек в джинсах и телогрейке, которого я встретил на дороге, когда уже в сумерках пытался снять общий вид Костомаровского места силы, сказал мне смеясь: «Вот ты, вроде способный человек, ты что думаешь, эти столбы просто камни? Нет, это Дивы». И что? – спросил я. «Да то. Див – это диво. Дивись!» И я охуел, впал в экстаз. А когда вышел из него, было уже совершенно темно. И никакого старичка на дороге. Я держал камеру у левого глаза, а в голове, все еще погруженной в поток измененного состояния сознания, вертелась одна только фраза: Див кличет с древа, Див кличет с древа...

Вернувшись в Москву, я, разумеется, раскрыл «Слово о полку Игореве» и нашел эту фразу. Целиком и правильно она выглядит так: «Дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ, и Поморію, и Посулію, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, тьмутораканьскый блъванъ». Нашел там и еще одно упоминание о Дивах: «Уже снесеся хула на хвалу, уже тресну нужда на волю, уже връжеса дивь на землю». Магия, враждебная русским войскам, вторгшимся в Подонские земли, тут вполне очевидна. Но что конкретно значит Див, никто толком не знает.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.