Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

Женщины и премии

Выше уже говорилось о том, какие страсти кипели в начале 64-го в связи с Ленинской премией, которую Солженицын так и не получил. И в личной его жизни как раз в это время кипели страсти. А. И. увлекся одной «ученой самостоятельной женщиной». Но в апреле стало известно, что премию он не получил, да и женщина та не сгодилась ему в «подруги жизни». Уже осенью Солженицын писал Решетовской: «Отгремел наш кризис февраля-апреля, и, не удивляйся, меня он убедил еще больше прежнего, что никто-никто, как ты, не может быть предан мне. Никто не может жить моими интересами так, как ты». И дальше: «Ничего уже, кроме смерти не может нас, Джемочка, разлучить».

Может быть, в тот момент он действительно верил в это. А может, ему просто было удобно, чтобы в это поверила его жена. Во всяком случае, впоследствии, объясняя события осени 70-го, он напишет: «Шесть последних лет я сносил глубокий пропастный семейный разлад и все откладывал какое-нибудь его решение – всякий раз в нехватке времени для окончания работы или части работы, всякий раз уступая, смягчая, ублаготворяя, чтобы выиграть вот еще три месяца, месяц, две недели спокойной работы и не отрываться от главного дела. По закону сгущения кризисов отложенное хлопнуло как раз на преднобелевские месяцы».

Первая его жена, Наталья Решетовская, хоть по своей природе и «душечка» (в чеховском смысле), но никогда не была готова к тому, чтобы в полной мере разделить все демонические заскоки своего мужа. Например, когда муж пребывал в прострации после изъятия «Круга» и части архива, она пыталась внушить ему трезвый взгляд на вещи. «Что ты так переживаешь из-за «Пира победителей»? – возмущалась она. – Разве эту пьесу написал член СП Солженицын? Ее писал зек Солженицын, ходящий с четырьмя номерами. Не писатель Солженицын, а Щ-262!». Нет, так нельзя разговаривать с одержимым. Сопереживающая жена не должна была противопоставлять Щ-262 и члена СП. И что ж после этого жаловаться: он «не прощает мне, что удар 64-го года (наша первая личная драма) оказался для меня тяжелее удара 65-го (изъятие архива)»?

Да, она все забросила ради него: и детей (правда, чужих), и научную карьеру, и музыку... Она как проклятая перепечатывала его тексты, систематизировала его бумаги, собирала материалы для его произведений. Но ведь все это – для советского писателя, а не для Щ-262 и тем более не для Нахрапа, который из Солженицына время от времени болезненно выпирал. Присутствие Нахрапа в муже она, разумеется, смутно чувствовала с давних времен («тебе идет быть в тюрьме» – это ведь косвенное свидетельство о Нахрапе, и таких неотрефлектированных свидетельств немало), но воспринимала это как странность и неизбежное зло, связанное с писательским даром. И терпела. А писатель всем этим пользовался по полной программе. Потому, вероятно, и «сносил глубокий пропастный семейный разлад». Можно сказать: потихоньку эксплуатировал ее. По крайней мере, годами жил за ее счет – и в плане денежном (именно она в основном зарабатывала деньги для пишущего учителя Солженицына, пока не пошли гонорары), и в функциональном (она выносила на своих плечах и хозяйство, и тексты – печатание, фотографирование, частично редактура – вплоть до «Архипелага»). И в общем классик ценил ее усилия, называл «трудолюбочкой». Она, конечно, разрывалась между матерью в Рязани, мужем на даче, работой в институте и все мечтала «уговорить мужа разрешить ей уйти с работы». Но боялась об этом даже заикнуться. Наконец осенью 68-го, воспользовавшись хорошим настроением писателя, поведала ему о своей мечте, и тот согласился: «В пятьдесят лет женщина может оставить работу».

И как раз в 68-м году уже полностью отдавшийся на поток Нахрапа Солженицын встречает Наталью Светлову, нынешнюю свою жену. Этой волевой и самоотверженной женщине явно импонировал демонизм писателя. Она многое меняет в его жизни... Меняет даже общую концепцию и, так сказать, методологию его борьбы.

До встречи со Светловой Солженицын считал: «самая сильная позиция – разить нашу мертвечину лагерным знанием, но оттуда». Судя по этому признанию, поначалу, предпринимая свои концептуальные акции, писатель не только ориентировался на поддержку Запада, но и надеялся туда попасть, хотел попасть. «Тогда все мое оружие – к моим рукам, ни одно слово более не утаено, не искажено, не пригнуто. И так это прочно усвоил, что когда в 68-м году Аля (Наталья Светлова), пораженная, стала убеждать меня горячо, что как раз наоборот <...>, – я поразился встречно. Я решил: оттого она так рассуждает, что в лагере не сидела».

Но в убеждении Натальи Дмитриевны было нечто, что не могло не импонировать писательскому демону: перспектива пострадать. Правда, писатель в течение некоторого времени еще противостоял убеждению новой знакомой: «Аля считала, что надо на родине жить и умереть при любом обороте событий, а я, по-лагерному: нехай умирает, кто дурней, а я хочу при жизни напечататься». Судя по этому противопоставлению двух точек зрения, для Светловой была не так уж важна солженицынская литература. То есть - важна, но не как литература сама по себе, а как средство борьбы. А Солженицын оставался литератором, хотя и – все более склоняющимся к политической борьбе. И женщина его к этой борьбе подталкивала. В «Теленке» в связи с тем, что его автор к 69-му году «решил передавать ей (Светловой. – О. Д.) все свое наследие» (кстати, даже дачку, нажитую в первом браке, намеревался переписать на Алину мать), сказано: «Неслышно и невидимо мое литературное дело превращалось в фортификацию».

Иными словами: новая женщина привнесла в жизнь Солженицына новую парадигму: внесистемный писатель-борец более эффективен на родине, чем за границей. А парадигма, связанная с Решетовской, звучала примерно так: советский писатель должен сначала печататься в советских изданиях (тут надо вспомнить то, что выше говорилось о совписе Солженицыне). Но пока происходит переход от одной парадигмы к другой. Наметим уж заодно и парадигму переходного (из-под влияния одной женщины под влияние другой) периода: можно печататься где угодно, лишь бы печататься, но из-за границы голос звучит сильнее. Конечно, это мало соответствовало уставу СП – ну так Солженицына вскоре (4.11.69) оттуда и исключат.

Но до этого была поездка со Светловой на север. Именно там решился окончательный переход к новой парадигме. Светлова продолжала свою тихую агитацию, и вот совпадение: «как в насмешку, именно в эти дни бежал на Запад Анатолий Кузнецов», писатель. Это случилось 30.07, и как только Солженицын об этом услышал по радио, сразу вернулся (1.08), а вернувшись, узнал, что права была его любовница. Во-первых, «образованный круг», «почти поголовно» (терминология «Теленка») не одобрил беглеца: «Легкий жребий! <...> Какой же ты тогда наш писатель?» Во-вторых, ничего особенного в связи с бегством Кузнецова не произошло (так что зря А. И. и поездку прервал). Ну и, кроме того, Солженицын вскоре понял, что начальство будет только радо избавиться от скандального писателя. С тех пор он окончательно утвердился в светловской парадигме. И бесповоротно решил уйти от Решетовской. Тем более что стало ясно, что Светлова беременна от него.

Нобелевский развод

Разумеется, это не значит, что он от нее вот так вот взял и ушел. С Решетовской писателя связывали многолетние привычки, совместно нажитое добро, и вообще – он ничего не имел против того, чтобы обладать сразу двумя женщинами. Одну можно использовать для одних дел, другую для других. Даже когда уже все прояснилось и Солженицын изо всех сил добивался развода, он как-то сказал Решетовской: «Будь моей любовницей».

А пока идет лето 70-го. Писатель уже выдвинут на Нобелевскую премию, но еще не выбрал между двумя женщинами. 28.07.70-го он разговаривает с женой о премии. Вот этот разговор в передаче Решетовской: «Создается очень сложная ситуация: могут разрешить поехать в Швецию за ее получением, но могут не разрешить вернуться обратно... Как же поступить? Он обязательно поедет вместе со мной. А как мама?.. Согласна ли жить с нами за границей, если этой участи не избежать?..»

Не знаю, можно ли назвать такие разговоры «ублаготворением»? Но все-таки, наверное, можно. А. И. и в июле 70-го еще рассматривал то, что мы назвали выше переходной парадигмой, как открытую для себя возможность: продолжать жить с первой женой, выехать с ней на Запад и оттуда влиять на происходящее здесь. В «Теленке» есть отголосок таких размышлений: «Если бы я поехал – уже сейчас бы сидел за корректурой «Архипелага». Уже весной бы 1971-го напечатал его. А теперь измысливаю оправдание, как отодвинуть, отсрочить неотклонимую чашу». В таком случае участь Светловой была бы сидеть в Союзе, беречь рукописи, воспитывать детей. А Решетовской – печатать «Красное колесо».

Но так не случилось. То ли Наталья Алексеевна слишком глупо по-женски себя повела, то ли Наталья Дмитриевна повела себя умно по-женски... Но через месяц Решетовская, живущая в это время одна на даче Ростроповича (А. И. работал на собственной даче), услышала утром стук в окно. Муж! Предоставим слово жене: «В то утро около Александра Исаевича мое женское одиночество ощутилось как-то особенно сильно. Я не выдержала и расплакалась.

– Я думал, что ты здесь хорошо работаешь, в хорошем состоянии, а ты, оказывается, рыдаешь здесь, – сказал он. – Мне приятно обнимать, целовать тебя, – продолжал он, прижимая меня к себе, и вдруг вместе со мной стал плакать. – Ты ни с кем не делилась? Ни с кем не советовалась? Ну поезжай к Сусанне Лазаревне, посоветуйся.

О ч е м советоваться? Я ведь н и ч е г о не понимаю...

– Пойми, мне в романе нужно описать много женщин, не за обеденным же столом мне получать героинь...

Мы расстались, рыдая...»

Так Решетовская наконец поняла: «Не творчество отнимало его у меня, а... женщины». То есть – ничего не поняла бедная женщина. Конечно, творчество, но – при недостатке воображения, во-первых, а во-вторых, при полном незнании жизни (кроме тюремной) – писателю иногда приходится... Но даже не это главное. Главное то, о чем мы уже говорили: человек окончательно решил сменить парадигму, идти на конфронтацию до конца, и музой этого нового (больше уже политического, чем литературного) творчества должна была стать другая женщина.

Пройдут считанные дни, и А. И. перестает вилять, начинает прямо требовать развода. Дело в том, что близится объявление лауреатства, а он уже твердо решил получать премию с матерью своего первенца. Опуская детали, напоминаю: 8.10 – лауреат объявлен, 14.10 – датировано письмо к Суслову, где писатель предлагает меры по оздоровлению ситуации вокруг него в связи с присуждением премии. И в тот же день он говорит жене о Светловой: «Я все больше и больше к ней привязываюсь. Неужели ты не можешь пожертвовать... для троих?..» Решетовская пишет: «Я ничего не ответила, но решение пришло мгновенно. Да, могу. Да, должна. Но вижу лишь один способ разрубить гордиев узел: уйти из его жизни, из их жизни, из жизни вообще...» Короче – съела 36 пилюль мединала...

Очнулась 16-го под вечер в больнице. Спасло ее то, что на соседней даче оказался фельдшер. Через несколько дней пришло какое-то размягчение, она стала покорной, смирившейся со всем. Узнав об этом, А. И. 26-го посещает жену в больнице, говорит возвышенные и такие нужные бедной женщине слова: «Ты не представляешь, к а к и е у нас с тобой будут теперь отношения... Давно нам надо было думать больше друг о друге... Теперь... будем?» Наталья Алексеевна размягчена: «Я видела душу в его глазах. Я верила ей, в нее».

Вот это напрасно. Лауреата, собственно, интересует вопрос: «Когда же можно выписаться?» Спрашивают у врачихи, та отвечает: «Могу хоть сейчас». «Пожалуйста!» – восклицает доверчивая женщина. «А завтра и в Рязань съездим», – говорит А. И. Врач поражена: «Да вы дайте ей хоть день прийти в себя после больницы». Не дает, кует железо пока горячо – на следующий день супруги едут в Рязань разводиться, но их не разводят: в загсе реорганизация. Видимо, именно в этот момент А.И. особенно свирепо возненавидел Советскую власть, заподозрил, что его из-за фамилии не развели, естественно, по своему обыкновению написал какую-то жалобу. Обидно. Человеку сейчас надо другое писать... «Моя нобелевская лекция заранее рисовалась мне колокольной, очистительной, в ней и был главный смысл, зачем премию получать». А ему приходится писать какие-то жалобы. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ