Полковник говорил много интересных вещей. Он читал. Эльф привозил ему книги из своей личной библиотеки, улыбался, трепал по голове, а потом прописывал нейролептики, копался в его несозревшем сознании, пытаясь найти причины болезни. Болезни. БОЛЕЗНИ? Полковник говорил, что сам этот город болен. Болен людьми. Болен бесконечным копошением, дрязгами, шумом; болен асфальтом, сковавшим землю, словно коркой запекшейся крови, болен чёрными тучами выхлопов. Знаешь, друг, а думается мне, этот парень был чертовски прав, а люди (ты и твои друзья), утвердившиеся в собственном социальном статусе, не то чтобы из лицемерия, но не понимают, что лечить от БОЛЕЗНИ нужно их самих! По телевизору тебе сказали, что всё хорошо – и значит, всё хорошо.
Полковник был самым нормальным из всех, кого я знал.
Парень не умел завязывать шнурки. Я научил его.
– Отбой!
– Давай спать, – улыбается грустно, как и положено ребёнку, надеющемуся, что сказка ещё не кончилась.
– Спокойной ночи, парень.
– Спокойной ночи, Джек.
Я – разбитое сердце Джека. Грёбанная жизнь. Фрустрация. Может, в утробе матери я надеялся на лучшее?
– Денис, как вы себя чувствуете?
Молчу.
– Как голова?
Нет, нет, на-нет!
– Денис, вы меня слышите?
Смотрю на покачивающиеся за окном ветки. За ними, по ярко-синему небу плывут белые барашки облаков.
– Джек? – грустно улыбается доктор.
Я улыбаюсь в ответ и смотрю на него.
– А сколько времени?
– Мы должны поговорить о твоем самочувствии...
– Да, да... – перебиваю. – Конечно, но сначала скажите, сколько сейчас времени? – молчу секунду, пока он колеблется, и добавляю:
– Пожалуйста.
– Пять минут четвертого.
– Мне нужно покурить.
Я читаю книги, которые Эльф передает Полковнику. Мне совершенно нечего делать, и потому я в очередной раз ныряю в это прогнившее болото. Сумасшедшие не должны читать книги. НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ЧИТАТЬ КНИГИ. Однажды я работал на складе книжной продукции, и столько раз на стеллажах мне попадались слова «любовь», «успех», «идеальный», что я начала подозревать, что их вообще не существует. Я советую всем тем, кто ещё не попал в «дурку», не читайте, не читайте книги! Можете писать, почему бы и нет, особо садомазохисты – по Антону Палычу! (А. П. Чехов, «Руководство для начинающих авторов». 1955 г, «Художественная литература», стр. 221.). Пишите! Что станется с миром, появись в нем ещё одно напичканное заумностями и максималистскими глупостями дерьмо! Даешь писателей всех сортов и моделей! Как сказал Акунин: – «Я пишу не кровью, а чернилами!». А кто сейчас пишет кровью? Кто может сойти с ума? Но все пишут книги. А парадокс в том, что не пишут сейчас только эти самые сумасшедшие... хотя. Стоп. Это бы значило, что ты сошел с ума, и ничего не читаешь, потому что я-то уж определённо чокнутый.
Ты трахаешь подружку и поворачиваешься на левый бок, к стене.
Ты думаешь, что в этой грёбанной жизни тебе чего-то не хватает.
<неразборчиво>
Я не буду говорить, как называется этот препарат. Нет, нет, на-нет! Я знаю, что ты можешь быть заядлым торчком, и тебе дай только вогнать в жилы какое-нибудь заковыристое дерьмо. Это подвид нейролептиков, из разряда «а нам плевать на жизнь пациентов». Горячее лекарство потоком лавы врывается в твои вены. Да... Оно здесь. Вмиг поднимается температура, бросает то в жару, то в холод, ты весь дрожишь, а в голове творится нечто совершенно невообразимое. Боль. Страх. Крах. Перелом. Твою личность берут и сминают, как ненужный лист бумаги. В невыносимо горячем потоке боли – тебя нет; тебя нет на пересохших, потрескавшихся губах, тебя нет в выпученных от натуги, вот уж воистину безумных глазах.
Зачем? Издевательство? Не может такого быть?
А ты когда-нибудь бился головой о стену?
Так санитары наказывали нас на неповиновение.
Это называется посттравматическое помешательство.
Нет, не так – биполярное аффективное расстройство. Вот как:
Маниакально-депрессивный психоз – психиатрический диагноз психического расстройства, проявляющегося аффективными состояниями, маниакальными (гипоманиакальными) и депрессивными, а также смешанными состояниями, при которых у больного наблюдаются симптомы депрессии и мании одновременно (например, тоска со взвинченностью, беспокойством, или эйфория с заторможенностью – так называемая непродуктивная мания), либо быстрая смена симптомов (гипо) мании и (суб) депрессии.
Эти состояния периодически, в виде фаз, непосредственно или через «светлые» промежутки психического здоровья (так называемые интерфазы, или интермиссии), сменяют друг друга, без или почти без снижения психических функций, даже при большом числе перенесённых фаз и любой продолжительности болезни.
Психиатры всё-таки – умные сукины дети. Они разрывают мой мозг на части, а виноват в этом, в конечном счёте, я сам.
Знаешь, как можно снимать стресс? Даже, нет – не стресс, локальное нервное напряжение? Представь себе очередной свой поганый день? Жара. Духота. В маленькой, как гроб, маршрутке открыто только одно окно, и то – сзади. Ты зажат между пожирательницей фаст-фуда и алкашом, от которого несёт тухлой рыбой. Ты еле стоишь на ногах, а маленькая беззубая девочка смотрит на тебя, как на клоуна в дешёвом цирке. Она смотрит и улыбается.
Я – сломанная челюсть правды, я – отбитая селезёнка справедливости, я – поруганная честь человечности. Я – воспаленный желчный проток Рендольфа Яффе! (Клайв Баркер, «Явление тайны» 2007 г. «Эксмо», пер. К.Лопашинова).
Девочка смотрит на тебя, поправляя дурацкую кепку с маленьким вентилятором. У девочки нет двух передних зубов, но она улыбается. Эта маленькая сучка счастлива, как никогда. Ты вынимаешь из кармана девятимиллиметровую «беретту», и засовываешь в рот ребёнка. Девочка боится, но бояться уже поздно, спусковой механизм сообщает движение поршню, и пороховые газы выталкивают пулю из ствола с начальной скоростью 335 м/с. Сила отдачи отбрасывает руку назад, а окровавленные мозги девочки разлетаются по всему салону, как конфетти.
– Что вы смотрите? – спрашивает мама девочки.
– Ничего, – улыбаешься ты.
– Ну и не смотрите!
– Извините, – отворачиваешься с чувством выполненного долга. Больше девочка не бесит тебя, а вот была бы «беретта», так всё бы было совершенно иначе.
Когда приходит время делать нам уколы, Полковник берёт мою руку. Парень сжимает мою ладонь в своих. Его руки дрожат.
Он говорит:
– Я боюсь, Джек.
– Не бойся.
– Я...
Улыбаюсь, приобнимая его за плечи.
– Всё будет в порядке.
– Честно?
– Даю слово, парень. Даю своё грёбанное слово.
Он сглатывает, порывается что-то сказать, но не решается, только крепче сжимает руку. Какого дьявола, ему всего тринадцать!
– Всё будет хорошо.
– Спасибо, Джек.
Полковник очень любил читать. Он садился у окна – в палате, или в коридоре – и читал, держа раскрытую книгу чуть подрагивающими руками. Говорили, что парень ничего не боится. Говорили, что Полковник злит санитаров именно из-за того, что в его глазах они не видят того пресмыкающегося страха, которым живут их собственные гнилые души. Души неудачников. Говорили, что Полковник никогда никому не жалуется, и что под хрупкой, нескладной мальчишеской фигурой скрывается львиное сердце. Доброе и смелое.
Они не знали Полковника.
А ты, скажи, ты – можешь поручиться за то, что знаешь тех, кто рядом с тобой? Знаешь ли ты тех, кого называешь друзьями? Можешь быть уверен, что к тебе относятся так же, как ты? Но самое главное – можешь ли ты с уверенностью сказать, что другие могут быть уверены в тебе? Всё относительно? А не значит ли это, что даже сама относительность относительна? Выходит, нет истины в высшей инстанции, так? И какого чёрта тогда мы здесь делаем?
Полковник боялся.
И я.
– Книги – это ложь. Ложь, понимаешь? И каким искусством нужно обладать, чтобы заставить поверить в ложь! Сопереживать бумаге, волноваться за сочетания букв? Книги – своего рода лицемерие, но, с тем же успехом, лицемерием можно назвать всю нашу жизнь. Книги – это ещё одна реальность, где, что бы ни случилось, в конце концов, всё может быть хорошо, не так ли?
– Ну, что-то вроде того.
– А представь себе, что это всё на само деле?
– Что?
– Книги!
– Я не пойму...
– Я попробую объяснить. Кто были писатели? Что есть писатели? Творцы вселенных? Кукловоды? Мыслители? Но попробуй сделать так, чтобы выбор, поставленный писателем перед своим героем, встал перед самим писателем?
– Тут ты не прав, многие пишут о том, что им знакомо не понаслышке.
– Это только ширма. Ах, я воевал! Ой, я журналист! Но ведь журналисты и солдаты в книгах живут, дышат. Он идут через свои тернии, к своим звёздам, и этот путь писателю вряд ли удалось бы пройти на самом деле. Оттого-то в книге и выбран этот путь. Мы все стремимся к совершенству!
– Я думаю...
– А представь, – его глаза блестели непролитыми слезами. Через несколько минут должны были выключить свет, отбой, и мы с Полковником сидели на своих кроватях, друг напротив друга. – Представь, что у кого-то может не оказаться выбора?
– У кого?
– Ты никогда не думал, что Бог боится людей?
– Что? А причём тут...
–... что тот, кому не всё равно, всегда будет подбирать объедки, что бы ни случилось. Мы живём, дышим, думаем, и эта жизнь, копошащаяся, громадная, зловонная, могла уже просто выйти из-под контроля.
– Чьего контроля?
– Писателя!
– Отбой! – крикнул один из санитаров, и крик эхом пронесся по пустому коридору.
– ААГЫЫЫ!
– Отбой!
Выключили рубильник, и, через несколько мгновений, свет погас. В черно-сине-голубой тьме я ещё секунду видел испуганные глаза Полковника.
<неразборчиво>
Было холодно, деревья сковал иней, и скоро должен был уже выпасть первый снег. Мы стояли на больничном крыльце под бетонным козырьком. Я и Полковник. На нем была голубая пижама в продольную белую полоску и куртка. Нижняя губа искусана, руки дрожали. Он весь дрожал.
Занимался алый рассвет. Всё вокруг светлело, прояснялось, выныривая из сине-серого тумана.
Эльф отпустил нас.
Он знал, что нам некуда идти.
По щекам, вперемежку с кровью из разбитого виска, струятся слёзы. Я вспомнил запах прошедшего ночью дождя, я вспомнил тихий, вкрадчивый шепот покрытой каплями листвы.
У входа в психиатрическую больницу стояли два психа.
Мы знали, что нам некуда идти.
– Рассвет, – сказал полковник. – Это красиво. Я когда-то жил у бабушки, за городом, и одним из самых ярких воспоминаний того времени для меня стал именно рассвет. Откровение Бога. Мы сетуем на то, что Он нас не слышит, даже не задумываясь, что каждый день встает солнце.
– Так устроен мир.
– Или человеку нравится думать, что мир устроен именно так? – он вымученно улыбнулся. Я выпустил сигаретный дым, и лицо мальчика в этом сизом тумане показалось призрачным. – Рассвет...
– А где-то закат.
Однажды я проснулся от того, что услышал тихий плач. Сначала, спросонья, ничего не понимал, тупо уставившись в потолок, но потом сообразил, что к чему, и сел на кровати. Была ночь. Глубокая ноябрьская ночь – стекла за решётками запотели, и свет фонарей, просачиваясь сквозь эту призму, почти не разгонял темноту в палате. Все спали.
Я спустил ноги с кровати, и стал прислушиваться. Потом, когда глаза немного привыкли к темноте, я увидел, что Полковник тоже сидит на своей кровати.
– Эй, что случилось?
– Джек? – голос дрогнул.
– Что такое? – я встал и подошел к нему.
– Я боюсь...
– Чего?
– Всего. Слишком много... всего...
Сначала я не знал, что делать. Минуту промялся, переступая с ноги на ногу. Потом сел рядом, и обнял парня за плечи. Он весь содрогался от слез.
– Я боюсь… я уже не знаю, чего на самом деле нет.
– Хуже, когда не знаешь, что на самом деле есть.
– Спасибо, Джек. Спасибо за все.
– Не за что. Всё будет хорошо. Когда-нибудь всё точно будет хорошо.
Эльф решил лечить Полковника гипнозом. А боли, приступы удушья и панического страха списывал на постепенное преодоление психологического блока. Хотя я-то в этом как раз ничего не понимаю, и мне можно говорить всё что угодно. Или не говорить ничего.
Я же псих. Я всего-навсего чокнутый.
– А зачем вам это? – спрашиваю.
– Я хочу помочь твоему другу.
– Истязая его?
– Иначе до корней болезни не докопаться.
– А зачем вам это?
– Это моя работа. Это... чисто по-человечески, если бы ты мог помочь человеку, ты разве бы не помог?
– Помочь? Хм... Вы помогаете человеку кричать от боли и биться в истерике, да ещё и деньги за это получаете.
– Я...
– Простите, я пойду.
– Хорошо, иди.
Я уже не могу поручиться за то, что что-то было на самом деле, а чего-то не было. Всё в моей голове перемешалось, и это, между прочим – не целиком и полностью – но всё же, вина стен, что сейчас нависают над моим несчастным сознанием. Бывают моменты, когда терпеть уже нет больше сил. Когда перед тобой ясно встает Шекспировский вопрос. Я выбираю вариант «б». (Уильям Шекспир, Азбука, 2009 г. Пер. Б. Пастернак)
Что-то где-то с грохотом обваливается. Я дрожу, дрожу и кусаю губы, в который раз вспоминая Полковника. Я ведь и имени его не знал, но очень полюбил. Как брата, сына? Ещё как-то? Я, вашу мать, чёртов псих! Полковник это то, что будет со мной до конца. Надеюсь, читая эти страницы, ты не кривишь губы в насмешке, а хоть сколько-нибудь попытался понять, о чем я здесь распинаюсь. Я не знаю твоего имени, мы никогда не встретимся, но ты – часть моей судьбы. Ты – недоумевающая улыбка Джека. Я – раздавленный мозг бедняги Джека.
Когда-то я учился на журналиста, но быстро понял, что все они всего лишь напыщенные пижоны, псевдоинлектуалы, мнящие себя четвёртым столпом власти. На самом деле власть одна, остальное – иллюзии. Кормежка для замызганных оппозиционеров. Дерьмо. Я ушёл с журфака на втором курсе, но до сих пор помню выражение их глаз. Папины и мамины дочки-сыночки. Или голодранцы, вещающие о свободе народа. И тем и другим нужны деньги. Одни вырастят поколение «Next» GOLD edition, а другие забудут о народе, едва только вылезши из грязного месива плебса.
Я помню...
Я всё это прекрасно помню.
А от Полковника, из многих (многих!), в моей голове осталось одно очень яркое воспоминание. Дело было до рассвета (хотя где-то ведь закат), за окном висела черно-синяя дымка. Обычно в такое время (было около пяти утра, и в дежурство Эльфа меня выпускали покурить) солнце уже начинало всходить. Тогда – нет. Ещё была ночь.
Говорят, психически нездоровые люди склонны видеть что-то даже там, где ничего нет. Слышать то, что хотят слышать. Не слышать никого, кроме себя (а тебе не кажется, что определение это подходит не только к психически нездоровым людям?) и потому то, что они говорят, не может восприниматься нормальными людьми, как что-то похожее на правду.
Что ж...
Верить мне, или нет, дело твоё.
Итак, я проснулся. Рядом на кровати тихонько посвистывал ещё один наш сосед, недавно переселённый к нам парнишка, Егор. В коридоре были слышны чьи-то шаркающие шаги. Болела голова, это я признаю. Проснувшись тем утром, я опять услышал далекий звон колоколов, предупреждающий о новом приступе, но именно тогда, когда в тот раз выглянул в окно, соображал я нормально. Настолько, насколько понятие «нормально» приемлемо в моем положении.
Я выгляну в окно, и увидел Полковника. Он стоял и смотрел в небо, на далекие тяжелые облака. Стоял, почти не двигаясь. Прошло несколько странно, даже пугающе долгих, секунд, и он повернул голову в мою сторону. Он не мог видеть меня в окне на втором этаже, не мог знать, что я проснулся и теперь смотрю на него, но он посмотрел на меня. Со слезами на глазах.
Это всё проклятый гипноз.
Тогда я не успел опомниться, как взошло солнце. Быстро, словно до этого мига что-то держало его... Горизонт раскрасился в алые тона, а небо посветлело, как при быстрой перемотке фильма… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете