Тема девятая: туляки посмотрели на «Пионеров-героев»
Манцов: Вадим, прямо на пороге зрительного зала и сразу после сеанса - расскажи же о впечатлениях.
Касаткин: Ой. Впечатления слишком негативные.
Манцов: Это не наш стиль, не наш метод. Давай-ка поговорим конструктивно.
Меня заинтриговало следующее: безжалостно попирается принцип удовольствия. Попахивает каким-то, что ли, параллельным кинематографом эпохи перестройки. Ушки-то лезут. Любили там играть с советскими мифологиями.
Итак, двухчасовая прокатная картина от режиссёра Кудряшовой и продюсера Сельянова, а меня демонстративно не собираются развлекать. Единственный момент, где жанровость мелькнула, это эпизод с крупно нарисованным пионером-героем, который поначалу дан каноническим благообразным ангелом, но потом делает злую-презлую ужимку, пугая провинившуюся девочку-героиню, а заодно ни в чём не виноватого меня.
Три секунды я реально трепетал: хоть что-то. В остальном скучно о скучном, тоскливо о тоскливом.
Касаткин: Игорь, дело, по мне, не в принципе удовольствия, а в непрофессионализме. Мне дела нет до «хорошего эпизода». Ведь этот фильм сделан по схеме классического Стивена Кинга. А именно: некое травматическое событие в далёком прошлом "кучкует" детей, теперь уже вполне взрослых людей… Манцов: Это не только у Кинга. Так у них часто и многие делают.
Касаткин: А, да? Хорошо, так. Но вместо локальной, вместо частной травмы у тутошней Кудряшовой – тоталитарная идеология (кстати, культ героев в 80-е годы, как ты понимаешь, актуален уже не был). То есть индивидуальная травма Кудряшовой не интересна. Согласно Кудряшовой, у коллективного тела и травмы общие. «Быт - забота общая».
Большая История заменила личные истории. В переводе на английский это нагляднее: history съела story.
Манцов: Здесь, уверен, сознательный вызов. Фильм не то что бы полемизирует с принципом удовольствия, он его агрессивно отрицает.
Отрицает на фабульном уровне и на уровне монологов – современную российскую потребительскую нишу. Героиня самой Кудряшовой, которая в фильме ещё и актриса, неизменно называет теперешний «потребительский рай» говном. Именно в полемике с хорошо продающимися картинами этот фильм демонстративно плохо, вызывающе скучно сделан.
Создатели фильма бубнят: мы устали от развлечений, от столичного потребительства, от этого всякого говна, и – повествуют скучно о скучном. А ведь это, согласись, подлое жеманство.
То есть всё гораздо хуже, чем если бы они попросту «не умели». Не-ет, они обожрались, они обкушались, и теперь их рвёт, их тошнит – на нас.
Они выходят к нам, ни в чём не виноватым россиянам, с этой своей программной тошнотой. Американские страшилки – чепуха, говорят они. Американские инопланетяне и оборотни – чушь собачья. Подумаешь, мистика, инопланетяне, тайны родителей, тому подобные частности из детства, регулярно используемые тем же Кингом. Не-ет, наше горе пострашнее будет, стонет Кудряшова, у нас была тотальная идеология, и мы от этих политинформаций, от этих туповатых училок, от этой зловонной советской власти даже не могли по-человечески покакать.
Здесь, конечно, программный наезд и на «совок», и на Америку. Что и требовалось доказать: Америка и Советский Союз по степени внимания к «простому», к массовому человечку – невероятно близки, родственны. Касаткин: Качественная массовая культура, что Советская, что тамошняя американская, транслирует вот что: люди должны принять себя такими, какие они есть.
Манцов: Здесь и Сейчас.
Касаткин: Да.
Манцов: А тут – советское говно, постсоветское говно. Одни только художники, эти наши пресыщенные грамотные, видимо, шоколадки.
Касаткин: Тогда гадость, сейчас гадость, откуда взяться принципу удовольствия?
Манцов: Ещё есть такая в «Пионерах-героях» полемика с Кингом. Советский милиционер встречает девочку перед отделением милиции: «Ты чего тут?» Скоро она уже внутри самого отделения, он снова удивляется: «Ты чего тут?»
Страх наклёвывается. Девочка прямо как-то инфернализируется на глазах. Ещё бы в третий раз она явилась и…
Но нет, тогда будет, по Кудряшовой, «слишком интересно», слишком по-американски.
То есть это одновременно и антисоветское кино, и антиамериканское. Касаткин: Ты, когда приглашал на фильм, сформулировал задачу: узнать, изменилось ли отношение к советской мифологии.
Узнали: не изменилось.
Манцов: Ирина, не молчи!
Никулина: У авторов невроз.
Манцов: У креативной прослойки двух столичных городов - невроз. Они не понимают, почему их немножко ставят под сомнение в последнее время.
При этом, заметь, у них даже и не отнимают ничего пока что. Как сидели на золоте, как чахли на своих хлебных местах, как загрязняли смысловые поля, так и загрязняют. Но – не выносят, оказывается, сомнений в своём качестве со стороны власти и тем более со стороны плебса.
Никулина: Невроз, психоз, но не делается попытки заглянуть себе вовнутрь, выяснить причины.
Манцов: Хотя разговор с психиатром в картине имитируется.
Никулина: Но не более того. На роль «причины» произвольно назначили советское детство. Традиционное тутошнее презрение к психоанализу, к неосознанным зависимостям от отцов/матерей. Зато много галстуков.
Галстук как проблема. Хотя, при чём тут галстуки?! Как они могут объяснить, почему человек боится спускаться в метро, например?
Почему бы не поискать в семье?
Манцов: Они хотят сказать, что раньше было всё предписано, даже и формат осуществления Подвига. А сейчас – неопределённость городской жизни, подвиг, поэтому, не предписанный и, видимо, более благородный что ли.
Одна героиня погибла от бомбы шахидки, вторая считает за подвиг ежедневный многочасовой путь через Москву, а третий, паренёк, отправился в монастырь, и его подвиг, таким образом, третьего рода, но он тоже выше стародавних поступков Вали Котика и Марата Казея.
Всё склеили в одну навозную кучу. Советский период рассматривают через призму идеологии, а современный период – вне идеологии, как некую сложноустроенную и где-то непознаваемую «городскую жизнь».
Это попросту некачественное, корыстное мышление. И в СССР была наряду с идеологией сложноустроенная городская жизнь, и сейчас идеологии – выше крыше. Почему времена назойливо сопоставляются, но даются при этом в разных регистрах?!
То ли плохо мыслят, а то ли нагло лгут.
Дают советские мифы, будь то идеология или детские страшилки, в режиме «тотальность». Но это ложь. Допустим, страшилки забавляли/пугали ночь напролёт у лагерного костра или на заднем дворе. Но наутро все страхи развеивались. Гробик на колёсиках имел власть над душой любого советского ребёнка пару ночных часов.
То же самое с политинформацией, с «политикой партии».
Почему всё время ложь этого рода? Не было тотальности даже и при Сталине, а уж при Брежневе, при Горбачёве – подавно.
Городская жизнь при Советской власти и городская жизнь сегодня – структурно одна и та же жизнь.
Идеология тогда, идеология сегодня – не отличаются качественно. Кому-то (столичной интеллигенции) душнее было тогда, кому-то (провинциальные простаки с претензией на внутренний поиск) хуже теперь, но тотальности не было никогда. Жить можно!
А в этой картине наряду с жеманностью – ужасающая тотальность.
И чего, кстати, плохого в потребительстве? Денег у меня мало; как хорошо, поэтому, завалиться на неделе скидок в «Гостиный двор», прошвырнуться по внезапно подобревшим ко мне бутикам и магазинчикам.
Мне нравятся шортики, носочки, маечки, брючки, рубашечки. Потребительство – прекрасно. Кто не зажрался, для того всё это не проблема.
Сегодня в России правит бал и всё живое выжигает не идеология потребительства, а идеология подражательства. Элиты устанавливают некий удобный стандарт, а после устанавливают тотальный контроль, глушат всё новое, всё свежее, всё самостоятельное.
Сволоте по-настоящему ненавистно воодушевление.
Любое воодушевление.
Вот кто стремится к тотальному доминированию. А не Сталин, не Коммунистическая партия, не большевики.
Никулина: Фильм говорит: раньше жизнь была бедная, в смысле смыслов, а теперь богатая, в смысле разнообразия вариантов. Ну, это смотря для кого.
И кстати, о самом повседневном американцы или японцы умеют говорить интересно. Это к вопросу о воодушевлении. А в «Пионерах-героев» всё мёртвое.
Манцов: Да, потому что фильм лишён воодушевления.
Советский Союз был силён не идеологией, не армией, не насилием, но воодушевлением.
Воодушевлённость – это когда человек делаем сам.
Ребёнок написал первую букву, встал на ноги и пошёл: «Я сам!»
Он теперь многое может, пока воодушевлён.
Никулина: Я поняла, почему подражательство выбрано элитами в качестве метода. Так гарантируется результат: всё просчитывают в уме, однако, при этом происходит так называемое «избегание опыта».
Герои фильма – жертвы Советской власти. По их мнению. Всякий иной опыт они игнорируют, не замечают. Кичатся даже: «Мы жертвы!»
Манцов: Даже смешно. Хотя честно.
Но сколько можно списывать на Советский Союз свою дурь, свою беспомощность?
Никулина: Девочка скрывает тайну про деда-самогонщика, у неё на этой почве запор. Подружка, наоборот, лёгкая такая, помогает несчастной наполнить калом коробочку. Потом, через четверть века, эта самая «лёгкая» жалуется: «Всё говно».
Манцов: Да-да, тоже отметил: выходит, «лёгкая» сама и затопила мир будущего?! Концептуальненько. Авторы хотя бы это осознавали? Должны ли мы принимать подобную рифму за художественное решение?
Та, что не могла покакать, впоследствии гибнет. «Лёгкая» ругается на окружающее говно, но живёт. Смотри, хоть что-то осмысленное мы из этой картины вытащили!
Никулина: Из детства помню такое. Нужно было заглянуть в глаза подруге или товарищу и сказать: «Будь другом. Насри кругом». А товарищ или подруга отвечают, не моргнувши: «Будь братом. Насри квадратом».
Пароль/Отзыв. Нигде не пропадёшь.
Манцов: Не знал такого. Поэтично весьма, изобретательно.
Никулина: С натуральным калом и символическим говном – это такие здесь невротические ходы до всякой образности. Набросано лопатой.
Манцов: Я давно пишу одно и то же, обращаясь к шибко грамотным: оставьте в покое СССР. Вы победили, так, но это означает главным образом то, что бессознательное побеждённых и поверженных простаков затопит ваш подвал, ваши внутренние убранства, вплоть до чердака.
Грамотные не понимают, что сами же и реанимируют «совок», не понимают.
Лично мне второе издание Советского Мира даром не нужно, ибо оно будет (и уже есть!) в виде фарса.
Юнг хорошо говорил о соотношении психики американских индейцев и белых завоевателей: «Без сознательной имитации американцы бессознательно излучают спектральное поле ума и темперамента Красного Человека. Здесь нет ничего таинственного, так было всегда: завоеватель подчиняет себе коренных обитателей телесно, но подчиняется им духовно».
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете