Я догадывался, что в стенах монастыря фотографировать не позволят, поэтому быстро прошел под арку и начал, почти не глядя, щелкать. Ко мне уже бежали. Два мужика вывернули руки, пригнули, повели наружу. Валентина стояла под аркой, схватившись руками за голову. Глаза ее были круглы. «Я думала, они тебя убьют», – скажет она позднее. Но то был еще не конец. Не успели меня отпустить, как сзади послышался крик: «Ведите назад! Марь Иванна сказала, что можно снимать. Только не нас!» И я снова был взят за руки и проведен обратно: снимай. Дрожащими руками я щелкнул изуродованную церковь.

Это было четыре года назад, когда я впервые посетил Нило-Сорскую пустынь. Кто такая Мария Ивановна я так и не узнал. Думаю, нечто вроде главврача или завхоза психдиспансера. Неизвестно также, кто мне выкручивал руки – охранники или пациенты: все были одинаково пьяны. Что же касается размещения психбольниц на территориях бывших монастырей, то это дело обычное. Я уже рассказывал о таких лечебных учреждениях на Куште и в Берлюково, придет время – расскажу и о других (см. здесь и здесь).

А сейчас об обители Нила. В миру его звали Николай Федорович Майков, он родился в Москве в 1433 году. Его старший брат Андрей служил дьяком при дворе великих московских князей. Николай тоже начал чиновничью карьеру – стал секретарем («скорописцем») в суде. Но быстро оставил службу и постригся в Кирилло-Белозерском монастыре, где подвизался лет двадцать, а потом отправился в Грецию вместе со своим учеником Иннокентием (князем Охлябининым). Там иноки провели никак не меньше девяти лет, учились монашеской науке на Афоне, жили в скитах под Царьградом.

Скиты – небольшие обители, состоящие из старца и двух-трех учеников, – особенно понравились Нилу. Вернувшись в Россию, он поселился неподалеку от Кирилло-Белозерского монастыря в отдельной избушке. Потом ушел севернее, туда, где речка Сора впадает в Бородаву. Иннокентий присоединился к учителю, появились еще ученики. К концу жизни Нила их было человек двенадцать. Жили по одному в избушках, стоявших в лесу на таком расстоянии одна от другой, чтобы не слышать и не видеть, что делает сосед. Вместе сходились только по воскресеньям и средам в церкви. Нечто среднее между общежительством и полным отшельничеством. Неграмотных не принимали, не прошедших монашеского искуса в других местах – тоже. Занимались аскетической практикой, опыт которой Нил и Иннокентий приобрели в Греции.

Что конкретно представляет собой эта практика, можно понять из так называемого «Устава» Нила Сорского. Этот текст состоит в основном из инструкций – как достигнуть экстаза. К сожалению, само это состояние скромный Нил описывает словами великих христианских подвижников, да и рекомендации взяты главным образом из их текстов. Так что неясно, каков был его собственный опыт. Но все-таки вот цитата из «Устава» (пересказ Исаака Сирина): когда экстаз приходит, «больше не имеет мысль ни молитвы, ни движения, ни своей власти, но наставлением наставляется силой иною, а не сама наставляет, и в пленении содержится в то время. И бывает в непостижимых вещах, а где, не знает. И называет он это ужасом и видением молитвенным, а не молитвой. И не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает. И при обретении лучшего молитва оставляется, и в исступлении бывает человек».

Для достижения такого состояния нужно постоянно повторять Иисусову мантру «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», отсекать посторонние помыслы, правильно дышать, сосредотачиваться на чакрах и так далее. То есть – делать примерно то же самое, что делают мистики любой традиции. Правда, Нил настаивает на том, что надо постоянно ориентироваться на Писание. Но, право, если уж человек испытал настоящий экстаз, ему должно быть понятно, что ориентация на какие-либо традиционные тексты – такая же помеха в аскетической практике, как и любой другой помысел. Дзенские мистики говорили: «Встретишь Будду – убей Будду». То есть: отсеки и это. И тогда: «Вижу свет, которого мир не имеет, посреди кельи на ложе сидя. Внутри себя вижу Творца мира, и беседую, и люблю, и ем, питаясь прекрасно одним боговидением, и, соединившись с Ним, небеса превосхожу». Это Нил в «Уставе» цитирует Симеона Нового Богослова. Ясно, что Творец здесь – не еврейский бог, но Всевышний.

 

А теперь поговорим о политике. В прошлый раз речь шла о борьбе двух партий, группировавшихся вокруг Елены Волошанки и Софьи Палеолог, матерях двух потенциальных наследников трона. Я называл их гвельфы и гибеллины (по аналогии со сторонниками римского папы и императора Священной Римской империи). В России это был тоже конфликт церкви и государства, разгоревшийся отчасти потому, что в политическую жизнь страны были внедрены иностранные агенты, а отчасти по объективным причинам. Ведь у нас в то время было два государства: Святая Русь, созданная митрополитом Алексеем и Сергием Радонежским, и Великое Московское княжество, собранное князьями Калитина рода. И оба пребывали – если не в кризисе, то – на перепутье.

Святая Русь, имевшая духовный центр и легитимацию в Константинополе, с падением последнего (1453) лишилась опеки. А Московское княжество отделилось от Орды, в которой решали, кто будет княжить. То есть – если раньше обе власти (духовная и светская) в России утверждались извне то теперь, став автономными, они должны были выработать новые формы сосуществования. В этом корень конфликта.

Подобного рода конфликты архетипичны. Согласно исследованиям Жоржа Дюмезиля, в пантеонах индоевропейских народов всегда можно обнаружить три группы богов, соответствующие трем основным функциям, необходимым для существования социума: интеллектуальной, военной, экономической. Этой трехфункциональной структуре пантеонов, соответствует трехчленное деление обществ: жрецы, князья, обыватели. В Индии, например, это – три варны, в Европе – три сословия. Идеальное государство Платона должно состоять из философов, стражей и работников. В Российской действительности Нового времени Дюмезилевский принцип сформулирован графом Уваровым: «Православие, самодержавие, народность».

В идеале эти три инстанции должны быть в гармонии, но реально они конфликтуют. Борьба гвельфов и гибеллинов – типичный конфликт духовной и светской властей в условиях, когда третьему сословию никакая власть не светит. В России рубежа 15-16 веков происходила именно такая стычка.

Церковные политики (например, Иосиф Волоцкий) основой самостоятельности Святой Руси считали имущество, землю. На которую претендовала Москва в лице Ивана III. Святая Русь не могла противостоять этим претензиям силой. Приходилось действовать иными средствами: пугать Ивана концом света, интриговать, раздувать опасности ереси, вступать в контакт с агентами папы (окружавшими Софью униатами), опираться на фрондирующих удельных князей. А противоположная сторона (бояре и дьяки) старалась поддерживать в стареющем князе идею мощного государства, которое – очень недешево. Поэтому необходимо конфисковать церковные земли и раздать их военнослужащим.

Нил Сорский был против церковных землевладений: «Не достоит чернцам сел имети». Он считал: если Церковь и должна иметь какую-то власть в мире, то – только духовную. Такая позиция называлась нестяжательством. На соборе 1503 года он ее открыто высказал (наверно, с подачи своего брата Андрея, приближенного дьяка Ивана III). Мистика Иосифа Волоцкого была иной: церковное стяжание – божье стяжание, и кто покусится на эту собственность, будь проклят. После выступления Нила иосифляне развили бурную деятельность и отстояли земли Святой Руси. Правда, ценой окончательного подчинения Церкви государству. Земля тоже будет отобрана, но только Екатериной II.

Церковь долго не могла простить Нилу его нестяжательства. Он как бы попал в дурную компанию. Еретическую компанию гибеллинов, выступавших за секуляризацию церковных земель. Эти люди тяготели ко двору Елены Волошанки и ее сына Дмитрия. Иван III их поначалу поддерживал, но каким-то немыслимым образом победили все-таки гвельфы. В 1502 году Елена и Дмитрий были арестованы, а еще через пару лет многие их приверженцы были сожжены как еретики. Одним из самых опасных еретиков считали дьяка Федора Курицына, министра иностранных дел, приверженца сильного государства, яркого писателя. О его мистических представлениях можно судить по «Лаодикийскому посланию», а о политических идеалах – по «Сказанию о Дракуле Воеводе».

 

Этот текст был написан после того, как в 1484 году Курицын вернулся из Венгрии и Молдавии. Лично познакомиться с Владом Дракулой (погибшим в 1477 году) ему не удалось, но он собрал интересную информацию об этом недюжинном человеке. Под пером Курицына Влад предстает не банальным кровопийцей, каким мы его знаем из поздних романтических поделок, но – мудрым государственным мужем, справедливым, хотя и крайне жестоким властителем. Думаю, это писалось для вразумления князя, чтобы дать Ивану образец идеального руководителя.

Вот лишь один эпизод из «Сказания»: был колодец… «Дракула же возле того колодца, хотя был он в безлюдном месте, поставил большую золотую чару дивной красоты, чтобы всякий, кто захочет пить, пил из той чары и ставил ее на место. И сколько времени прошло – никто не посмел украсть ту чару». Потому, что «так ненавидел Дракула зло в своей земле, что если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет — не избегнуть тому смерти».

Кто же такой Влад Дракула? Господарь Валахии. Его отец (тоже Влад), когда еще не пришел к власти, вступил в Орден Дракона, основанный для борьбы с Турками императором Священной Римской империи (и королем Венгрии) Сигизмундом I Люксембургом. Позже, став господарем, Влад стал чеканить дракона на монетах. Отсюда и прозвище Дракул, передавшееся сыну в форме Дракула (Сын Дракона). Православных волошан драконья символика, конечно, очень пугала. И не зря. Дракон – извечный противник еврейского бога, Библейский Змей. У христиан он ассоциируется с Дьяволом. Но вот как раз еретики гностической традиции считали Змея избавителем от тьмы, в которую погрузил мир Ягве. Некоторые гибеллинские ордена, создававшиеся для борьбы с неверными, оказывались рассадниками, мягко говоря, неортодоксальных учений и практик. Тамплиеры ритуально плевали на крест при вступлении в орден. Тот же Сигизмунд путем колдовства возвратил из загробного мира свою любимую Барбару фон Чилли.

 

Что такое ересь? Отклонение от ортодоксальной доктрины. А с точки зрения ереси именно ортодоксия – ересь. По мне эти доктринальные различия не имеют никакого значения. Важна только реальная разница мировосприятий. Еретики – и балканские богомилы, и пошедшие от них катары, альбигойцы и прочие – считали, что мир сотворен демоном средней руки (и потому плох), что тело – темница духа и света (и потому достойно уничтожения). Это древнее учение основано на мировосприятии, суть которого: все говно, кроме мочи. Такая позиция не обязательно связана с какой-то конкретной религией. Концепции, отрицающие жизнь, есть и в христианстве, и в исламе, и в буддизме.

Уильям Джеймс в «Многообразии религиозного опыта» различает религию душевного здоровья и религию страждущей души. Последняя в пределе сводится к тому, что обычно приписывают еретикам, пошедшим от гностиков: мир ужасен, поэтому надо и себя извести, и не дать жить другим. Действительно, многие еретики ненавидели божий мир и саму жизнь. Так что их жгли не напрасно и, так сказать, к взаимному удовлетворению. Но ведь и христианские мученики времен гонений стремились поскорее расстаться с жизнью и помочь расстаться с нею другим – ради света, который маячит за гробом. И то же самое можно сказать об аскетах, уходивших в пустыню ради умерщвления плоти. В том числе – и о поздних: афонских исихастах или Ниле Сорском.

 

Повторение мантр ради того, чтобы увидеть божественный свет, это, конечно, мягкая форма религии страждущей души. Жесткая – это когда человек из идеологических соображений кончает с собой или убивает другого. Это уже настоящая некрофилия по Фромму. Дракула был некрофил. Он обожал убивать, любил пировать среди разлагающихся трупов. Курицын не без солидарности со своим героем рассказывает, как однажды Дракула собрал бедняков и устроил им пир. Потом спросил: «Хотите ли, чтобы сделал я вас счастливыми на этом свете, и ни в чем не будете нуждаться?» О, еще бы! Тогда Дракула приказал запереть дверь и поджечь дом. Все сгорели. А он объяснил: «Во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты; во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдают они на этом свете от нищеты или болезней». Такова была социальная политика властного волошанина. Думаю, он был богомилом, на Балканах их было тогда предостаточно.

Все говорят, что место силы на Соре очень печально. Мне тоже так показалось, когда я там был в первый раз. Я даже считал, что Нил специально выбрал такое место, чтобы постоянно поддерживать в себе угнетенное состояние духа. Но когда я был там пару недель назад, место предстало передо мной радостным, светлым, нисколько не угнетающим, даже веселым. Я бродил по-над Сорой, размышляя о том, почему Елена, явившаяся в Россию из Молдавии, вошла в историю с прозвищем Волошанка? Конечно, ее отец всегда и во всем поддерживал своего соседа Дракулу, но…

Вдруг передо мною возник пожилой человек, одетый в спортивные штаны, драное пальто и военную кепку. Попросил прикурить. Я дал зажигалку. Он сунул ее в карман. Прочитав на моем лице изумление собственника, вздохнул, вынул из кармана и протянул мне – коробок спичек. Фокус был настолько хорош, что мы оба расхохотались. Мужик назвался Николаем, заговорив, обнаружил начитанность, ум, горький юмор, знание жизни. С ним было легко. Я осторожно поинтересовался: где он живет? «Как где? В диспансере». И объяснил: «У меня эпилепсия».

Древние называли эпилепсию священной болезнью. Ею страдали Цезарь и Достоевский, что не мешало им быть людьми выдающимися. С тех пор, как умерла жена, Николай, предпочитает жить в диспансере. Сюда перечисляют всю его пенсию. На руки выдают 500 рублей. Когда деньги кончаются, он за пару сигарет, выдаваемых уборщицей, делает ее работу… Ничего, зато он свободен. Рассказывая о том, что монастырь недавно горел (забытый кипятильник), Николай заметил: «И будет гореть. Потому что Нил ничего не хотел здесь строить из камня. Даже Ивану Грозному это запретил. Царь послушался, а попы – нет. Зря, святых надо слушаться, потому что они знают то, чего люди знать не могут». И вдруг заключил: «Вот Нил, когда жил здесь, ведь не знал, что бога нет. А на небе он знает все». Сказав это, он повернулся и пошел по дороге. И уже издали, оглянулся и осклабился на прощанье.

 

Стоп! А как же Кассиан Учемский? Я ведь приехал на Сору, чтобы выяснить что-то о нем. Николай не сказал про Кассиана ничего определенного. Но я понял, что войска, расстроившие Мангупские переговоры о женитьбе Ивана Молодого, пришли из Молдавии для того, чтобы княжич женился на Елене Волошанке. Далее – по предыдущему тексту.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.