В прошлый раз я между делом отметил интересный факт: Ошевенский монастырь, основанный первоначально как Никольский, впоследствии стал называться Успенским. Не знаю, как это так получилось. Но вот есть еще один монастырь, основанный как Никольский и превратившийся в Успенский. Паисиев монастырь неподалеку от Костромского Галича (см. Умиление).

Когда и кем основана эта обитель – неизвестно. Но в средине 14-го века она располагалась на земле боярина Ивана Овина и так обветшала, что деревянную Никольскую церковь в ней надо было срочно разбирать и строить заново. Овин решил взяться за это богоугодное дело, нанял работников... Тут и случилось чудо.

Было лето, воскресенье. Боярин шел по дороге и вдруг неподалеку от монастырских ворот увидал двух молодых людей, несущих икону. Они подошли и сказали, что строить храм во имя Николы не надо, а на месте старого Никольского храма нужно возвести церковь во имя Успения Богородицы. Что-то в их облике и речах было безапелляционно убеждающее. Иван пришел в ужас, впал в исступление, не мог даже слова выдавит из себя в ответ юношам (то были ангелы), просто принял икону из их рук и отнес в монастырь.

Так Никольский монастырь стал Успенским. Но только икона, которую Овин получил от двух ангелов, отнюдь не Успенская. На ней изображена Богородица, вставшая с трона, а слева от нее – город у озера и монастырь на горе. Пейзаж Галича. Младенец на иконе поднял левую руку. Отец в облаках тоже почему-то благословляет левой. Сюжет Овиновской никак невозможно спутать с иконографией Успения. И, тем не менее, впоследствии началась путаница. Многие считали, что икона, принесенная ангелами, велевшими переименовать монастырь, обязательно должна быть Успением. Говорили, что на самом деле ангелы дали Овину совсем другую икону. Путаница продолжается до сих пор, но в Паисиевом монастыре поклоняются Овиновской с троном. И правильно.

Дело в том, что от обретенной Иваном Овином иконы вскоре стали происходить чудеса. И она была признана божеством, покровительствующим Галичу. Во всяком случае, именно так к ней относились непосредственные галичане. И не только они. Когда по первозимку 1433 года Галичские посады были сожжены и разграблены московскими войсками, великий князь Василий Темный увез Овиновскую икону с собою в качестве пленницы. В Москве Галичская Богиня была поставлена в Кремлевском Успенском (опять-таки) соборе, заперта на замок, опечатана, к ней была приставлена стража. Но – бесполезно. В первую же ночь икона исчезла и объявилась в Галиче.

Когда князю Василию доложили, что замки и печати на месте, а икона ушла, он догадался послать гонцов в Галич и очень обрадовался, узнав, что Овиновская не потерялась, а вернулась в свое исконное место силы. Князь каялся в том, что пытался взять в плен божество, надеялся, что когда-нибудь снова увидит Овиновский образ. Но этому не дано было сбыться. К 1450 году, когда московские войска вновь разорили Галич, Василий был уже почти четыре года как слеп. Глаза ему вынул двоюродный брат, Дмитрий Шемяка, один самых буйных галичских князей.

По московским источникам, впрочем, история пленения и возвращения Овиновской выглядит будничней: Василий в 1434 году действительно увез икону, а потом настоятель Успенского монастыря Паисий сходил в Москву и вызволил ее. Точнее – выкупил пленницу. Галичане не пожалели денег, поскольку понимали: материальное воплощение гения места должно вернуться в город. А иначе – какие надежды на процветание? И с тех пор каждый год в день Успения в Галиче был крестный ход в память о чудесном возвращении Богородицы. В сущности, это было шествие непокорного духа Галича, посрамившего злых москвичей. Ведь уже в 1434 году галичский князь Юрий (Георгий) Дмитриевич прогнал Василия Темного из Москвы, сел на великое княжение, стал чеканить свою монету с Георгием Победоносцем, побивающим змея копьем – копейку. Мы и теперь ею пользуемся, не помня, что и московский герб и копейка – пошли от галичского князя, который, впрочем, в том же году неожиданно умер. Но, думаю, успел вернуть в свой город Овиновскую икону (что нисколько не отменяет, но лишь корректирует чудо ее возвращения в Галич).

Пока были живы потомки Ивана Овина, икона оставалась их собственностью. Последний представитель Овинова рода Дмитрий Ярцов постригся в монахи и внес в качестве вклада в Успенский монастырь свои вотчины и Овиновский образ. Свидетелем при этом был галичский князь Дмитрий Юрьевич Красный. Он же стал и покровителем иконы. С этого момента Овиновскую можно рассматривать как официальный символ Галичского княжества.

С Дмитрием Красным связано одно из чудес, явленных иконой. Осенью 1440 года он вдруг заболел, ужасно страдал и уже шел к могиле. Его причастили, прочитали отходную. Он не подавал никаких признаков жизни. Все решили: умер. Переодели князя, приготовили к погребению, перенесли в Успенскую церковь, поближе к Овиновской. Инок читал заупокойные псалмы. Вдруг в полночь умерший откинул погребальный покров, сел и, не открывая глаз, запел. Сбежавшаяся братия пришла в мистический ужас: ожил?!. Еще три дня князь Дмитрий пел, говорил о божественном, всех узнавал, но ничего не слышал. Когда же он все-таки отошел, игумену Паисию пришлось переосвятить Успенскую церковь. Подальше от греха…

О преподобном Паисии известно мало. Он пришел в монастырь еще при жизни Дмитрия Донского (то есть до 1389 года), а умер в 1460 году. Игуменом был как раз в те годы, когда происходили разборки между московскими и галичскими потомками Дмитрия Донского. Управлять монастырем в условиях, когда упыри дерутся за контроль над сонной артерией, было нелегко. Это теперь дело изображается так, что Василий Темный – сущий ангел, а галичские князья – злые демоны. Но кто же, спрашивается, ослепил Василия Косого? Кто отравил его брата Дмитрия Шемяку? Кто дважды разорил Галич, разграбил Успенский монастырь, пленил Овиновскую? И это еще неизвестно, своей ли смертью умерли князья Юрий Дмитриевич и его сын Дмитрий Красный… Паисию приходилось лавировать, ходить в Москву, договариваться, заступаться за земляков. Нет, не зря монастырь, в котором живет мятежный дух Галича, называют Паисиевым.

И Успенским. Для христиан Успение – день кончины Приснодевы Марии. Но вообще, это праздник урожая. Одно из народных названий Успения – Оспожинки (тут и «жатва», и «госпожа»). Праздник приходится на 28 августа. К этому дню надо закончить жатву и посев озимого хлеба. Реально в разных местах это получается в разное время, но приблизительно – так. Крестьяне стараются, помогают друг другу управиться к сроку. Тут естественный ритуал. Жатва – перерезывание пуповины, соединяющей рождающую землю с плодом. Дух поля бежит от жнеца и прячется в последних несжатых колосьях. С которыми в разных местах поступают по-разному. Иногда оставляют в поле, перевязывая лентой, пригибая к земле, подкладывая снизу кусок хлеба с солью – чтобы на будущий год был хороший урожай. Иногда из последнего («дожиночного») снопа делают куклу и ставят ее к иконам, а весной подмешивают зерна из этого снопа к семенам. Иногда полевого духа нарочито гонят и убивают. Много есть разных обычаев, которые сочетаются и дополняют друг друга. Суть же одна: божество растительности (дитя земли) должно к осени умереть, чтобы весной возродиться.

 

А теперь взглянем на икону Успения. На ней некий бог является из разлома пространства (манторлы, ведущей в иной мир) и забирает маленькую девочку, которую христиане толкуют как душу умершей. Но такое толкование не обязательно. Человек, ничего не знающий о христианстве, увидит здесь только уснувшую женщину («успение» значит «усыпание») и девочку, которую держит на руках мрачный бог, явившийся с того света. Древний грек мог бы узнать в этом боге Аида (царя мертвых), забирающего ребенка. Но тогда имя ребенка Кора (Персефона), а взрослая женщина – Деметра (кто сказал, что она умерла?).

Подробно эта история изложена в Гомеровском гимне «К Деметре». Там Аид утащил Персефону (дочь Деметры и Зевса) в царство мертвых. Деметра скорбела, земля перестала рожать (можно сказать: умерла), в конце концов Персефона была возвращена из Аида. Но – не совсем. Треть года она проводит со своим мужем Аидом среди мертвецов. В память об этих событиях, в Элевсине, неподалеку от Афин, в сентябре проводились мистерии. Их участники переживали опыт реального вхождения индивида в мир надиндивидуального, получали прививку смерти.

 

Ницше как-то сказал, что христианство – это платонизм для толпы. Так вот Успение – это Эливсин для непосвященных. Жрецы еврейского бога так и не смогли переиначить суть Оспожинок, до сих пор в них живет тайна древних мистерий. Люди, конечно, до конца не осознают, что они делают, когда загоняют духа поля в последний сноп и ваяют из снопа чучело. Но очевидно, это создание образа смерти, своеобразной иконы, которая будет стоять до весны у них дома. Трудно сказать, кого изображает сноп – мать или дочь? Да это не так уж важно: мать живет в дочери и – наоборот. Греки тоже не очень четко различали Деметру и Персефону, говорили просто: «Две богини». И изображали их двух рядом неразличимыми. Но принципиальную разницу между ними легко ухватить: Кора та, которую забирает Аид, хозяйка мира мертвых. А Деметра та, которая возвращает ее в мир живых и дает силу роста живому. Вслед за Амвросием Оптинским я называю Деметру Спорительницей хлебов.

 

Но как же назвать Персефону? Русские бабы иногда обращались к ней просто: «Матушка-Успение». В славянских именах ее слышаться «мор»: Мара, Морена, Хмара (Мария тут – только созвучие). Есть и другие прозвания, бытовые. Богиня ведь всегда рядом, живет в человеческих душах и подчас целиком овладевает нами, становится нашим господствующим настроением... «Короче: русская хандра им овладела понемногу; он застрелиться, слава богу, попробовать не захотел, но к жизни вовсе охладел». Это она. Иные всю жизнь пребывают в хандре. Иные ищут ее среди женщин, способных навеять грусть. Эти печальники знают: Хандра плодотворна. И не только в сельском хозяйстве. Она может стать музой. Вот Пушкинский гимн Персефоне, которая у него на сей раз называется Осенью: «Могильной пропасти она не слышит зева; играет на лице еще багровый цвет. Она жива еще сегодня, завтра нет. Унылая пора! очей очарованье. Приятна мне твоя прощальная краса». Дальше – о том, как богиня помогает ему сочинять. Поэт был ее верный поклонник и даже завещал похоронить себя в посвященном ей монастыре (Святогорском Успенском).

Вернемся, однако, в Галичский Успенский монастырь. Самое интересное в истории обретения Овиновской иконы то, что она была дана человеку по прозвищу Овин. Что такое овин? Сооружение, куда свозят сжатые снопы, где их сушат, хранят, а в северных краях и обмолачивают. Овин состоит как бы из двух этажей: внизу яма, в которой разводят огонь, а вверху сушильня. В яме, живет Овинник. Люди его обычно боятся, поскольку – если ему что не по нраву, не оберешься беды. Овин ведь пожароопасное место. Овинник запросто может спалить все зерно. Понятно, что этому богу приносятся жертвы: первый сноп – в овинову печь, осенняя жертва. То есть овин – не только хозяйственная постройка, но и храм Овинника.

 

Церковь сурово преследовала нечестивцев, которые «молятся огневи под овином». Но подавить овинного бога она не могла и потому вобрала его дух в себя. Главный праздник Овина приходился на Феклу Заревницу (7 октября), когда разжигали овины и начинали молотить в тепле. Согласно Далю, в Костромской губернии этот праздник так и назывался – Овин. Что за бог, однако, живет на овине? Обычно считают, что он как-то связан с огнем. Это понятно, но только не надо всех, кто связан с огнем, считать богами огня. Тут другое. Есть такой способ гадания: девушка идет к овину, становится задом к подлазу в нижний этаж, задирает юбку до головы, наклоняется, подставляет Овиннику голую попку. А может, и не попку... Овинник должен потрогать прелести девушки. Если тронет волосатой рукой – ой, да рукой ли? – девица выйдет за богатого. Если безволосой – за бедного. А если совсем не потрогает, то – сиди, дура, в девках.

Что-то мне подсказывает, что тут не просто гадание, а иной, куда более волнующий, акт. Священное соитие с духом овина, который (дух) в контексте аграрной магии Деметры и Персефоны оказывается Аидом, пробующим девушку на вкус. И, конечно, такой бог не исчезнет, даже если на лице земли не останется ни одного овина. Хотите услышать его подлинный голос? Пожалуйста: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень». Начало «Записок из подполья». Конечно, в Санкт-Петербурге даже у самого жизнерадостного бога характер может испортится, а тут – Аид, бог подпольный (как ужасны его отношения с девушкой Лизой, почитайте). Но вообще-то Подпольщик в русской классической мифологии не всегда так мрачен, как у Достоевского, просто – всегда одинок, интровертен и пытается утащить девушку в свой мрачный мир. Характерный пример этого –  в следующем месте силы.

Что же касается Ивана Богдановича Овина, то это, конечно, совершенно реальный персонаж: происходил из Новгорода, имел дочь Елену, вышедшую замуж за некоего Ярца, оставил после себя то-то и то-то, есть документы. Только вот почему он прозывался Овином? Не потому ли, что Овин тесно связан с Успением? Впрочем, Успение не единственный осенний праздник урожая (двух богинь), скоро будет второй: 21 сентября Рождество Богородицы. О духе этого дня поговорим своевременно.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.