Летняя ночь 1426 года, на берегу реки спит монах по имени Григорий. Ему уже больше ста лет, но у него еще много чего впереди. Вот он вздрогнул во сне, поднял голову, слушает… Встал, обернулся лицом на восток, что-то бормочет. Можно расслышать: «Сподоби меня достигнуть места»…

Вообще-то Григорий уже в месте силы. И мы, кстати, тоже там побывали: это излучина Сухоны неподалеку от города Сокола. Лет через десять сюда придет инок Филипп, ученик Дионисия Глушицкого, и создаст монастырь (Рабангский). Григорий тоже идет с Глушицы, но влечет его совершенно иное. Только что во сне он услышал колокольный звон и, пробудившись, все еще продолжает слышать его. Звук доносится откуда-то с восточной стороны, а это значит, что надо оставить торный путь вниз по Сухоне, сворачивающей в этом месте на юг, и идти прямо на восток через леса и болота. С первым лучом Григорий отправился навстречу солнцу. И километров уже через шесть вышел к Пельшме, Рябиновой реке, как это переводится на русский.

В Житии Григория сказано: «Походив туда и сюда по берегу, святой, наставляемый Богом, пришел на место будущей своей обители». Неплохое описание процесса биолокации. Человек бродит, прислушиваясь к ощущениям тела, ставшего вещим от старости и аскезы, ловит токи земли... Нет, не здесь. Перебирается на левый берег, снова ходит туда и сюда. Уже теплее. «Из почвы нас пронзают токи неотличимые на глаз, – говорит Мефистофель у Гете и советует: – Когда на месте не сидится, и кости ноют и мозжат или сведет вам поясницу, ломайте пол»… А, вот! «Возрадовавшись и возвеселившись духом», Григорий поставил крест в точке выброса силы.

В часовне Григория в Кадникове строгая тетка четко указала дорогу: на Сосновую Рощу, а там к Дору и вдоль реки. По левому берегу Пельшмы мы доехали прямо до монастыря. Руины и буйство нетронутых трав в человеческий рост. Бродя среди них, я вдруг ощутил, что кто-то за нами следит. Валентина тоже что-то заметила. Пес Осман, которого я в своих странствиях использую в качестве биолокатора, беспокоился, нырял в траву и возвращался – шерсть дыбом. Я решил, что там скрывается какой-то зверь или человек. Тогда мы еще только начинали ездить по местам силы, и я не знал, что в заброшенных монастырях чувство присутствия кого-то невидимого – довольно обычное дело.

Но дальше! В Григорьевской церкви я увидал в алтаре две кровати. Возле места, где похоронен святой, было кострище. И на меня накатил дикий ужас. Нет, тут не люди. Кострище подернулось мхом, кровати поломаны. Но здесь явно кто-то был прямо сейчас. Пространство в церкви местами сгущалось, но когда я приглядывался к уплотнению, оно мгновенно рассасывалось. Нечто подобное я потом испытал на Чертовом городище. Но там я хоть знал, что такое бывает, а здесь – просто хлопал глазами. Диафрагма сжималась, ноги немели. Валентина не видела призраков, но сказала, что сердце у нее не на месте. Мы бежали.

 

Четыре года спустя мы снова отправились на Пельшму. К тому времени я немного уже отрастил себе орган, которым мы видим сны наяву и постигаем немыслимое («тело шамана», как говорит Арнольд Минделл), стал во многом похож на своего пса Османа. Дорога вдоль Пельшмы была на сей раз непроезжей. Пришлось бросить машину и долго идти пешком. Когда добрались, я уже изрядно устал и потому быстро впал в состояние отрешенности. Как бы вышел из себя. Надеюсь, вы знаете это ощущение тишины, покоя и счастья, когда следишь за собой (своим телом и мыслью) извне. Замечаешь у себя на лице непроизвольную улыбку, движешься по наитию, ловишь себя на странных идеях.

Пробираясь сквозь гущу крапивы к реке, я вдруг подумал, что тот, кто следил за мною четыре года назад, это – просто я сам, покинувший тело… И в этот момент меня кто-то сзади легонько толкнул. От неожиданности я резко дернулся, сделал шаг вперед и, споткнувшись о невидимое в траве дерево, полетел в крапиву. Боже, как я острекался! Я лежал, боясь шевельнуться, и все обитатели Пельшмы – от насекомых до духов – хохотали вокруг. Но надо вставать, я повернулся и обнаружил, что лежу рядом с колоссальной кучей нечеловеческого говна. Лось? Пожалуй – да, лось. Кто же еще мог здесь столько насрать. И я тоже расхохотался. А человеческий голос сказал надо мной: «Во, понял». Думаю, это был голос Лопота.

На картах место силы Григория обозначают как Лопотово. Дело в том, что у святого было прозвище Лопот (от лопота и лепета), совершенно естественное для вечно бормочущего монаха или шамана. Считается, что это прозвище Григорий унаследовал от отца, боярина Лопотова. Вовсе не обязательно. Об отце-то мы знаем лишь постольку, поскольку знаем сына, прозвище которого могли приписать и отцу. Вообще, в биографии Григория полно темных мест. Он родился в 1324 году в Галиче Мерьском. Когда парню исполнилось 15 лет, родители вздумали его женить. А он не хотел. В Житии сказано: «Твердо помня, заповедь о почитании родителей и боясь гнева Божия за сыновнее непослушание, отрок смущался и молился Господу, чтобы Он помог ему сохранить чистоту девства». И каков результат? «По воле Божией родители Григория скоро умерли, не успев женить сына». Уж не знаю, кто из богов устранил родителей (попы умиляются), знаю только, что стоять на пути призванного – смертельно опасно.

 

Похоронив отца с матерью, Григорий ушел в монастырь. В какой? В Житии сказано: Рождества Богородицы близ Галичского озера. Но о таком ничего неизвестно. Богородичных монастырей около Галича насчитывается три: Зачатейский, Успенский (Паисиев) и Авраамиев (на месте явления иконы Умиления). Зачатейский был женским. В двух других мы бывали, пусть читатель сам судит, мог ли в них постричься Григорий.

Как бы то ни было, он где-то постригся. И там же вскоре стал игуменом. В Галиче его уважали: «Отовсюду приходили к нему князья и вельможи области той», в том числе – и сам князь Юрий Дмитриевич. Если учесть, что Юрий получил Галич только в 1389 году (по завещанию отца, Дмитрия Донского), а жить в городе стал еще позже, то получается, что Григорий оставался там чуть ли не до начала 15-го века. Но в конце концов все же бежал. Решил: хватит этой суеты, вельмож, почестей... Пошел молиться в Ростов и уже не вернулся. Стал простым монахом в Аврамиевом монастыре, на месте, где когда-то было капище Ростовского Волоса (см. здесь)

 

Сколько времени провел там Григорий – неизвестно. Может – годы, а может – и десятилетия. Неизвестно также, отлучался ли он из Ростова. Но если вы заглянете в Макарьев Желтоводский монастырь на Волге, вам обязательно скажут, что Григорий провел какое-то время у них, и что постриг его – сам Макарий. А в доказательство покажут монастырскую церковь во имя Григория. Я пытался возразить смазливой монашке: Макарий вряд ли мог постричь Григория. Напомнил ей, что Макарий пришел на Желтое озеро только где-то в начале 15-го века, а монастырь основал аж в 1434 году, когда Григорий уже… Она посмотрела на меня с такой испепеляющей жалостью, что я сразу понял: нет, Лопот не мог не побывать здесь.

В начале 20-х годов архиепископ Дионисий Святогорец поставил Григория игуменом монастыря Спаса на Песках под Ростовом. За два года запущенная обитель пришла в образцовый порядок. И опять началось то, от чего Григорий уже раз бежал: почет, уважение, постные рожи людей, ни бельмеса не смыслящих в том, чем он занимается. Пришлось и отсюда бежать… Так Лопот попал на Глушицу. В Житии Дионисия Глушицкого сказано: «Пришел некто из города Галича, бывший архимандрит в городе Ростове, Григорий именем, добродетелью исполненный. Он умолял преподобного дать ему келью». Да ради бога! Святые сдружились, много беседовали – так скажем: о Дао и Дэ. Лопот отдыхал душой и готовился в путь. В один прекрасный день тронулся вниз по Глушице, вышел к Сухоне...

И вот мы вернулись к началу: Григорий спит на берегу. Возможно, он видит во сне своих мертвых родителей, монастырь Рождества Богородицы в Галиче, князя Юрия, Желтоводское озеро, себя, входящего в его воды, свои разговоры с Макарием, прогулки над Волгой, ход облаков в бездонности русских небес. А может, это снится Макарию. Или это – их общий сон, молитвенное единение вне времени и пространства. Макарий: «Тебе, брат, пора». Григорий прислушивается к желтоводскому колоколу и просыпается. Звоны плывут над Сухоной. Григорий бормочет: «Сподоби меня достигнуть места»…

На Пельшме он зажил анахоретом, питаясь, чем бог пошлет. Впрочем, монахи с Глушицы присматривали за стариком. Сам Дионисий его посещал и весьма хвалил место. Потом появились ученики, пришла пора строить церковь. Григорий выбрал для нее необычное посвящение: во имя Собора Богородицы. Этот праздник отмечают на следующий день после Рождества Христова. Собор Богородицы – это собрание тех, кто был рядом в момент рождения сына: ангелы, пастухи, волхвы… Икона праздника иллюстрирует рождественскую стихиру Козьмы Маюмского: «Что Ти принесем». Вот перечень того, кто что приносит, по ее тексту: «Ангелы – пение, небеса – звезду, волхвы – дары, пастухи – чудо, земля – вертеп, пустыня – ясли, мы же – Матерь Деву». Упомянутые персонажи легко обнаруживаются на иконе. Но кто эти «мы», что приносят Христу «Матерь Деву»? Посмотрим.

Церковь на праздник Собора поминает царя Давида, Иосифа Обручника (мужа Марии) и его сына от первого брака Иакова (брата Господня). Два последних были рядом с Марией при рождении мальчика, а Давид – его пращур. Они стоят прямо под Богородицей, среди группы людей в восточных одеждах, по бокам которой – Иоанн Дамаскин и Косьма Маюмский (со свитками). Искусствоведы эту группу политкорректно именуют «певцы» (так сказать, Хор Турецкого), но певец-то там только один: царь Давид, остальные – просто евреи, празднующие прибавление в семействе. Вот они и приносят мать для рождения сына от еврейского бога. К настоящей Богородице этот кагал (собор) никакого отношения, разумеется, не имеет. Но подобного рода «певцов» на иконостасах русских церквей не меньше, чем даже в телевизоре. Несут темным массам свои духовные ценности.

Русские – вот бездуховный народ! – поняли Собор Богородицы как праздник повитух и рожениц. Назвали его Соломонидами, в честь Соломонии, которая (согласно Евангелию от Иакова) была акушеркой Христа. Праздновали так: варили кашу (это называлось «бабья каша»), пекли пироги, запасали спиртное и шли к повивальным бабкам, жрицам таинства родов, пировали до посинения. Пироги в этот день носили и в церковь, угощали божественную роженицу. Точно так же в обычные дни их носили и всем разрешившимся женщинам. Ничего специфически христианского. Нормальное общечеловеческое благоговение перед тайной рождения. Религия матки и родов, известная всюду во множестве форм. Например, Сократ называл свой метод извлечения логоса на свет в ходе беседы – повивальным искусством, майевтикой. Сократ был шаманом, я говорил. Шаманы часто рядятся в женщин в магико-диалектических целях.

 

Теперь перенесемся километров на десять к северу от Лопотова монастыря, на место, которое называется Лисьи горы. В 19-м веке краевед Кичин записал здесь следующую легенду. Беременная баба жала рожь на Лисьей горе, вечерело, а несжатая полоса не убывала. Баба обратилась к Солнцу с просьбой подождать, пока она кончит. Но Солнце продолжало свой путь. Тогда Баба выматерила Солнце и – окаменела. Буквально. Получился огромный валун, называемый Каменной Бабой. Кичин писал о местных: «Невольное чувство страха овладевает ими, когда они приближаются к этому камню». В то время он лежал прямо под горой. А сейчас скрыт в леске возле дома бывшего главы местной администрации. Мужик прибрал Бабу подальше от греха, ибо Лисью гору интенсивно растаскивают на стройматериалы. Спас богиню.

 

А может – и приватизировал. Так, по крайней мере, говорят туземцы, которые не очень любят администратора. Еще они говорят, что изначально Баба была на Лисьей горе (или – Лысой, как ее еще называют), а потом пришли попы и сковырнули камень вниз, под гору. Ну, я не стал бы так уж все валить на попов. Скорей всего Баба никогда и не была на вершине горы. Ибо по своей мифологической природе она – обитательница влажных ложбин. Мы не раз бывали в ее святилищах, расположенных именно под горой, поближе к воде (см., например, здесь, здесь и здесь). А на горе должно стоять святилище бога остро мужского. На Лисьей горе расположен Ильинский погост. Логично: Илья – православное воплощение Громовержца-Перуна. К этому остается добавить, что озимая рожь, которую жала Баба, поспевает к Ильину дню (2 августа).

Это аграрный аспект мифологии Лисьей горы (кстати, вспомним про Бедную Лизу). Однако здесь есть еще один интересный момент, солярный. Смотрите: Солнце все-таки подчиняется матерному заклятию Бабы, останавливается. Это не вполне очевидно, тем не менее, это так. Ведь один из важнейших аспектов мифологии Солнца – временной. Солнце это часы, календарь, воплощенное время. Матеря Солнце, Баба хочет остановить течение времени. И останавливает – ценой собственного окаменения. Это как в «Фаусте»: «Остановись мгновенье». И жизнь выпадает в осадок. Баба властна над Солнцем, поскольку она властна над собственной жизнью (не забывайте, она ведь не человек). И по той же причине она властна и надо всем в этом мире. Ибо жизнь Божественной Бабы – это любовь, которая движет Солнце и другие светила (Данте).

Забираясь на Бабу, я во всю глотку орал: «Все быстротечное – символ, сравненье. Цель бесконечная здесь – в достиженье. Здесь – заповеданность истины всей. Вечная женственность тянет нас к ней». Стих нашел. Бабья прелесть. Мистический хор, заключающий «Фауста». Попробуйте на язык эту мантру. Повторите тысячу раз (лучше – по-немецки). Впадите в неистовство. Лично я впал. И понял: Григорий посвятил свою церковь Матери Солнца.

Солнце рождается в день зимнего солнцестояния (23 декабря). Христиане приурочили к этому дню свое Рождество Христово. Но их календарь отстал, а вместе с ним – и Рождество, и Собор Богородицы. Тем не менее, суть праздника Бабы-Земли, порождающей Солнце из недр своей материнской пещеры, нисколько не изменилась. И эта суть отразилась в Бабьей мифологии Пельшмы. Место силы само подсказало Григорию митраистский миф о рождении Непобедимого Солнца. Ведь сила места в том и состоит, что оно способно внушать человеку свои мифы. Мы обычно и не сознаем, откуда у нас берутся сны и сюжеты, но мы всегда воплощаем то, что вдыхает в нас гений места. Взгляните хоть на ограду Ильинского погоста, построенную в начале 20-го века. Она украшена дисками вечно рождающегося и никогда не умирающего Солнца.

 

Остаток жизни Григория прошел под знаком схваток, в которых рождалась новая Русь. Он и сам был при родах. В 1433 году ходил в Москву и убеждал своего знакомца по Галичу князя Юрия Дмитриевича вернуть престол племяннику (Василию Темному). И случилось чудо: Юрий оставил Москву Василию. А вот с сыном Юрия, Дмитрием Шемякой, вышел конфуз. Когда в зиму на 1450 год этот смутьян осадили Вологду, Лопот пошел обличать его. Уникальнейший случай в русской истории: церковник сказал в лицо власти горькую правду о ней. Шемяка рассвирепел и приказал сбросить старца с моста. Отлежавшись на льду, Григорий все-таки оклемался. Он умер в 1451 году, в 127 лет.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.