ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Лишь ко второй перемене блюд Копоний, разгоряченный прекрасным верейским вином, вспомнил о соглядатае. Сотрапезники согласились его выслушать.

Консул приказал подать в экус, примыкавший к саду, обед из четырех перемен. Еда не должна отвлекать от беседы. Ягненка, увенчанного паштетом из птичьих потрохов и тыквой; холодный пирог из овечьего сыра, политый медом и обложенный фасолью, грецкими лущеными орехами и персиками; медвежий окорок; и, наконец, улиток, рубленых кишок теленка, печени серны, яиц в зелени, горлинки и тунца. На десерт – маринованные оливки. Чтобы не оскорбить веры гостя, хотя гость был не иудей, а идуменянин, консул справился о меню у смотрителя дворца.

Между тем Копоний получил от Антипаса аравийский меч в золотых ножнах, инкрустированных драгоценными камнями и с большим изумрудом на рукоятке – меч стоил целое состояние; пятьдесят талантов золота; великолепного кувейского скакуна черной масти – именно этого красавца прокуратор заметил в «караване» тетрарха; и котенка леопарда. Теперь сытый котенок жмурился под боком нового хозяина, а Копоний подсовывал ему кусочки куропатки.

Квириний же приказал унести подаренного ему котенка: консул не любил кошек. Он представил подросшего и выдрессированного зверя на цепи у кресла своего дворца в Антиохи и хмыкнул: азиатчина. Кроме того, сенатор получил сто талантов золота и двух домашних рабов. Один – только что декламировал свои стихи на греческом, латинском и арамейском под одобрительные возгласы свиты; другой – преподнес легату миниатюрную золотую колесницу, запряженную четверкой скакунов из слоновой кости и золота, собственной работы. Даже в Риме ахнули бы от такого приобретения.

Властители возлежали вокруг стола из слоновой кости, укрыв ноги разноцветными шелковыми одеялами. Рабы унесли тоги римлян и лацерну тетрарха. Свита пировала по краям экуса. По разгоряченным лицам стекал пот. Смех перемежали славицы вельможам. Тихая музыка цитр и халилов баюкала сад.

Тогда-то Николай, оставив кубок, отправился за доносчиком.

**********

На заднем дворе у яслей пара лошадей сонно жевала овес. Лошади отмахивались хвостами от огромных серых слепней и то и дело брыкали задними ногами по животу и переминались. Рядом разговаривали двое: дородный латинянин, помощник конюха Квириния, и маленький сухонький иудей с землисто-желтым малярийным лицом. Колпак на голове иудея сбился набок, и засаленные пейсики запутались во всклокоченной бороденке. Рукава замызганного халата прохудились на локтях, и из дыр виднелись острые костяшки с бурыми мозолями. Латинянин в рабочей эскамиде, широко расставив ноги, толстой ниткой и шилом чинил седло. Под стать лошадиной морде, вытянутое лицо латинянина было мокро от старания. Белокаменные плиты двора пыхали зноем. Под навесом, вытянув ноги, млел стражник иудея. Щит и шлем лежали рядом.

– Чем твой Бог лучше моего, что тебе даже император не указ? – забавлялся латинянин.

– Мой Бог не лучше и не хуже, потому что единый. Другого нет, – устало, по которому кругу, ответил иудей, и его маленькие, как у крысы глазки зло сверкнули.

– Сколько народов на земле и у всех свои боги. Что же твой всех к ногтю не прижмет? А ты против императора!

– Смертный, рожденный от женщины, не может управлять смертными, как Бог. Сегодня он император, а завтра…

Латинянин предостерегающе покосился на иудея и сказал:

– Заврался! Как манипула без центуриона? Так и у богов. К каждой манипуле свой бог приставлен. А твой со всеми один справляется? Потому и порядка у вас нет.

– Тебе объяснять, как вон тому мулу. Брюхо набил и на душе спокойно. Издохнешь, и никакой тебе Юпитер не поможет. А я воскресну с верой своей и вечно жить буду.

– Воскреснешь? Ты? О-хо! Ты Дионис, чтобы воскресать каждую весну? Или Митра? – Латинянин развеселился от несуразицы. Он затрясся всеми жирами и опустил руку с шилом, чтобы не пораниться. Солдат, почуяв потеху, удобнее приподнялся на локтях.

– Смеешься? Ну, смейся, смейся! А вот послушай, веселье отшибет! – зло процедил иудей и преобразился. – То было время, когда халдеи разрушили Ершалаим, а множество иудейского народа поубивали и увели в плен. Правил халдеями царь Невухаднеццар. Был в плену халдейском с поверженным царем иудейским Иехонией и другими знатными людьми отрок Иехезкэл, сын священника Бузи. По малолетству он не успел принять сан.

Ему дозволили жить среди своего плененного народа в собственном доме на реке Ховар. Через четыре года Бог призвал Иехезкэля к пророческому служению. Всех добрых дел его во имя Господа не перечесть, и за то решил Господь явить Иехезкэлю Свое могущество. Привел Он его на огромное поле и поставил посреди него. Во мраке тонули далекие горы и холмы, и нигде не вставало над равнинами солнце. По всей земле были разбросаны высохшие кости человеческие и черепа. Обомлел Иехезкэль и спрашивает: «Что это, Господи? Неужто срок мой приспел и призываешь Ты меня к Себе?» А Господь отвечает ему: «Кости эти и прах – весь дом Израилев. А теперь скажи, сын человеческий, оживут ли эти кости?» Задрожал Иехезкэл: «Кому же, как не Тебе знать это, Господи?» «А ты скажи пророчество моим именем над этим прахом, и я вдохну в них жизнь, и воспрянет из небытия тлен». Послушался Иехезкэл и говорит: «Кости сухие, слушайте слово Господа!» И тут со всех сторон началось шуршание земли и движение, словно полчища змей расползалось из-под коряг. Кости приближались к своим черепам, скреплялись жилами, на жилы нарастала плоть, а плоть покрывала кожа. И увидел Иехезкэл вокруг множество мертвых тел, словно только миг, как они испустили дух. Тогда Бог говорит Иехезкэлю: «Произнеси другое пророчество. От четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убогих и умерших. И они оживут!» Иехезкэл изрек повеление. Тогда из гробов стали вновь ожившие женщины и дети, старики и мужи. И удивлялись между собой: «Как так, мы снова живы, хотя никакой надежды у нас уже не оставалось?» Отвечал им Бог: «Только народ мною избранный и праведный достоин вечной жизни».

И спросил Иехезкэл: «Господи, почему же не воскресли другие несчастные?» А Бог отвечает: «Пусть о них заботятся их боги!»

Конюх взялся за шило, досадуя, что веселая болтовня обернулась проповедью. Солдат закрыл глаза.

– А теперь твои воскресшие померли или землю топчут? – язвительно спросил конюх.

– Про то тебе знать необязательно.

– Необязательно! – передразнил конюх. – Если вечно живут, покажи хоть одного! Молчишь? Я тоже могу порассказать про Геркулеса. Да кто видел?

– В свитках священных записано!

– Записано… Что же он, всех под одну гребенку чешет, твой Бог. По-твоему, и убийца и младенец одинаково из земли встанут, если они твоего племени.

– Младенцу за грехи родителей воздалось! Богу не угождали!

– А как же ему угождать, Богу твоему?

– Жертвами, молитвами, соблюдением законов, переданных Богом Мошеаху. Жизнь вечная только для праведников. Злые будут брошены в долину Енномову.

– Выходит, ты, по рождению, вечно жить будешь? Тебе только чаще молиться надо, да на алтарь Богу своему жертвы подавать. А я хоть бы весь твой род озолотил, хуже для тебя буду, чем последний разбойник твоего племени! Так что мне твой Бог, если я для него все равно хуже навоза? И если не твой Бог меня сотворил, откуда же я взялся? А если он меня сотворил, так чем я тебя хуже? Молчишь? То-то! А говоришь – единый! – назидательно заключил латинянин. – Выходит, мои боги посильнее твоего. Потому как ты под стражей, а не я! У меня оба брата, хвала богам, в центурионы выслужились и свою землицу имеют и достаток. Обо мне не забыли. А ты в рванье. Иль не угодил своему богу?

Старика мучила жажда. Со вчерашнего дня несчастного не кормили. Но просить воду и пищу у богохульника он считал изменой вере.

– Забавный вы народ! – вдруг заговорил солдат, поднимаясь. Он отряхнул солому с колен и надел пояс с оружием: скоро смена. Зачерпнул из жбана вино, разбавленное водой. – Ты за Бога своего, – он утер раздвоенный подбородок, – а предаешь своих, кто в него верит.

– Не к вам я шел, а к четверовластнику! Он идумейского племени, но все же не язычник! – взвизгнул иудей, выпучив глазки, и жилы на его шейке напряглись тетивой. – Это он продался за венец своего отца изувера и меня привел на глумление. Не Богом ему власть дана, но вами! И коль Богу угодно меньшее из зол, так лучше пожертвовать горсткой безумцев, чем вы опять страну кровью зальете!

– Тебе виднее, – примирительно сказал солдат и присел к конюху. Он достаточно пожил и ценил чужую прямоту. – Только не вздумай говорить это на допросе! А то живо на кресте окажешься. Свои камнями не зашвыряют?

– Лучше быть проклятым людьми, чем стать неугодным Богу…

– Тогда стоит ли хлопотать о людях?

– Жизнь пуста, если человек забывает Бога. Если я здесь, значит это угодно Богу!

– А смерть? Если тебя не казнят, как разбойника, так казнят свои, если узнают.

– Но и ты не убежишь из боя! Не потому ведь, что вместе с тобой казнят каждого десятого в когорте. Есть что-то страшнее смерти.

– Вот как? Боги у нас разные, а думаем мы одинаково! – задумчиво сказал солдат.

– Как звать-то тебя? – полюбопытствовал конюх.

– Ицхак из Назарета.

– Пей, – солдат подвинул ковш оборванцу.

Иудей пил, захлебываясь и расплескивая воду: его кадык прыгал под обросшим горлом, как палка под свалявшейся шерстью.

За стойлами послышалось бряцание металлом и торопливые шаги. Солдат схватил щит и шлем и выпрямился. Конюх отложил инструменты.

Великан приказал иудею идти за двумя центурионами в алых сагумах. Старик с трудом разогнулся и покорно, но без спешки заковылял на допрос.

**********

Вельможи играли в кости по римскому динарию на кон. Квиринию и Копонию по разу выпала «Венера». Они забрали деньги. Антипас подыгрывал им: его «собака» рассмешила римлян. Примеру господ последовала свита.

К неудовольствию игроков Николай привел доносчика. В тщедушного оборванца под пьяный смех полетели объедки. Иудей вяло заслонял голову. Мокрый от жары раб Квириния с опахалом решил: это новая забава. Слуги удобнее развернули лежаки властителей. Прокуратор и царь, полулежа на боку, усмехнулись. Сенатор поднял руку и прекратил глумление. Он отпустил стражу. Николай отступил лишь на шаг, готовый свернуть иудею шею, и напоминал собаку, загнавшую дичь.

– Что привело тебя к твоему господину? – благодушно справился Квириний.

– Мой господин – есть Бог! – ответил старик на эллинском с сильным арамейским акцентом. – А к четверовластнику меня привела забота о благе моего и твоего народа.

Антипас рассыпал кости, и глаза его сузились от гнева; тонкие пальцы прокуратора – лица хозяина раб не видел – замерли в шерсти дремавшего котенка; из свиты тетрарха раздались возмущенные возгласы. Консул нахмурился. Раб замер.

– Ты мудрец? Чем же ты поможешь моему народу?

– Сам помоги твоему народу, закрой хоть на день двери храма Януса Квирина.

Легат удивленно приподнял бровь.

– Ты осведомлен о нашей вере? Тем лучше. Значит ты принес известие о мире для нашей армии? – с иронией проговорил он. – Но мы не воюем с твоей страной.

– Великому Риму хватает войн. Даже у нас слышали: не все они победоносны. Особенно против германцев. Могущество моего Бога предотвратит еще одну. И гибель моего народа. Для этого я пришел к четверовластнику, а не к тебе.

– Что же позволяет тебе считать себя равным твоему господину? Или у тебя есть армия, власть и деньги, чтобы угрожать Риму?

– Мы все умрем. Но разве тебе, властителю моего господина, – рабу Копония послышалась издевка в голосе старика, – понадобятся там богатства? От тебя не останется даже тени, а твои богатства достанутся тем, кто их не заслужили! Так чего стоят твои золото и власть для Бога, если он их кому-то дает, а кому-то нет?

– А что же есть твой Бог, которого ты чтишь даже в нищете?

– Он могуществен везде. Но чтобы узреть это, надо верить и соблюдать закон, завещанный Мошеаху Богом на Синае. Кто соблюдает его, обретет жизнь вечную. Только души добродетельные обретут другие тела. А души злые обречены на вечные муки…

– Это напоминает учение Посидония с Родоса, – обратился консул к знати. – К этому мудрецу ездили даже великий Помпей и Цицерон, знавшие учение древнего Портика! – И к иудею: – Но если ты заслужишь бессмертие, подобно богам, зачем хлопотать о бренностях земли? Что ты делаешь здесь?

– Что бы я ни делал, я бы все равно стоял перед тобой по предначертанию Предвечного.

– Веди меня, о, Зевс, и ты Судьба, к пределу, каким бы он ни был. А если и замешкаюсь в малодушии, то все равно приду в назначенный я час! – процитировал легат. – Это Клеанф. Но твой бог, имеет ли он тело, вес, размеры? Похож ли он на вас? И где он обитает?

– Разве ты видел где-нибудь его изображение? Он обитает везде. Он над всем. И невозможно спрятать от него свои помыслы…

– Это схоже с учением Парменида и напоминает великого Платона! Весь ли народ придерживается твоих взглядов?

– Если бы весь народ соблюдал законы, Бог не отвернулся бы от нас. И Рим не властвовал над нами. Лишь избранным предначертано строго соблюдать заповеди, чтобы Предержащий не отвернулся от избранного Им народа.

– Ужели великий Рим первым покорил вашу страну? Так праведен ли твой народ на протяжении столетий? И действительно ли он избран?

Иудей покраснел от возмущения.

– Ты веришь в бессмертие, – продолжал легат. – Считаешь себя избранным, даже среди единоверцев. Значит, ты отделяешь себя от своего народа. Не есть ли это секта, по примеру сообщества Пифагора. Нет ничего нового в твоих словах…

– А что тебе дали твои знания? Я верю во Вседержителя, и что он не оставит меня. А во что веришь ты, повторяя бесконечный спор жалких безумцев, мнивших себя равными Богу в познании истины? Она от них так же далека в миг смерти, как и в миг рождения. Но если ты веришь в свои россказни, к чему тебе роскошь и власть над обреченными, как и ты? К чему, если через десять лет от тебя останется тлен? Не умножили ли твои знания сомнения? Не бессмысленны ли твои дни и суета вокруг почестей? Мы оба седы. Но ты приговорил себя к мучительнейшей из казней – к долгому ожиданию смерти в темнице собственного тела, наедине с бессмысленными и горькими раздумьями!

Гомон за столом стих. Сенатор покривил рот.

– А разве в царстве теней, после смерти твой Бог обещает тебе такой обед? И если нет, то к чему мучить себя при жизни и ждать несбыточного после смерти? Впрочем, тебя привели за другим. Расскажи о смутьянах.

Антипас ухмылялся: оборванец ловко поддел спесивых римлян.

– Я говорил, им надо втянуть народ в бессмысленную войну! – ответил старик. – Суть их проповедей тебе передали. Иначе ты бы не приказал меня привести. А четверовластник не вез бы меня из Галилеи. Мятежников пьянит предчувствие крови. Я знаю одного, Йехуду из Гамалы. О другом, Садуке, лишь слышал: он не появлялся в наших краях. Йехуда – сын виноградаря. Считает себя законником. Лет сорока от роду. Неприхотлив в еде и питье. Одинаково ловко управляется со словом из древнего закона и с мечом. Всегда носит кинжал. Всех, кто пререкается с ним, считает изменниками веры. Поэтому люди молчат. Когда змея шипит, разумнее замереть, изловчиться и прибить гадину камнем.

– Твои слова разумны. Однако чем ты докажешь, что ты не лазутчик? – спросил Копоний.

– Когда бы им нужен был лазутчик, они не послали бы старика. А в Назарете меня и моих сыновей хорошо знают и дом мой легко найти.

– Ты готов отдать заложниками сыновей?

– Тебе не достаточно моей головы?

Квириний нетерпеливо поднял руку.

– Как ты оказался среди изменников?

– В шабат правоверные собрались в молитвенном доме. И учитель Пинхас предложил выслушать законника, пришедшего издалека.

– Хорошо! Как ты намерен помочь?

– Они справедливо считают меня преданным закону, и думают, я готов следовать за безумцами. Они заранее присылают человека, чтобы собрать народ. Когда он появится, я отошлю старшего сына за военным отрядом.

– Что ты хочешь за помощь?

– Не трогай селян, одурманенных речами безумцев.

Мгновение консул размышлял. Пытками от фанатика ничего не добиться. А в землях Антипаса карателями будут командовать люди царя.

– Даю слово, наказаны буду лишь виновные! – проговорил Квириний. – Иди.

Стража увела старика.

– Если бы все твои подданные, тетрарх, так служили своему господину, нам незачем было покидать Рим! – съязвил Копоний.

Антипас покривил губы. Ему захотелось казнить старика в соседней комнате. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги "ПРЕДАТЕЛЬ"