НАЧАЛО и ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Lectori benevolo salutem!¹ Да запомнится, @.ru, ник твой, да не накроется во веки веков комп твой, да не погубится тонкость дермы твоей – загадочность анимы на материнской плате и вне ее, ибо gramma² и посейчас, и попотом и по et cеtera! И стал Текст, где слово спаривается одно с другим легко и охотно (учился он легко и охотно, виленин) – не парится-жарится, не жалеет/зовет/плачет, и еще шесть «не»: прогибается, канючит, юлит, жалеет, хамит, жульничает, потому как, раз всех и впрямь тошнит, то спектакля, конечно, не будет – да и как ему быть?.. Даниил Иваныч Ювачёв обувается и, прихватив трость, выходит из квартиры. (О, как он – статный, ладный – съезжает с перил!..) «Что в имени тебе моем?» – постмодернистничает Даниил Иваныч, грустно улыбаясь, а я пожимаю плечами и шепчу растерянно: «Как хорошо… как хорошо, что вы все это написали… милый, драгоценный, ни на кого не похожий! Да если б не ваши С л у ч а и, пожалуй, сойти с ума было бы куда легче: первый раз я открыла их в шестнадцать, а потом всякий раз, когда становилось лихо, перечитывала… Они смешили, баюкали; они говорили живи, дура, живи – и я слушалась, всегда слушалась… да только их-то и слушалась…» – Даниил Иваныч гладит меня по голове и предлагает пройтись: я соглашаюсь и пытаюсь вспомнить, сколько зим не бывала на Невском. Впрочем, сегодня проспект, пожалуй, несколько странен: плотная, не такая, как всегда, серо-сизая дымка, голубоватые геометрические фигуры, танцующие на крышах домов, густая синяя вуаль, покрывающая светящуюся мостовую… Становится не по себе – к тому же, идущие навстречу персонажи заставляют меня усомниться если уж не в реальности происходящего, то в собственной вменяемости: одного Даниила Иваныча я еще могу вынести, но вереницу мертвых литераторов… «Страшно? – усмехается Даниил Иваныч, видя, как пугает меня горбоносый профиль А., и тут же, отворачиваясь от графа Т., скисает: – Если б вы знали, как мне, как мне страшно, вы посчитали бы собственные скелеты в шкафу вздором!» – «Почем вам знать о моих скелетах?» – «По текстам, голубушка, по текстам… Вы, как и я, не совсем, так скажем, здоровы…» – «Бросьте: я, в отличие от вас, никогда не писала о себе. Если же и использовала некоторые детали, то изменяла до неузнаваемости. Что же касается произведения искусства как невроза, то Юнг давно…» – «Нет, это вы, вы б р о с ь т е! – он кипятится, и тут же извиняется. – Простите великодушно. Но, смею заметить, каждый художник рисует прежде всего себя, не отпирайтесь…» – «Я лишь переплавляю некий опыт… синтезирую, крою… меняю траекторию движения персонажа…» – «Вы не столь простодушны, сколь милы… хотите выпить?» – «Я хочу в Аргентину…» – «В Аргентину? Куда именно?..» – «В Буэнос-Айрес. Там есть кафе “Руби”: а знаете, тот рассказ Кортасара – ну, “Местечко, которое называется Киндберг”, – в свое время здорово меня зацепил…» – «А что вы, голубушка, знаете о времени?» – останавливается вдруг Даниил Иваныч и, тяжело дыша, кладет руку мне на плечо. «То же, что и вы: времени не существует, – я не пытаюсь хоть сколько-нибудь отстраниться: он не неприятен. – Быть может, именно поэтому у меня его никогда и нет?..» – «Как жаль, что мы не встретились раньше! Или наоборот – позже… В ваши дни… Мы могли бы стать идеальной парой… – он целует мне руку и с сожалением смотрит на часы: – Такое возможно?.. Ответьте, скоро я должен буду покинуть вас…» Я пожимаю плечами, не обольщаясь насчет идеальных пар, и отвечаю честно: «Не уверена. Может, кофе на посошок?» Он понимающе кивает; мы заходим в маленький ресторанчик и заказываем латте, гляссе, эспрессо, мокко, капучино, американо… мы упиваемся в усмерть, о-la-la! Но перед этим Даниил Иваныч успевает прочесть мне три последних «Случая», не вошедших ни в одно из изданий – Даниил Иваныч называет их «Идиотскими сказками»: о, они чудо как хороши после каннабиса и маковой соломки!

Идиотская сказка номер раз

«По сучьему веленью, по оному хотенью, жили-были на свете колорном Нос, Шея и Крыся Бардачелла.

Нос был длинный, тонкий и во всё влезал без спроса.

Шея была вертлява и вечно важничала.

Крыся Бардачелла была родом из Польши; она вышла замуж за итальянца и сменила фамилью, но легче ей от этого не стало.

- Как странно всё это, как странно! – вздыхала она долгими зимними вечерами, пока Нос и Шея промеж себя спорили.
-
- Что странно? – спрашивал итальянец Крысю, но она, поглаживая украшение из эмали от Frey Wille, только улыбалась и ничего не говорила.
-
- Сдается мне, что если в текстёнке появляется выражение типа «галстук от Нermes» или «запонки от Carrera y Carrera», текстёнок явно второй свежести и написан дамкой! – умничала Шея.
-
- Сдается мне, драгоценная Шея, будто до всего вам есть дело! И самое удивительное, что дело есть вам и до хьюмидора на пятьдесят семь сигар из платанового дерева! – фыркал Нос и чихал не нее, однако Шея не унималась.
-
Так продолжалось до тех пор, пока Крыся не устала от Носа и Шеи – больно часто те спорили! Вильнула Бардачелла хвостиком, мордочку вытянула – цап! – да прокусила Шею. И истекла Шея кровью, а кровь Нос залила – так тот в ней и захлебнулся. А Крыся сидит на солнышке, лапочки свои потирает, довольная: любимую статью Конституции перечитывает: Цензура запрещена. “Fuck you!” – “Говорит по-английски”».

Идиотская сказка номер два

«Жили-были Нос, Зуб, Шея и Крыся Бардачелла. Нос ушел в запой, Крыся на остров Буян полетела, чтоб между делом в Duty Free вискарём недорогим отовариться. Так остались Зуб и Шея вдвоем.

Точит Зуб Шею, точит… Впивается в нее, грызет, колет – чуть не режет. Плачет Шея, ничего понять не может, за что ей наказанье такое, а Зуб посмеивается: “Ха-ха! – а дальше так: – Хо-хо!”

Совсем тонкая стала Шея, тронь – того и гляди, сломается! Стала она тогда на помощь звать: “Э-гей! – а потом: – О-гой!”

И прилетела тогда с острова-Буяна Крыся Бардачелла под вискарём, и вырвала Зуб, но без наркоза: так умерла Шея от болевого шока, а перед смертью услыхала, как ей Зиновьева-Аннибал шепнула: “У меня в сердце зуб болит! О, люди без зуба в душе!” – с тем и почила».

Идиотская сказка номер три

«Решила как-то Шея о душе подумать, а Крысе это не понравилось: «Будут ещё всякие шеи думать!» – и прокусила ей тонкое горлышко, и потекла оттуда водичка сладкая, и облизнулась Крыся Бардачелла, и больше Шею не мучала, и никто не мучал». ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
___________________________

1 Привет благословенному читателю! (лат.)
2 Буква (греч.)

На Главную блог-книги СПЕРМАТОЗОИДЫ