НАЧАЛО и ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ – ЗДЕСЬ

Кухонька маленькая – на такой, кажется, не удавишься: но это лишь кажется. А накинь на шею косынку, завяжи узел – или вставь в петлю палочку, чтоб затянуть легче… Сана зажмуривается, но только на миг: экранчик не отпускает, экранчик, только-то: «Мы можем утверждать, что стремление к счастью, в конечном счете, несет в себе и противоречие, – читает она, исправляя «Мы можем» на «Можно», а перед «противоречием» добавляя «и некоторое». Итого: «Можно утверждать, что стремление к счастью, в конечном счете, несет в себе и некоторое противоречие. Чем больше мы стараемся добиться его, тем меньше мы его получаем…». Сана морщится, выделяет «счаcтья», нажимает на Del. Итого: «Чем больше мы стремимся к нему, тем меньше получаем» – когда, интересно, она решится отформатировать диск?..

Текст следует обнулить; «фарисейство» же (следующий абзац) – слишком сложное слово для восприятия сегмента масс-маркет: лучше заменить его хотя бы на «лицемерие» (или тоже перевести?), и – дальше! дальше! быстрей! отправить нужно утром: «Обратите внимание на того человека, который стремится иметь хорошее здоровье, – Сана трет глаза, зажмуривается, закуривает. – В той степени, в которой он прилагает к этому усилия, он уже заболевает тем нервным заболеванием, которое называется ипохондрия». Выделить, нажать на Del., набрать: «Обратите, кстати, внимание на человека, стремящегося быть абсолютно здоровым. Прилагая к этому максимум усилий, он заболевает, в конце концов, расстройством под названием ипохондрия, что означает “печаль”». Сана думает, что пора пропустить стаканчик.

Пропускает.

Кухонька маленькая: кажется, удавишься – и уже не уместишься, ноги наружу вылезут, и руки, и лицо… а на дворе-то стужа: чувствуют ли мертвые холод? Ай-ай-ай, нехорошая девочка, ой ли не стыдно? Почему мне должно быть стыдно, дядя? Ай-ай-ай, Саночка, крохотная поганочка, а-та-та, а-та-та, аты-баты, шли солдаты, ай-ай-ай, ой-ё-ёй, кто здесь? Ай-ай-ай, нехорошая Саночка, бессовестная поганочка! Посмотри, посмотри на мою папочку – не то подставишь попочку!

Сана – в руках у нее маленькое красное ведерко в белый горошек и такой же совочек – заходит в подъезд. Девочка, окликают ее, поможешь?.. Какой странный дядя – совсем не такой, к каким она привыкла, совсем не такой, как папа или дядя Олег, совсем! Вам помочь? Мне. Не бойся! Ты такого раньше не видела… Саночка доверчиво поднимается: у дяди в руке розово-сиреневый гриб – толстый, некрасивый, пахучий… Краска заливает ее щеки: наверное, опять она что-то не то сделала, даже наверняка! Об этом уж точно нельзя маме рассказывать – опять разнервничается… да и вообще… вообще никому… стыдно-то ка-ак!.. Не бойся, потрогай… Ты ведь любишь шоколад? «Сказки Пушкина»… Есть у меня… И днем и ночью кот ученый… Возьми, Лолитка… Все ходит по цепи кругом… Не бойся… Идет направо – песнь заводит… Ну что ты как маленькая? Берите смелей, Алиса Лидчелл!.. Налево – сказку говорит… Ты же взрослая, взрослая… Там чудеса… Все взрослые девочки делают это, ты разве не знала?… Вот так… В ладошку, в ладошку… Там леший бродит… Ну, трогай же… вот здесь, здесь три-и-и… Сана на миг застывает, а потом, словно ошпаренная, припускает: ножки наверх бегите наверх умные наверх сильные наверх ведерко наверх совочек наверх гриб наверх сморщенный наверх скользкий наверх скорей наверх папа наверх папочка наверх папуля наверх…

Сухой щелчок замка.

Сана заикается всего ничего: месяц, а левый глаз дергается и того меньше – недели две. Сана боится, что из-за дяди у нее появятся дети: «А как я родилась?» – «Тебя из моего животика вынули» – «Из животика?» – «Ну конечно…» – «А ты перед этим что-нибудь трогала?» – «Что именно?» – «Ну… что-нибудь… неприятное… липкое…» – «Липкое? Неприятное? Нет, ничего такого…»

Психотерапевт заверяет, что десяти-пятнадцати сеансов гипноза будет достаточно.

Еще стаканчик – впрочем, бесполезно: алкоголь давно не вызывает эйфории. Сана открывает глаза и, как в детстве – по слогам – читает: «Кинопроектор любительский ЛУЧ-2, для демонстрации 8-мм озвученного и неозвученного фильмов. Розничная цена 70 руб.»: эксгумация воспоминаний, почему нет?.. Та-ам, в нижнем ящике стола, пылится дюжина картонных прямоугольников: здоровенная белая Б на синем фоне, внизу – черным – БОБИНА, Ордена Ленина Ленинградское механическое объединение… Сана находит скотч, прикрепляет к стене ватман и выключает свет.

Вот она, старая их квартирка на Куусинена (за кадром: длинный кирпичный дом, запорошенный снегом дворик, Черныш, грызущий кость у мусорного бака); вот мать за ф-но – еще немного, и ее, того и гляди, стошнит прямо на «Детский альбом» (крупным планом, резко – и тут же, отдаленно, в дымке: П. И. Чайковский). Слева, за столом, заваленным бумагами, – отец: вот он грозит пальцем, вот отворачивается, а вот уже встает и, нащупывая папиросы, быстро выходит из комнаты. Курить, курить: есть ли альтернатива?.. Тысяча девятьсот семьдесят два неважных варианта: оливье, мандарины, «лучшее в мире» Советское, купленная загодя курица, свои, с дачи, картошка да соленья, которые, тихонько чертыхаясь, закатывала буся – вон она, справа – летом… А вот и дед: починяет примус, а вот и… Но что это?.. Сана-маленькая остервенело трясет над ухом Соньши-крольчихи погремушку, а Сана-большая – тсс! – заходит в квартиру. О, она будет осторожна, предельно осторожна, она никого не потревожит. Ее, конечно же, не заметят – дежа вю дежа вю… Маме тридцать лет и три года. Какого лешего, родная, не успокоилась ты на Саночке, зачем понадобилась Сонечка? (рефрен). Сана садится в отцовское кресло и, взяв со стола первую попавшуюся газетку, читает: «Не покидает ощущение, будто у этого литератора нет ни прошлого, ни будущего. Безыдейность, эгоистичную сосредоточенность писателя на собственном эго (так называемом «лирическом Я» героя), можно охарактеризовать как глубоко чуждую традициям советской драматургии. Более того…». Сана закрывает глаза, откладывает статейку и пытается обнять бусю, но та небрежно смахивает с плеча ее руку: «И откуда только зимой мухи?» – удивленно поднимает брови; Сана чудом протискивается в тонкую щель форточки, но вылетает, как всегда, в трубу.

С чего, собственно, все началось? Что отделяет ее, нынешнюю Сану, от прежней? «Любишь кататься – люби и Саночку» – «Я больше люблю на Саночке», а потом так: «N просит уничтожить все свои записи, которые у тебя остались». В каком году это было, был ли вообще тот год или все попросту снится, а явь – одни лишь треклятые переводы?.. Люди – п а р о н и м ы, думает иногда Сана, похожие по звучанию тела (слова?), близкие, но не тождественные по духу (значению?). Не примирить их никогда одинаковым корнем, не смирить – о, близость интонаций не означает близости мыслей! Блажь, впрочем, блажь: какие, к чертям, паронимы!

Сковородка раскалена до предела – Сана знает, вариантов выхода обычно два: либо тебя жарят живьем, либо ты прыгаешь. У прыжка также есть разновидности: куда маятник качнется, туда и полетишь… «Лариса Долина говорит, что смотрит теперь футбол с интересом: чего не сделаешь ради му…» – Сана щелкает пультом, открывает тот самый, из прошлого века, томик и закуривает: Прозрачен древний храм за дымкой серой¹… Если с чем-то и можно сравнить их с П. серию опытов, то первым на ум приходит, как ни странно, кракелюр: однако картина, увы и ах, не подлежит реставрации, к тому же, не совсем ясно, имела ли она на самом деле историческую ценность, а потому – Благословен покой души, баста! Сана – всего ничего – должна научиться вовремя делать «аут» и «офф». Скажем, когда вечернею порою неспешный мерный гонг… Ма-ма! Несется в западных ветрах… Мы-ла! И в созерцанье погружается… Ра-му! Ра-му, боже, ра-му! Старик-монах… ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

__________________

1 «Китайская пейзажная лирика», Ма Чжиюань.

На Главную блог-книги СПЕРМАТОЗОИДЫ