Максим Кантор Версия для печати
Красный свет. Глава из романа. 2

ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО - ЗДЕСЬ



Немедленно вслед за усмирением Кронштадта командарм Тухачевкий был послан на подавление Тамбовского восстания. Ленин писал: «Надо принять архиэнергичные меры! Срочно!» - так что времени на отдых ни у командарма, ни у Григория Дешкова не было. Х съезд ВКП(б) был посвящен проблемам, вызванным военным коммунизмом, Бухарин и Луначарский ездили в Тамбов, они там на губернском съезде дебатировали вопросы продразверстки, а Ленин тем временем принимал в Кремле тамбовскую делегацию: «наберитесь терпения» и «берите всю полноту власти и разделите ее с рабочими!». Нужные слова были сказаны, и Ленин даже предложил выборным мужичкам писать ему в Кремль лично: он-де займется, ежели уж совсем припрет, - но голода это не остановило. Мужиков не вдохновило предложение разделить власть с рабочими: у деревни уже отнимали хлеб для нужд этих самых рабочих - зачем же в дополнение к этому с рабочими еще и правами делиться? Впрочем (и это оскорбило деревню более прочего), то, что изымалось у деревни, не всегда доходило до города - с хлебом в 20-е годы обстояло точно так же, как и девяносто лет спустя с бюджетными деньгами, которые выделялись на строительство дорог и больниц; хлеба и денег брали много - а по адресу доходило мало. Предположение, будто Ленин и Луначарский слопали по дороге весь урожай, гуляло по Тамбовщине - но вряд ли вдвоем народные комиссары могли умять такое количество зерна. Воровство, диверсия или административная ошибка - решение вопроса, как, впрочем, и всегда, оставили за кавалерией. Теперь Троцкий кричал командарму: «Срочно! Слышите, что Ильич говорит?»

Утром 6 мая 1921 года командарм прибыл в Тамбов, он был назначен «единоличным командующим войсками». Вместе с Тухачевским прибыли Какурин, Котовский, Уборевич, Дешков - гордость Красной Армии, а также Ягода. Тухачевский вошел в здание штаба, Котовский с Уборевичем шли за ним, Дешков с Какуриным - второй парой. Остановились в дверях, даже садиться не стали. Тухачевский выслушал доклад Корнева, бывшего командующего тамбовскими войсками, заступившего на это место после неудач Редьзко, отозванного полгода назад. Восстание расползлось по районам, захватило территорию, равную площади небольшого государства - Албании например; правительственные войска были биты. Со времен Пугачева до такого не доходило, Тухачевский чувствовал себя Суворовым. Командарм послушал про «союз трудового крестьянства», про бой у деревни Криуша, про суды над коммунистами. Корнев говорил путано и вязко, повторялся, не по-военному говорил, а Тухачевский не перебивал доклад, но и не вникал особенно. Смотрел на Корнева круглыми глазами, спросил зачем-то про пулеметы, хотя было понятно, что Корнев не знает ничего. Какое количество пулеметов у противника? А полевых орудий? Не знаете? Затем продиктовал телеграмму заместителю председателя Реввоенсовета Склянскому. Тухачевский диктовал телеграмму, отчетливо выговаривая слова, так, чтобы Корнев и прочие офицеры расслышали, что их работа не имеет никакого смысла и в профессиональном отношении они - нули. Что с ними сделают, офицеры не знали, но имели основание предположить худшее. Через неделю, вечером 12 мая, командарм издал свой знаменитый приказ № 130, в котором предписывал расстреливать заложников и саботажников, высылать семьи укрывателей в отдаленные районы РСФСР, сжигать так называемые бандитские дома. Тамбовские деревни вспыхнули, и Антонов вышел с двумя тысячами сабель к деревне Елань. На краю леса полоскалось по ветру красное знамя с неразборчивыми буквами - Тухачевский объяснил Дешкову, что на полотнище написано: «Вся власть крестьянам».

- У них еще бывает эсерский лозунг «В борьбе обретешь ты право свое», - сказал командарм и отдал бинокль: просто протянул руку в сторону, а штабные кинулись подхватить.

У повстанцев были свои знамена и полки, были даже знаки различия на рукавах и лацканах - полная имитация регулярной армии. Но это была крестьянская армия.

- Долго готовились, - сказал Тухачевский. - Хотят воли, без сомнения. Как думаешь, может, отпустить? Будет Тамбовская хлебная республика. Торговать станут с Москвой, лес на трактора менять. Беда с крестьянскими войнами - идти мужикам некуда, а в лесу я их достану.

Командарм говорил так, словно в его власти было отпустить или не отпустить мужиков - однако был приказ Кремля, и Троцкий передал его Склянскому, Антонову го приказа командарм выполнил бы свой долг.

- Чистый Томас Мюнцер, - сказал Тухачевский Дешкову, - германские крестьянские войны. Будь проклят этот Ренессанс, все зло от попов и крестьян.

Командарм любил историю, много читал, но в коллизиях Ренессанса северного Возрождения путался. Он был уверен, что дефекты в регулировании цивилизации пошли с Возрождения, крестьянские бунты считал производным от вольности городов. Религию командарм тоже обвинял.

- Все это от Лютера идет, все зло от попов, если вдуматься.

- Лютер, кстати, ненавидел Мюнцера, - сказал командарму Григорий Дешков. Он тоже много и беспорядочно читал, военные тех лет пополняли образование как могли и где придется.

- Спать пора, - сказал Тухачевский, - утром мы этих мюнцеров потрогаем.

Григорий Дешков успел до боя прочесть листовку, положенную кем-то на стол в горнице, - он даже догадывался, кем именно: хозяйкин сын был мал, чтобы воевать, но смотрел на красноармейцев злым глазом.

- Это откуда? - спросил мальчика Дешков, разглаживая на колене листок со словами: «Братья красноармейцы! С кем воюете вы! Опомнитесь! Это не банда, а восстание крестьян! Вместе сбросим эту муку и устроим по-хорошему жизнь свою! Коммунисты-жиды нас стравили!» - Это ты принес? - спросил Григорий Дешков. Парнишка молчал. - Больше так не делай, - сказал ему Дешков, - тебя расстреляют.

Он порвал листовку и лег на лавку, положив кулак под голову и свесив с лавки больную ногу. - У вас тут, погляжу, и типография есть, и армия есть... полки, командиры... Иди спрячься, завтра плохой день.

Спать оставалось три часа; наутро командарм Тухачевский врубился во 2-ю партизанскую амию Тамбовского края и погнал в лес 4-й и 14-й полки, а полк, поименованный Пахотно-Угловским, истребил начисто. Конники Тухачевского рассекли антоновский фронт, а с фланга по крестьянам стреляли пушки бронепоезда: командарм пришел подготовленный.

Два месяца Григорий Дешков провел в Тамбовских лесах, гоняясь за мужиками. Восстание расползалось, как лесной пожар - и образ лесного пожара был тем нагляднее, что Васька Карась, приближенный к Антонову лихой человек, придумал распарывать большевикам животы и набивать соломой - а солому поджигать. И безумные горящие факелы метались по лесу, и горел подлесок, и страшной правдой обернулся большевистский лозунг «Из искры возгорится пламя». Горели крестьянские избы: согласно приказу командарма деревни жгли. За приказом № 130 командарм издал приказ № 171, еще того хлеще: человека, не назвавшего свое имя, расстреливать на месте без суда; семьи, укрывающие имущество бандитов, расстреливать на месте без суда; дома сжигать и разбирать. Крестьяне Тамбовской губернии не располагали специальным имуществом, каковое можно было бы хранить в потайном месте, а все их достояние сводилось к одежде и хозяйственной утвари - и приказ № 171 толковали произвольно. Расстрелов было много, даже в Москве испугались, взволнованный Рыков написал Троцкому, что это уже слишком, не перегнуть бы палку. Но деревни вытаптывали и дома сжигали, мужики уходили в леса, где артиллерия пройти не могла, а коннице было трудно проехать. Однако входили и в леса. В лесу подле села Туголуково (сожженного дотла) Дешков столкнулся с бывшим кавалеристом Валуевым, который накинул ему ремень на шею и стал душить, но Дешков изловчился и пырнул его саблей под ребро.

- Паны меня не зарезали, так свой русак зарезал, - захрипел Валуев, ползая в ногах у бывшего командира. - На своей земле умираю, на тамбовской.

Он хрипел и ел землю, а земля вместе с кровью толчками выходила обратно.

Бои с крестьянами затянулись: поди вымани мужичков из лесу - тогда командарм приказал стрелять химическими снарядами, пустить в глубь лесов отравляющие газы. Это был не такой действенный газ, как «Циклон Б», который чуть позже внедрили немцы для удушения евреев, и не такой могучий, как иприт, который разрешил применять Черчилль на Первой мировой войне, но и этого газа хватило. Впрочем, как говаривал упомянутый Черчилль, «я твердо выступаю за применение отравляющих веществ против нецивилизованных племен» - а кто бы назвал тамбовских крестьян цивилизованными людьми? В районе озера Кипец красный командарм Тухачевский воспользовался той же логикой. В лесах мерли от газов, выходили на поляны, бунтовщиков вязали, кого расстреливали, кого отправляли в Сибирь. Провели перепись, за отказ назваться - расстрел на месте. Семью Валуевых - трех уцелевших братьев, мать, невесток, детей - затолкали в вагон, Григорий Дешков, по случайному совпадению, командовал отправкой эшелона, который увозил их в лагеря.

- Валуевы?

- Да, – крестьянин поднял на Григория Дешкова блеклые глаза, а женщины потянули к себе детей - прятать, если будут стрелять. - Деточек не трогайте.

- Проходи давай. Дай им шинель, детей укрыть, - велел Дешков ординарцу. Шинель, впрочем, не дали - не было лишней шинели. Тем история с Тамбовским восстанием и закончилась. Сам Антонов скрылся, но ненадолго - его обнаружили в одной из деревень и убили в перестрелке.

Всего этого Сергей Дешков из рассказов отца не знал, отец говорил только то, что могло помочь воспитанию, боевой биографией не делился. И как прошел Украину на обмороженной ноге, не рассказывал, и как душил в Тухольском лагере пана Сухомлинского, и про тамбовские леса он не говорил. Жизнь их семьи в тридцатые годы наладилась, отец преподавал в Военной академии, им дали просторную квартиру возле Тимирязевского парка.

Квартиру посещали военные, те, кто считался цветом Красной Армии. Однажды Дешков слушал отцовский разговор с генералом Гамарником, Яков Гамарник был зван к ним на обед в тридцать шестом году. Сергей Дешков приехал как раз на побывку из Хабаровска - ему уже было двадцать шесть, он был в чине капитана, служил в сформирован ном Тухачевским и Гамарником Хабаровском батальоне, механизированном образцовом подразделении. Готовились к войне с Японией, осваивали новую технику - Дешков вошел в столовую, отрапортовал Гамарнику, приготовился к докладу, а генерал махнул рукой - мол, садись к столу, капитан, мы тут с твоим отцом выпиваем, махни и ты. Красные командиры в те годы пили мало, отец презрительно говорил, что белые генералы пропили Россию, а Ледяной поход потому назывался Ледяным, что водка у Корнилова постоянно была на льду. Но в праздники в доме Дешковых две рюмки выпивали - не больше, разумеется. Сергей Дешков сел с краю, возле матери, молчал, слушал старших.

Говорили о польском походе. В который раз поминали, что Тухачевский хотел брать Варшаву с марша, две недели кряду штурмовал город и отступал потом аж до Минска.

- Вины персональной здесь нет, - сказал Гамарник, - все отличились...

- Не простит он ему Варшаву никогда, - сказал отец.

Военные переглянулись: имелось в виду, что за варшавское поражение наказание понес Сталин - был освобожден Троцким от должности члена Реввоенсовета фронта за саботаж.

- Пусть на Пилсудского сердится.

Несчастная (в глазах некоторых) и чванливая (в глазах многих) Польша то появлялась на карте, то исчезала, словно и не было вовсе такой страны. Сегодня она опять возникла, и от нее ждали беды. Польша заявляла претензии всем: захватывала Вильно, требовала Верхнюю Силезию, шла на Украину, была готова взять часть Чехословакии. Отец рас сказывал генералу, как они бежали из Тухоля:

- Задушили поручика Сухомлинского - задушили и ушли. Жаль, Владислава Сикорского на пути не встретили, - добавил отец, - вот кто зверь. Сухомлинский как раз неплохой был пан. Однажды мне хлеб дал. Почти без плесени.

- Пан Сикорский еще себя покажет, - сказал тогда генерал Гамарник. - Время пройдет, мы еще с этим паном хлебнем. - Не дожидаясь этого времени, он хлебнул без пана, опрокинул в себя рюмку, похвалил холодец. - Сама делала, Татьяна?

- Нет, Таня так не может, это Глебовна исполняла, - засмеялся отец.

Глебовна была прислуга, прожившая с ними пятнадцать лет, отец считал ее членом семьи.

За столом в тот вечер поговорили и о «Стальном пакте» - об «Антикоминтерновском союзе» Германии, Италии и Японии. - Проблема с Польши началась, - сказал отец, - с Вислы пошло криво. Если бы взяли Варшаву, мир уже был бы наш. Сердце Европы.

- Что теперь говорить! - с сердцем, с досадой сказал генерал и рюмку махнул, заглушая сердечную муку - свою и польскую. Если и впрямь Польша являлась сердцем Европы, сердце это переживало бес спорный инфаркт.

- Верно, говорить не о чем. Не пошла революция далеко. А может быть, - тут отец погладил больное колено, - а может быть, и хорошо, что дальше не пошла. С польскими крестьянами мы бы не договорились. Революция пролетарская, крестьянину в ней делать нечего.

- Вот оно что, - сказал Гамарник ехидно, в бороду черную ухмыльнулся. - Значит, не нашли хорошей работы крестьянину?

- Выходит так.

- Скоро война, - сказал Гамарник, - дело всем найдется. И крестьянину на войне будет чем заняться.

- Будет война? - сказал отец. - Разве война когда-нибудь кончалась? Мы с тобой всегда: с войны на войну. Ты дома часто обедал?

- Я говорю как генерал и член Совета обороны, мы сегодня обозначили линии фронтов, можно видеть карту, - сказал Гамарник. - Наконец можно! Это и есть война, когда я могу составить план кампании и просчитать стратегию удара. Я могу тебе приказать: бери эскадрон, Дешков, и скачи на правый фланг - потому что этот правый фланг есть.

- Правый фланг и раньше был.

- Был фланг - на депеше штабной нарисованный. А поедешь ты на этот правый фланг, так до него двести верст степи, которую не посчитали, потому что как степь посчитать? Промахнуться на сто верст легко - она же плоская, сволочь, примет в ней нету. И тяни обозы, и гони фуры. Это уже не война, а вопрос, извини, снабжения и выживания в труднодоступной местности.

- Война и есть вопрос выживания.

- Что ж ты меня на слове ловишь, ты же не комиссар! Армия воюет с армией, и генералу есть работа. Сам ведь понимаешь, что я имею в виду! Конечно, когда в тебя из леса шмаляют мужички, это тоже война, но я так воевать не умею. И за двадцать лет не научился. По триста верст непонятной земли - от фланга до фланга. Лес темный - а кто в нем, не поймешь никогда. И чья это земля - ни в одном штабе тебе не скажут.

- Однако так воевали двадцать лет подряд, - сказал отец, - привыкли.

- Концерты давать привыкли! Тухачевский от адмирала Колчака, из Сибири - на гастроли летел на Кавказ, добивать Деникина. Выступит, аплодисменты послушает, а там еще Врангель в Севастополе ждет, а потом надо срочно на Западный фронт, к Пилсудскому, а потом в Кронштадте гастроль, в Тамбове гастроль. Миша везде сыграет - он же гастролер! Только Миша Тухачевский не знает, что происходит между Уралом и Кавказом. Он, кроме концертных залов, ничего не видел! И спросит - ему не доложат! Разведку пошлет - а разведка ни черта не поймет. Сунешься в лес, а тебя из-за осины грохнут. В избу зайдёшь воды напиться, ножом пырнут. Тылы, вашу мать! Сегодня, по крайней мере, ясно, кто свои, кто чужие. Так воевать я согласен.

- Так, конечно, проще, - сказал отец. - У Гудериана небось с тылами порядок.

- У Гудериана с тылами порядок был всегда. В Европе воевать, что на рыбалку ходить.

- Тылы крепкие, - сказал отец, - потому что в Европе крестьянин со своими хозяевами заодно. Во всяком случае, в отношении к нам у них разногласий не было. Крестьяне польские нас больше ненавидели, чем белополяки.

- Хочешь знать, что мы делали последние двадцать лет? - сказал Гамарник. - Коллективизация, индустриализация - непонятные многим слова. А надо сказать проще. Мы выстраивали работу тыла. Вот простой ответ на все вопросы. Когда мне говорят: почему партия приказала то, почему партия приказала это - я всегда отвечаю: потому что тылы нужны! Когда мне говорят: надо механизировать армию (ну ты знаешь, кто у нас спец по механизации), когда мне говорят: поднять образование офицерского состава! - я всегда отвечаю: наладьте работу тыла, орлы. Тыл должен быть однородной структурой! - Это было любимое выражение Гамарника, словами «однородная структура» начальник Политуправления РККА обозначал понятную ему ситуацию. - Однородная структура нужна! Работают, дружат, помогают фронту. Точка. Как я поеду воевать, если мне в обоз завтра картошку не дошлют? И не продразверсткой работу тыла надо решать.

- Так мы же крестьянина в окоп гнали - а его, голожопого, на трактор надо сажать, - сказал отец.

- В окоп не мы его гнали, - поправил Гамарник, - в окоп его в четырнадцатом году поместили, с тех пор он там и сидит. Только окоп этот уже лопухом порос.

- А все потому, - сказал отец генералу Гамарнику, - что мы с белыми воевали, а никогда не признавали третьей силы и даже не считали, что третья сила есть.

- Атаманы есть, - согласился Гамарник. - Атаманы бандитские.

- Атаманы тоже были. Но разве в атаманах дело? В Симбирской губернии, на родине вождя, мужики шалят - а мужик Минеев, он что, атаман? Антонов поднимает тамбовских, он - атаман? Чистополь вспомни, Уфу. Армия Черного орла, помнишь? - Отец засмеялся, пощелкал пальцами. - Ты, поди, и не участвовал тогда. И я не доехал; без Тухачевского обошлись, своими силами. А Серов в Поволжье? Это не Петлюра, это тебе не атаманы.

- Кулацкие хозяйства. Беднота на нашей стороне.

- Какая беднота, Яша? Рабочая или крестьянская? Мы с тобой бедноту видели редко. Ты в деревне жил? Землю пахал?

- Говоришь как эсер, - засмеялся Гамарник. В устах Гамарника обвинение звучало грозно: именно Ян Гамарник связывал Наркомат обороны с органами безопасности. - Ты как эсер не говори.

- Говорю как эсер, который честно служит РСФСР, - сказал отец. - И что толку клеить ярлыки? Мы мужичков записали в бандитов зеленых, зря записали. Красные большевики - это я понимаю, белые недобитки - тоже понятно, а крестьяне - они совсем не зеленые. Крестьяне - они от века крестьяне. При Екатерине такие же были, так же за топоры хватались. Разве Пугачев зеленый? Какой он тебе зеленый?

- СТК, Союз трудового крестьянства - чем от пугачевщины отличается? Один черт, с топором. Зеленые они, конечно, - сказал Гамарник.

- Мужик будет такого цвета, в какой его покрасят, невелика проблема. И не в белых было дело. Белым, если хочешь знать, я бы выгородил коридор до Севастополя и дал месяц сроку - чтобы с барахлом выметались. А вот мужика ты в Севастополь не пошлешь. Его на корабль Врангель не посадит.

- А ведь ты повторяешь за Зиновьевым и оппозицией, - сказал тогда Гамарник. - И проблема эта партией уже решена.

- При чем тут Зиновьев?

- Отрицаешь основной закон пролетарской диктатуры - смычку крестьянства с пролетариатом. При гегемонии пролетариата! - и Гамарник засмеялся.

- Ну, эти придумают! Смычка! - и отец засмеялся тоже.

Военные презирали политику. В семье Дешковых политиков называли словом «эти» и хмыкали, когда пересказывали, что «эти» там у себя решили. Отец Дешкова любил историю и даже стал собирать книги по истории, в квартире появились книжные шкафы - Цезарь, Плиний, Тацит, - но вот политику он не уважал совсем. Сыну однажды объяснил разницу между историей и политикой - Сергею было почти двадцать лет, юноша собирался в армию, и предполагалось, что поедет на Восток; отец взял его на прогулку и на прогулке объяснил, как устроен мир. Они шли по мокрому осеннему парку, и отец говорил так:

- История, как и война, похожа на уравнение. Надо написать ответ. Ты можешь решить уравнение, только исходя из данных, которые в уравнении приведены. Понимаешь?

- Не очень.

- Надо победить. Есть три полка пехоты, два эскадрона кавалерии, три гаубицы - и еще есть овраг, болото, поле. И город - с другой стороны поля. Все, больше ничего нету. Имеется противник, численность противника является величиной икс. Действия противника - еще один икс. Задача: перейти болото, пересечь поле, взять город. Или, например, имеется история России: обычаи, вера, народ, земля, цари. Столько-то русских, столько башкир, столько татар, такая вот почва, такие выходы к морям, такие реки, такой лес, известно, какие горы - всего много, но больше ничего нет. Средиземного моря нет, Индии нет, тропиков нет, урожаи низкие, заводов мало, долгая зима. Вера - как на Западе, но не совсем. Страна огромная, легко развалится на части. Долго собирали, потерять можно быстро. Три четверти страны - в деревнях. Порядка нет. Общих планов нет. Надо строить единую процветающую страну. Такие условия задачи. Понимаешь?

- Можно исходить только из того, что есть?

- Как в математике. Перед тобой уравнение - дроби, числитель-знаменатель, числа, плюсы-минусы, корни, иксы имеются, как без них? И надо решить. Ты не можешь взять число из другого уравнения. И не можешь отменить то число, которое уже имеется. От боя нельзя отказаться, местность нельзя поменять. Поле есть - значит, требуется учесть поле, открытое пространство, там подстрелят, пока дойдешь до города. Ты не можешь из кармана вынуть самолеты. У тебя есть только пехота и кавале рия. А перед полем болото, кони не пройдут. Ты понимаешь задачу?

- Понимаю. А что бы сделал Тухачевский?

Отец засмеялся, осмотрел парк, словно это было будущее поле боя. На соседней с ними дорожке жгли прелые листья. Листьев было много, высокие бурые кучи - от каждой поднималась тонкая струйка сырого сладкого дыма, - и дым, устремившись к небу, на полпути сворачивал, стелился параллельно земле, таял между стволами. Прежде парк был усадьбой графов Разумовских, посадки были старые - толстые липы и высокие дубы. Усадьба сохранилась, некоторые здания стояли заколоченные, в остальных разместилась Сельскохозяйственная академия.

- Здесь Наполеон останавливался. Вот в том флигеле, если правду говорят, - некстати сказал отец. - Во-о-он его окошко, смотри, с занавеской! - и засмеялся, когда Сергей стал вглядываться. - До Москвы Бонапарт дошел. Ставка была в этом вот месте. Здесь он жил и думал, что выиграл войну. Просто он учел не все части уравнения. Решил половину, а другую половину решать не стал.

- Так что бы сделал Тухачевский? Вот поле, надо поле перейти. Самолетов нет. Что дальше?

- Тухачевский потребовал бы самолеты. Написал бы четкое обоснование - почему требуется прикрытие с воздуха. Ему бы отказали. Самолетов нет, ваша задача решить проблему без самолетов. Ему бы велели не валять дурака, вспомнить Польшу и действовать осмотрительно, но город взять к завтрашнему утру.

- И что бы он сделал?

- Как - что? Взял бы город конечно.

- Как?

- Он командарм, значит, обязан решить задачу. А как - он в этот момент еще не знает. Вот, например, русская история. В России степи - их нельзя отменить, степи есть. Африканцы не могут отменить свои пустыни - так уж сложилось. В степи урожай не соберешь. И надо в степях рыть каналы, давать воду. А на войне надо брать города, пересекать болота, тянуть обоз. Понимаешь?

- Да, – сказал Сергей Дешков.

- Это наша история, и история у нас - одна. Нет другой истории.

- Ты сказал, на войне противник - это икс. А в истории какой икс?

- Находят разные берестяные грамоты, уточняют летописи. Но вообще-то неизвестная величина в истории одна - это ты сам. Всё остальное известно, надо только не лениться, прочесть и подумать. И знаешь, чем историк отличается от политика? Политика - это когда из рукава достают самолеты. Ах, перед нами поле? Самолеты сюда подайте! Нет самолетов - тогда будем считать, что и поля нет. Степи в России имеются? Тайга? Давайте считать, что это не определяющий фактор. Будем ориентироваться на Среднерусскую возвышенность и плодородную Кубань, - и отец засмеялся; он смеялся гулко и отрывисто, как кашлял.

- Ты, когда женишься, - сказал он вдруг, - ты сразу детей рожай. И жене скажи, чтобы не сомневалась, - прокормим. Не тяни. Сразу пусть рожает. Больше рожай, как у крестьян, пятеро чтобы.

- Я пока жениться не собираюсь. В Хабаровске не до жены.

- Не важно. В Хабаровске, в Москве, на Луне. Не важно. Детей делай, внуков хочу. Больше детей. Чтобы все орали. Когда был молодой, не понимал. Только сейчас дошло. Ты-то понимаешь хотя бы? - Они шли по парку и смеялись. Хорошие были дни тогда.
И в тот вечер, когда обедали с Гамарником, отец тоже смеялся.

- Смычка города и деревни! И где будет проходить встреча, интересно? На колхозном рынке?

Гамарник ел холодец, широко открывая рот: сквозь бороду генерала можно было видеть куски непрожеванной еды у него во рту.

Ты здесь сидел, - напомнил ему отец, - когда Радек про смычку говорил. Помнишь?

- Нет, - сказал Гамарник, - не помню.

- Он смешно сказал. Про построение социализма в одной стране, в одном уезде или на одной улице... Он Щедрина цитировал... как либерал строит либерализм в единственном уезде...

- Я профессиональный военный, - сказал генерал. - В картах разбираюсь. Фронтом командовать могу. И ты военный. Я про тебя все знаю и всякому скажу, что ты честно воевал. А политикой не занимаюсь и тебе не советую.

- Я политику тоже не уважаю, - сказал отец. - Но как без нее? Мне вот что пришло в голову, Яша. Мы строим бесклассовое общество, так?

- Однородную структуру, - сказал Гамарник и чавкнул холодцом.

- Правильно. Поэтому кулаков задавили. И у крестьянства с пролетариатом смычка. Потому я тамбовцев рубил. С точки зрения будущей войны полезно. Нет классов больше. А один класс все-таки остался. Просмотрели. Мы с тобой остались - профессиональные военные.

- Не понял.

- Что тут непонятного? Мы, если хочешь, вроде нэпманов.

- Ты что?

- Задумайся, Яша. В однородном обществе профессиональный военный не нужен - так же, как профессиональный заводчик.

- Неверно, - сказал Гамарник, - толкуешь проблему. Знаешь, зачем нэпман был нужен? У нэпмана на заводе образуется пролетарий, а у про летария - образуется пролетарское сознание. Я сам не сразу понял. Это была стратегия по выращиванию пролетарского сознания. - И выдав эту бессмысленную, как показалось тогда Дешкову, тираду, Гамарник задумался. Он ел и думал, шевелил губами, двигал бровями. - В Германии, - добавил генерал без видимой связи, - заводов всегда было много.

- Германию мы потеряли, - сказал отец с досадой, - потеряли германский пролетариат, а как начинали дружно.

- Зато их Гитлер сплотил, - сказал Гамарник. - Создал однородную структуру, называется «дойче фолк». Встанут в строй, только команду дай.

- Как странно получилось, - сказал отец, он не спорил с Гамарником, которого считал человеком глупым. Вот Тухачевского чтил, Тухачевский был философом, некоторые его речения, мол, «христианство и Возрождение испортили всю цивилизацию», отец любил повторять; а с Гамарником что спорить? - Вот как странно: идет война, народ воевать хочет, но военные на войне не нужны. Странно, да?

- А знаешь, Гриша, - сказал Гамарник неожиданно; на лице Гамарника было написано удивление, словно и сам он не ожидал от себя такой важной мысли, - знаешь ли ты, что корни проблемы - в национальном вопросе? В народе. Остальное - производное. Я, пожалуй, только сейчас понял. Возьми девятнадцатый год, Восьмой съезд РКП(б), выступление Томского по нацвопросу. Проблема в чем? Ленин дал команду на самоопределение - и побежали нации, страна стала разваливаться. Томский тогда сказал, что самоопределение наций - это неизбежное зло. С трибуны сказал, громко. Мол, надо создавать однородную промышленную структуру, которая будет мешать самоопределению частей. Свободу дадим, возможностей не дадим. А ведь это противоречило указаниям Ильича.

- Ну и что?– спросил отец.

- А я не знаю, Гриша. И Томский не знал. Тогда, на Восьмом съезде, Ленин Томского спросил - из зала спросил: «Эти трудности вы намерены создать в первую очередь, товарищ Томский? А что будет во вторую очередь?» А Томский ему ответил: «Что делать во вторую очередь, это мы потом увидим». А Ленин сказал: «Вы мудрый человек, товарищ Томский». И засмеялся.

- Так до сих пор и смеемся, - сказал отец зло. Дешков посидел за столом со старшими недолго - отец не поощрял панибратства со взрослыми. Тем более со старшими по званию.

- Покушал, Сергей? На кухню пойди, Глебовну проведай. Она скучать будет, когда уедешь. Мы здесь без тебя обойдемся.

Сергей Дешков встал изза стола, сказал «спасибо» матери, надел фуражку, поправил ремень, откозырял Гамарнику.

- Ступай, Сережа, - сказал ему генерал Гамарник, он был мягче отца и Сергея любил, - вот, махни рюмашку на ход ноги, - и Гамарник налил ему рюмку водки. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ



ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>