15 февраля 2015 года
в Донецкой и Луганской республиках, по минскому договору, должны были
прекратиться обстрелы. О том, как жили люди в прифронтовой полосе,
читайте в дневнике луганчанина Андрея Чернова. Текст опубликован на "Переменах" в 2015 году.
Пожалуй, слишком часто я слышал этот вопрос: «Почему вы не уехали?» Звучал он так часто, так настойчиво и с лёгким укором, упрёком, что будь на моём месте кто-нибудь другой, то могло возникнуть даже чувство вины. Многие представляют войну пожаром. Вот, пожар (война) охватил твой дом. Бессмысленно в нём оставаться, нужно себя спасать, бежать от безумной стихии. Приблизительно так представляют себе войну те, кто задаёт мне подобный вопрос.
Но не следует сравнивать пожар – стихию, возникшую помимо чьей-либо воли, с войной. Война – не пожар, а поджог. И это в корне меняет значение. Поджог – это решение чьей-либо воли, осуществленное целенаправленно. Именно таким поджогом был охвачен (да и продолжает ещё быть охваченным) Донбасс. А раз война – поджог, проявление воли другого существа, то почему я, неповинный в войне, должен испытывать чувство вины? Почему я, не поджигавший свой дом, должен бежать из него? Почему вопрос: «Зачем вы поджигали Донбасс?» не задают тем, кто виновен в этой войне, лживым украинским политикам? Может быть, если бы им задавали такой вопрос достаточно часто, то у них бы и пробудилось чувство собственной вины.
А мы, жители Донбасса, остались в своём доме, охваченном войной, для того, чтобы его спасти. Для того, чтобы никто не сказал после: «Зачем сожалеть об охваченном огнём Донбассе? Ведь там нет мирных людей». Для того, чтобы сохранить все подробности трагедии Донбасса, чтобы сохранить правду о всех несчастиях, обрушившихся на нашу родную землю и сказать её в лицо беззастенчиво врущим украинским политикам и тем мировым силам, которые стоят за их спиной и прикрывают преступления своих украинских подопечных.
Нет, я не испытываю сожаления в том, что остался. Я был нужен здесь, я был нужен Луганску и луганчанам. И они мне были нужны. И разлука с Луганском, пусть и вынужденная, воспринималась бы мною как предательство.
В знаменитом фильме Эйзенштейна и Васильева «Александр Невский» сценаристы (среди которых и сам режиссёр Сергей Эйзенштейн) в уста Александра Невского вкладывают русскую поговорку: «С родной земли – умри, да не сходи». В поговорке этой, как мне кажется, отражена одна важная ментальная черта русского народа. Внутренняя, глубинная связь русского человека с родной землёй. Эта связь не прерывается с завершением жизни. Даже мёртвый остаётся на родной земле, «не сходит». Но мёртвым легче выполнить этот святой завет. Куда сложнее живым, особенно, когда к твоим рукам прижимаются маленькие дети.
Самой большой проблемой пребывания в Луганске, обстреливаемом украинскими карателями, меня и моей жены, Светланы Сеничкиной, были наши дети. За себя мы не боялись, весь страх, переживания были лишь о наших детях – пятилетней дочери Валентине и сыне Александре, который родился в феврале 2014 года. Они разделили все тяготы блокады, пережили, вместе с нами, обстрелы Луганска. Думаю, каждый понимает, что страх за жизнь и здоровье своих детей во сто крат больший, чем страх за собственную жизнь. Скрываясь в подвале, прижимая к груди ребёнка, мы не раз мысленно воскрешали в памяти фотографии погибших на донбасской земле детей. Только это побудило меня в начале августа обратиться к ополченцам за помощью в эвакуации жены и детей. Но, увы, в августе эвакуация из города была уже невозможна. Украинские каратели взяли плотным кольцом город Луганск, не щадя никого вели огонь на поражение, зверски мучили, уничтожали население оккупированных ими населённых пунктов.
В дни почти ежедневных августовских обстрелов Луганска я как никогда остро и ясно осознал непередаваемую связь с родным домом. Дом для меня всегда был большим, чем жилище. Мой дом был построен руками моего прадеда Николая Пантелеевича Львова, коренного вергунчанина, в начале 1920-х годов. Несколько поколений моей семьи связано с этим домом. Дом пережил Великую Отечественную войну, Бог хранил его и его обитателей, которые не покинули его даже в ту войну. Удивительно ли, что я решил также, как мои прадеды и деды, остаться вместе со своим домом? Пусть бы и грозила мне смертельная опасность.
В августе, когда обстрелы нашего района Луганска были ежедневными, я как-то по-особенному стал смотреть и ощущать свой дом. Сложно сказать, чем было это вызвано. Пожалуй, причиной тому – вид разрушенных прямыми попаданиями снарядов домов, тем более, что за наглядностью ходить далеко не приходилось, в самой непосредственной близости от моего дома были разрушены два дома снарядами, а третий горел от попадания «Градом». Может быть, это покажется странным, но я ощутил свой дом своеобразным живым существом, своего рода членом семьи, одновременно безмолвным каменным исполином и живым хранителем семьи. И как любое живое существо, мой дом также испытывал боль от своих ран – от трещин на стенах, вызванных близкими разрывами, от выбитых стёкол, от отбитых осколками снарядов кусков кирпичей в кладке стены. И совсем как живой, дом мой вздыхал всей своей кровлей, когда взрывная волна, поднимаясь вверх от земли, рвала её с гвоздями. Сохранив нас живыми, мой дом оказался израненным. И не брошенным. Ведь, как можно бросить члена своей семьи?
Впрочем, зря я оставил приведённый выше вопрос открытым, без ответа. Это для меня ответ очевиден – родных не бросают. Этот ответ был ясен для многих жителей Донбасса, Луганска в эти летние дни, сжигаемые зноем войны. Так, в начале июля, когда стало очевидным фактом стремление украинских карателей взять Луганск в окружение, когда ужасная судьба Славянска нависла и над Луганском, и над Донецком, люди принимали пусть сложные, но всё же сильные решения. На своей странице в Фейсбук я сделал такую запись:
4.07.2014. Позавчера мне звонила луганская писательница Елена Настоящая. Она была в Крыму, поехала немного отдохнуть. Пробыла несколько дней. Сказала: "Здесь (в Луганске) остались мои родители... Я не могу быть далеко от них". Я отговаривал её возвращаться в Луганск... Сегодня она мне позвонила - уже в Луганске. Уважаю Лену. Настоящая русская.
Елена Настоящая – интеллигентная, немного замкнутая, всегда серьёзная молодая женщина. По образованию филолог, с чисто научным складом ума, Елена и в своём писательском творчестве подходила к решению тех или иных тем с научным инструментарием. Её рассказы, написанные, порою, в совершенно разных манерах, всегда нацелены на постижение глубинной сущности человека. Кажется, заглядывая в человеческую душу её персонажей, никогда не узнаешь, что там увидишь – ясную картину или лёгкий абрис, красоту или уродство, чётко детерминированную систему или первородный хаос. Постижение и осознание человека, проявлений его воли и души в самых экстремальных ситуациях привели Елену Настоящую к нереалистической прозе – от жанров фантастики (особенно так полюбившийся ей хоррор) до сюрреализма. В поэзии Елены лирический герой по-лермонтовски одинок и противопоставлен толпе.
И вот – Елена Настоящая возвращается в обстреливаемый украинскими карателями Луганск. Шаг этот – осознанный и обдуманный, принятый единолично. Не только я отговаривал её остаться в безопасности. Сами родители Лены были против её возвращения в Луганск. Но любовь к родителям, к родной земле не могла дать спокойствия её душе: сама спаслась, но бросила отца и мать… Возвращение Лены – сильный, волевой шаг. И я испытываю большое уважение к этой интеллигентной и сильной духом женщине. Добавлю, что и в июле, и в августе, когда Луганск ежедневно обстреливали украинские нацисты, когда не работала мобильная связь, Елена Настоящая пересекала почти весь город (иногда пешком, иногда редкими в те дни маршрутными такси), чтобы встречаться на небольшом островке свободы от гнетущей военной атмосферы – в доме луганского писателя, есениноведа, художника Анатолия Петровича Мальцева, человека необыкновенного склада ума. Что толкало Елену на такие долгие и, главное, опасные, вояжи, сложно сказать. Может быть, так она познавала саму себя в экстремальных условиях? Может быть.
Пример Елены Настоящей, вернувшейся в обстреливаемый украинской армией Луганск ради своих родителей, я привожу не зря. Далеко не у всех хватало мужества на подобный поступок. Многие, бросив всё – и имущество, и дома, и работу, уезжали из Луганска. Уезжали, оставив в городе своих родителей-стариков. Да, конечно, сами родители-старики, наверное, советовали своим детям спасаться, уезжать из охваченного войной Донбасса. На то они и родители, чтобы думать не о себе, а о своих детях. Но ведь на то и дети, чтобы они не только думали о себе, но и не забывали о своих родителях. Казалось, летом в Луганске оставались одни пожилые люди. За такими и в мирное время присмотр нужен, а тут – война. Так, на соседней улице пожилой мужчина умер от инфаркта, когда где-то по-соседству послышался взрыв.
Вот и выходит, что иные луганчане, спасая свою жизнь, своих детей, бросали на произвол войны родителей. Такая вот, сыновья и дочерняя благодарность. Можно ли их осуждать за это? Каждый ответит на этот вопрос по-своему. Но я солидарен с Еленой Настоящей: «Здесь (в Луганске) остались мои родители... Я не могу быть далеко от них». И сам, если бы мои родители были живы (а их уже нет в живых), не смог бы спать со спокойной совестью, спася себя и не подумав о людях, подаривших мне жизнь.
В основу моих дневниковых записей положены исключительно личные впечатления, иногда я передаю информацию от других очевидцев. Во время нормальной работы интернета некоторые записи я размещал в своём аккаунте в Фейсбук. К таким записям я посчитал целесообразным привести некоторые комментарии. С 28 июля такая возможность исчезла и записи велись в неэлектронном виде.
События, которые я описываю, охватывают даже не весь Луганск, а только его северо-восточную часть, известную под историческим названием Малая Вергунка. Это большой массив преимущественно частной застройки, охватывающий более 50 улиц и в котором до войны проживало более 15 тысяч человек. Ещё в мае на въезде в посёлок со стороны Большой Вергунки (север), на мосту через реку Лугань, появился блокпост луганского ополчения. Я неоднократно посещал его, иногда даже с дочерью. Этот блокпост расположен в около 300 метров от моего дома, так что все выпущенные по нему снаряды были для нас общими.ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете