В 1237 году в рамках рутинных мероприятий по зачистке Рязанского княжества нукеры хана Батыя разрушили город Ижеславец, стоявший на берегу речки Прони. С тех пор города нет, есть село Ижеславль. В его названии переплелись корни двух языков – славянского («слав») и угро-финского («иж»). Корень «иж» отсылает к водной стихии – будь то источник, река, или божество подземных вод.

Что касается источника, то в Ижеславле он есть – за околицей, на берегу реки Прони, примерно в том месте, где она, уткнувшись в высокий берег, на котором стоял Ижеславец, делает излучину к югу. Если преклонить к источнику ухо, то можно услышать звон колоколов и церковное пение. Это идет служба в ушедшем под землю городе Ижеславце. История как две капли воды похожая на ту, что рассказывают про невидимый град Китеж, ускользнувший от татар на озере Светлояр. Впрочем, я здесь уже говорил, что легенда Светлоярского места силы гораздо древнее любого Батыя. Она создана чудью, ушедшей под землю от преследований православных миссионеров. Эту легенду рассказывают едва ли не всюду, где некогда жили угро-финские племена. Ижеславцы не придают ей большого значения, не прислушиваются к звонам, идущим от источника. Источник заброшен, зарос. Для ритуальных целей воду берут из колодца-журавля неподалеку от церкви.

Зато в Ижеславле процветает культ Николы Чудотворца. В Христорождественской церкви есть его образ, который некогда спас жителей села от морового поветрия. Дело обычное: когда началась эпидемия, был проведен крестный ход с этой иконой, и болезнь отступила. И с тех пор в годовщину этого события (28 июня) Николу выносят на вольный воздух, совершают водосвятный молебен и крестный ход вокруг церкви.

Ижеславльский образ представляет собою деревянную скульптуру почти в человеческий рост. В правой руке – меч, в левой – храм. То есть по типу это – Никола Можайский. Называется образ так потому, что в конце 14 века, во время осады Можайска татарами в небе над городом вдруг явился Никола с мечом и градом Можайском в руках. Враг бежал, а горожане сделали из дерева скульптуру, точно по образцу видения. С тех пор образ всегда защищал свой город от врагов, явил много чудес и постепенно стал почитаться по все России.

Вообще-то к скульптурным иконам русская церковь всегда относилась с большим подозрением, ибо совершенно справедливо видела в них пережитки язычества. Но для некоторых святых (в частности, Николы, Параскевы Пятницы, Нила Столобенского) делала послабления. И это прекрасно. Потому что скульптура более телесна, чем живопись, она позволяет осязать божество, без напряга видеть в контекстах разных пространств, одевать его и переодевать в соответствии с разными случаями. Перед началом торжеств в Ижеславле Николу облачают в парчовое святительское одеяние, на голову надевают митру, на ноги золотистые башмаки, на шею крест и панагию. Ему предстоит трудный день: служба в церкви, выход из нее, водосвятие, крестный ход.

Попы понаехали со всей округи и даже, говорят, из Рязани. В церкви еще продолжается служба, а снаружи народ уже приготовился: образовал очередь от церковного порога до места, где пройдет водосвятный молебен. И вот Никола, несомый богоносцами (мужиками, которым доверено нести), появился в дверях. Очередь на коленях. Икону будут нести над ней. Очередь волнуется. В ней все ровно так, как в любой русской очереди. Большинство соблюдает порядок, чинно стоя на четвереньках по двое, по трое в ряд, ждут. Но есть отщепенцы, которые лезут без очереди. Их все гонят, богоносцы их даже пинают. Нет, не со зла, а потому, что икона большая, тяжелая. Тут такая ответственность: вдруг спотыкнешься, уронишь образ в толпу…

Когда на моих глазах одну пронырливую бабульку чуть не раздавили, я подумал: вот потенциальная жертва, сама так и просится, понимает душой глубинную сущность обряда. Ведь на празднествах середины лета (типа Ивана Купалы) без человеческих жертв – как обойтись? Раньше-то жертву выбирали при помощи соревнований: эротических (см. текст об Урочище Жаровка), атлетических, разных. Выбирали лучшего, победителя. Но позднее место лучшего занял виктимный, тот, кто сам подставлялся. Таких не спасали. Давали им шанс принести себя в жертву от общества. Считали, что бог их берет. Это даже сейчас практикуется, но – как бы по нечаянности. Прошлым летом я наблюдал нечто подобное на празднике лодки в устье Кубены.

После того, как бабульку спасли от затаптывания, она еще несколько раз пыталась поднырнуть под носилки без очереди. И всякий раз ее прогоняли, спасали. По правде сказать, если бы местный дух захотел взять в этот день себе жертву, то он бы взял ее и без всякой толкотни. Солнце в тот день в Ижеславле палило нещадно. Даже я периодически сбегал в тень и обливался водичкой. А адепты Николы, в основном пожилые люди, простояли на солнцепеке весь молебен. И ничего. Хотя – кто знает, что было потом… К тому же кое-что все-таки после молебна случилось. Люди, разгоряченные богослужением под этим яростным солнцем, стали как будто бы вдруг выходить из себя. Расслабленные лица, отсутствующие взгляды, в глазах некоторых безумие, иные шли, покачиваясь, разговоры стали будто бы громче. Или мне показалось? Не знаю. Похоже, и сам я испытывал некий восторг. Не уверен, что это была благонамеренная духовная радость православного человека. Скорей уж – нечто Дионисическое. Хотелось скакать и орать дифирамбы.

Я уже здесь говорил (и не раз), что с приходом христианства русские боги перешли на нелегальное положение. Один из них, самый любимый народом, стал действовать под псевдонимом Николай Мирликийский. Я называл его Волосом, богом скота и богатства. Это вполне допустимо, но вовсе не обязательно. В конце концов, что мы знаем о Волосе? Очень мало, почти ничего, если опираться на прямые исторические свидетельства. Но мы кое-что знаем о том, каким этот бог должен быть. У каждого в душе есть это архетипическое знание. И не так уж и трудно вытащить его на свет божий из глубин коллективного бессознательного. Особенно, если воочию видишь такие радения, как в Ижеслвле.

Ну, действительно, разве же эти вот русские люди, подныривающие под носилки с Николой, совершающим процессию вокруг церкви, знают что-нибудь определенное об изуверских поступках епископа Николая? Нет, разумеется. Если бы знали – может быть, ужаснулись бы. Они только знают, что в отдаленные времена этого бога (так на Руси называли любую икону) Николу вот так же несли богоносцы, их предки, и в результате село спаслось от морового поветрия. Знают также, что в более близкие (но тоже вполне незапамятные) времена, когда деревянная церковь в Ижеслале сгорела, на пожарище целой осталась только вот эта самая икона. Ну и, конечно, они уверены (допускают), что, если поднырнуть под Николу, когда он шествует вокруг церкви, то все болезни, напасти и горести, которых в жизни так много, уйдут. Потому что этот Никола – Чудототворец. Он не раз уже помогал этим людям. А не им, так их родственникам, односельчанам, приезжим. Есть живые примеры, их все знают. Исцеления происходили (и происходят) у всех на глазах. И сегодня произойдут. Кто же их совершает? Тот Никола, которого чтят в Ижеславле, а отнюдь не далекий епископ, имя которого чисто случайно оказалось похожим на имя русского бога.

 

Поговорим об именах. Когда мы слышим какое-то слово, значение его для бессознательной сферы души состоит только в том, с чем человек его в первую очередь ассоциирует. И эта ассоциация вовсе не обязательно должна быть мотивирована этимологически (хотя – может и быть). Когда слышишь имя «Никола», то слышится в первую очередь ударная часть этого имени – «кола». Которая отсылает к облаку не обязательно родственных слов. Это – и кол, и колесо, и колодец, и колокол, и околица, и коловращение… И странно: все это каким-нибудь образом связано с кругом (собственно – коло), его центром (колом) и вращением около него, каковое по сути является коловоротом. Тут намечается целый космос вокруг (или около) некоей центральной точки, которая, как нетрудно догадаться, и есть место силы. По мере удаления от этой сакральной точки ее притягивающее, освящающее, упорядочивающее значение ослабевает и, наконец, где-то там за невидимой гранью, где «нет ни кола, ни двора», царствует хаос, тьма внешняя.

Я понимаю, какая околесица возникнет, если начать связывать имя Никола со смыслами коловращения этимологически. Тем более – если попробовать приставить к этому «коло» звучащее отрицательно «ни» (хотя это можно: «низ», «ниц», навзничь» – смыслы вполне согласующиеся с хождение на чреве Змея-Николы). Но ведь я здесь вовсе не занимаюсь научными штудиями. Для души, постигающей сферу богов и видений, довольно и просто созвучий. Довольно того, с чем имеет дело народная этимология. В имени Никола слышится коловорот вещей в природе. И потому совсем не случайно то, что зимний праздник Николы (19 декабря) приурочен к солнцевороту (о чем на этих страницах уже говорилось), а вешний Никола (22 мая), хоть и не дотягивает ровно месяц до летного солнцеворота, зато отмечает точку начала настоящего (природного, а не календарного) летнего сезона. Налицо (см. также здесь) связь Николы с годовым коловращением Солнца.

В общем, Волос, ни Волос, а Никола – естественное имя для того умирающего и воскресающего божества, которому когда-то поклонялись наши предки. И которому продолжают сегодня поклоняться в Ижеславле и многих других местах. Обычай подныривания под икону довольно распространен. Но я нигде не видал такого размаха и динамизма. Никола буквально несется над коленопреклоненным народом, пропускает его под собой, поглощает толпу, а позади себя оставляет уже наделенных благодатью. Люди преображаются, проходя (движение ведь относительно) сквозь узкий лаз между Землей и Николой, парящим над вереницей поклонников. В этом хороводе совмещаются два движения, две свастики, два коловорота. Никола, идущий противосолонь, подобно пожирающей пасти времени, пропускает сквозь себя народ, движущийся посолонь к рождению заново через бездну, могилу, змеиное чрево Волоса. Пасть носилок Николы пожирает змею очереди, головой которой является. Кусает собственный хвост. И все становится едино: пасть, пасти, спасти...

В Ижеславле есть, между прочим, еще один культ. Там некогда жил один человек, по имени Иван Михайлович, с могилы которого теперь берут землю и лечатся ею. Кто он был, теперь уже толком никто и не скажет. Даже его прямой потомок, с которым мы разговорились в толпе у церкви, знал крайне мало. Сказал только, что Иван Михайлович был дедом его деда, не был священником, а просто умел лечить людей, многим помогал, денег за лечение ни с кого не брал, так, разве – на свечку. Говорил, что бог дал ему знания не для того, чтобы обогащаться. Перед смертью завещал брать землю с его могилы, она будет помогать от болезней. Больше потомок ничего не мог сообщить, объяснил только, как бы оправдываясь, что раньше ничем таким божественным не интересовались, вот оно и забылось.

Но землю с могилы Ивана Михайловича брали. И продолжают брать, потому что она лечит чуть ли не от любой болезни. Причем берут не какой-нибудь малый комочек, запасаются мощно. На могиле старца Иоанна, как его еще называют, нет ни даты, ни имени. Но я сразу нашел ее. Потому что весь левый угол в головах могилы был начисто срыт. При мне кладбищу одна за другой подъехали три машины и вышедшие из них женщины нагребли в целлофановые пакеты еще несколько килограммов чудодейственной землицы. Кто-то должен все время восстанавливать этот тающий на глазах могильный холмик.

Методика пользования землей с могилы Ивана Михайловича довольно проста: заливаешь водой, взбалтываешь, даешь отстояться и приготовленную таким образом жидкость пьешь. Когда выпьешь все, землю опять заливаешь водой и так много раз. Тетка, которая поделилась с нами этим рецептом, сказала, что пила так два года и не болела. Потом прекратила: земля все-таки, она хоть и святая и воду не портит, но – мало ли – хватит. На Светлояре, кстати, тоже в лекарственных целях берут землю с трех могил на поляне, которую я идентифицировал как кереметь.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.