Чтобы попасть в заброшенное село Пустынь на реке Княжей, надо идти 7 километров от поселка Советский. Но как попасть в тот Советский? На карте к нему есть дорога от Воймаса (28 км.), но на деле она оказалась безнадежно разбита лесовозами. Пришлось вернуться в Кологрив, где симпатичный отец Алексей из Успенского собора посоветовал добираться через Георгиевское и Николу. Дальше там вроде гравийка не так испорчена. Это был дельный совет. Путь увеличился на 70 километров, но все-таки мы добрались.

В Пустыни мы встретили семью, пришедшую на сенокос из Советского. Мальчик Вова вызвался быть нашим гидом. Привел к церковным развалинам на высоком берегу Княжей. Церквей две – деревянная и каменная. Деревянная осталась еще от времен бывшего в этом месте силы монастыря. Возник он в 1719 году. Помещик Цезырев, охотясь в здешних местах, обнаружил на липе икону Успения. У него было что-то неладно с ногами. Помолившись перед новоявленной иконой, он почувствовал вдруг облегчение. А через некоторое время и вовсе выздоровел. Это перепахало помещика: он впал в мистицизм, бросил мирское, постригся в монахи под именем Изекиля и основал монастырь на месте явления Богородицы. Именно тогда и была построена деревянная Успенская церковь, в которой стояла чудотворная икона, пока в 1774 году монастырь не закрыли, а икону не перенесли в Кологрив.

Каменную церковь построили на деньги прихожан в 1842 году. В советское время закрыли. Сейчас в алтарной части прибрано, стоит стол с иконами. На столе рядом с ними – монетки, печенье, конфета. Люди не слишком вникают в духовные тонкости христианства. Они только знают: раз тут место святое, значит надо оставить приношение. Может, будет какая-то польза. Польза бывает. Когда-то к церквям Княжей пустыни вела липовая аллея. Стволы были изгрызены богомольцами. Кора чудесно помогала от зубной боли. Теперь уже лип этих нет. Последняя рухнула где-то в 50-х годах прошлого века. Один из Вовиных родственников еще помнит эту огромную липу около каменной церкви. Обрубок ее (или ее соседки) показывают в Кологривском краеведческом музее.

О здании, в котором обретается музей, рассказывают поучительную историю. Когда в 19-м веке строили железную дорогу из Петербурга на Вятку, линия должна была пройти через Кологрив. И уже построили вокзал, в котором теперь музей, но местные купцы не хотели, чтобы чугунка прошла через их тихий город. У них была налаженная торговля лесом по Унже, четкая инфраструктура. Зачем нужны конкуренты? Собрали деньжат, дали кому надо, и дорога прошла южнее, через Мантурово. А вокзал остался. В легенде, правда, кое-что искажено. Не все Кологривские промышленники были настолько дремучими лешими, чтобы еще и платить за стопор в развитии города. Были среди них и люди вовсе не чуждые мечтаниям о прогрессе и просвещении. Свидетельством тому – жест купца Макарова, предложившего свой собственный особняк под так и не состоявшийся вокзал. Отсюда и пошла гулять байка о городе, в котором нет железной дороги, зато есть вокзал. Мораль из нее: одного лишь желания быть перемолотым жерновами прогресса – слишком мало для того, чтобы это сбылось. Дух места, если захочет, всегда найдет способ воспротивиться цивилизации.

 

Жуликовато, но не без пользы потратив деньги купцов, гений места сумел сохранить вокруг Кологрива настоящую европейскую тайгу: леса, в которых – не то, чтоб совсем не ступала нога человека, но все же природа осталась нетронутой. Со всеми вытекающими из этого для человека последствиями. Там случаются странные вещи. Люди пропадают порою надолго – блуждают (в Интернете нашлось сообщение про гражданку, которая проблудила целых 11 суток), иногда часы вдруг без всяких причин останавливаются и даже – идут вспять. Ну и, конечно, встречается снежный человек. В Кологривских лесах часто видят анормально крупного дядю – без всяких одежд, но густо покрытого шерстью. Его пытаются изучать, на его поиски снаряжаются экспедиции. Но, естественно, никто ничего не нашел. Потому что принципиальная позиция снежного человека и прочих таинственных чудищ: энтузиастам, пришедшим по их душу, ни в коем случае не показываться.

Волосатый верзила является только лишь тем, кому до него нет никакого дела – грибникам, охотникам, рыболовам. Всегда внезапно: выйдет из леса, постоит в тишине минуту-другую, доведет очевидца до панической икоты, насладится, может быть, его трепетом и – снова в чащу. Никого ни разу не задрал, ни одну даже женщину не озверил, несмотря на все свое экзистенциальное одиночество. Только какую-то глупую жучку, бросившуюся на него с истерическим лаем, пнул ногой так, что та скулила в полете добрую сотню метров. Да еще медведицу разодрал пополам, но даже ее не попробовал, бросил. Этого, правда, никто не видал, но – какому же еще супермену по силам сделать такое? Только снежному человеку. Вроде и зверю, но – где-то уже гуманисту.

Повествования о волосатых людях в кологривских краях имеют давнюю традицию. Еще когда тамошние лесопромышленники только собирали деньги, дабы откупиться от грязной вонючей чугунки, поблизости от Кологрива были обнаружены люди, от макушки до пят обросшие шерстью. Некоторые из них позднее покинули историческую родину, появились в столицах, где их изучали медики, лицезрела публика. Известны их имена: Андриан Евтихиев и Федор Попов.

Облик Андриана должен быть всем отлично знаком, поскольку его фото тиражировалось едва ли не в миллионах экземпляров в учебниках биологии (как яркий пример атавизма). Андриан вскоре спился, а Федор отправился на гастроли в Америку. Там у него была такая легенда: в России они с отцом мирно жили в лесу, пока их не поймали. Отец (видимо – Андриан) совсем не поддавался дрессировке, а сын – вполне. Вот смотрите: ходит на двух ногах, носит цивильное платье, бегло говорит на трех языках (русском, английском, немецком). Выступал обволошенный Федор под псевдонимом Песья Морда. Возможно, отголоски этой истории стали основой повести Булгакова «Собачье сердце».

В те времена никто не называл волосатых людей – снежными. И не только потому, что тогда еще не было понятия «снежный человек». Даже если б такое понятие было, люди, страдающие гипертрихозом (волосатостью), под него бы не подошли. Потому, что они ни от кого не скрывались. Снежный же человек (по самой сути этого понятия) должен быть неуловим. И в этом смысле он нечто вроде лешего, которого видели многие, но никто не сумел ни поймать, ни сфотографировать. Просто потому, что он из разряда существ нематериальных. Снежный человек – тоже. Он, собственно, и есть форма существования лешего в условиях повального позитивизма и всеобщего среднего образования. В бабушкины сказки верить как-то неудобно, а вот в то, что наука пока не открыла, но обязательно скоро откроет (или докажет, что этого нет), верить не только можно, но даже и нужно. Поэтому и стали называть обычного лешего каким-то снежным человеком. Но прочувствуйте разницу: леший является тому, кто не рассматривает его явление в рамках научной картины миры, а снежный человек – тому, кто рассматривает. Поэтому с лешим можно успешно общаться, а снежного человека можно только безуспешно изучать.

Только не надо воображать, что раз леший нематериален, значит уже и не существует. Нематериальная сущность нематериальна в такой же степени, как нематериальна наша с вами душа. Вряд ли, однако, найдется такой субъект, который бы не испытывал идущего из ее глубины воздействия. И от этого внутреннего воздействия (приносящего – когда пользу, а когда и вред) просто так не отделаешься. Когда в твоей жизни случается пруха или фатальное невезение – это что, неужели просто фишка так выпала? Нет, это кто-то так тебе выбросил фишку. Духи воздействуют на мир через нас, нашу душу, подключенную к богатому событиями и обильно населенному нематериальному миру. В некотором смысле любой человек – тот же леший, но – обладающий плотью. А леший может обойтись и без оной, ибо он – лесной дух, который может иногда явиться в человеческой форме. Но может – и в форме пня, воздушного вихря, волка, снежного человека, змеи.

Судя по байке об отводе на юг железной дороги, кологривский леший является людям, чтобы отвадить их от прогулок по лесу. И многие уже боятся забираться в глухие места, даже просто входить в лес. Вот, например, мальчик Вова не пошел с нами на Святой Ручей, который течет в полукилометре от Пустыни. Я все думал: кого он боится? Нас? Медведя, недавно задравшего у них корову? Волка, на которого сегодня утром пошел охотиться его старший брат? Змей, о которых Вова все болтал, пока мы осматривали церкви? О лешем я в тот момент не подумал.

Над спуском к Святому Ручью прибита табличка: «Питьевая вода». Внизу нечто вроде садовой беседки – открытая всем непогодам часовня. К ней ведет лестница. Перила ее густо обвешаны ленточками, платками, салфетками, полотенцами. Много я видел (и здесь уже описал) мест силы, в которых люди оставляют мануфактурные и прочие приношения, но такого обилия – нет, никогда не встречал. Впечатление, будто здесь ежедневно бывают сотни паломников, а между тем до этого ручья еще надо умудриться добраться. И все так аккуратно подвязано, даже столбы беседки отчасти задрапированы.

Ручей как бы обтекает беседку слева. Справа от нее бьет родничок, чуть ниже – притекает еще один. Как нам объясняли, один из родников с живой водой, а другой с мертвой. Не разобравшись, какой из них с какой водой, я пил из обоих. Вода у беседки гораздо вкусней.

Дух в лощине у Святого Ручья свежий и влажный. Типичная атмосфера святилища Великого Змея, даром, что рядом стоят иконы и крест. Напрасно их даже и ставят – для духов они не помеха. У меня на Ручье все время было ощущение, что в некоторых местах воздух неуловимо сгущается. Будто что-то готово вот-вот показаться и не показывается. Будто кто-то все время следит за тобой. Чувствуешь взгляд и не знаешь, кто там. Может, просто какой-нибудь зверь затаился, а может – вовсе не зверь. Беспокойно. Вот так же начинались мои тяжелые видения на Чертовом Городище.

«Видели?» – спросил Вова, поджидавший нас на опушке. А что мы должны были видеть? Он не ответил и стал опять говорить о том, как много здесь змей. Убедить его в том, что змей бояться не стоит, что они стараются избегать человека, было никак невозможно. Он точно знал, что змеи злые, опасные, могут напасть. Говорил возбужденно. Оказывается, пока мы ходили к ручью, гадюка укусила его пса Шалуна прямо в морду. И Вовин папа убил ее. Лопатой. Деяние Георгия Победоносца. Мужик был горд. Тоже что-то бубнил о злых змеях. «Сфотографируй ее на память», – предложил он и стал тормошить хворостиной безопасную, мертвую, почти перерубленную пополам гадюку. При этом руки змееборца дрожали, он был на взводе, как будто змея сейчас бросится, и ему снова придется вступить в смертельную схватку.

Лично я всегда остаюсь на стороне змеи, хотя и, не скрою, всякий раз, как беру змею в руки, испытываю жуть, чувство гадливости, прямо мистическое омерзение. Такова архетипика. Из глубин души прет: раздави гадину. Змеи в лесах и полях очень страдают из-за того, что люди в каждой из них узнают Великого Змея. Всякий плюгавенький мужичонка готов взять на себя роль Змееборца.

Между тем, жены их без особой нужды змей не убивают (вряд ли кто даже слыхал о таком), а иногда и берут их в любовники (в мифах). Что тоже архетипично: Змей живет во влажных недрах Земли, в потаенной женской пещере. Он, собственно, похоть лона Земли, влекущая Змееборца. Змееборец без Змея – бессмыслица, оксюморон, тот самый Иван, что ехал в частушке по лесу: «был мороз трескучий, у Ивана хуй стоял, так – на всякий случай». Но и Змея без Змееборца – тоже, в сущности, нет. Ибо Змей – тот, кого побивают. Эти два персонажа едины и существуют, как таковые, только в момент поединка. Кто видел мертвого Змея? Никто. На любом грамотном изображении змееборчества Змей еще жив. А гибнущий за гранью видимости Змей всегда возвращается к жизни, как похоть к оттраханной женщине. Змей – это первоначало, единство Инь и Ян, возникающее между Адамом и Евой. А леший – одна из многих ипостасей Змея post coitum. О чем – как-нибудь в другой раз.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.