В 1985 году вологодский археолог Иван Никитинский опубликовал в местной газете краеведческую анкету. И получил в ответ информацию: недалеко от деревни Тиуновской Тарногского района есть камень, весь испещренный рисунками. Проработав несколько лет возле камня, ученый сделал открытия.

Но об этом чуть позже, а пока – о самом камне. Точнее – о камнях, ибо их, собственно, два в этом месте. Один плоский и без рисунков, а второй (он лежит примерно в метре к западу от первого) покрупней и повыше. Удивительный камень. У основания он представляет собой что-то вроде неправильной формы квадрата, а кверху постепенно округляется. На гладкой, как бы отполированной поверхности процарапаны какие-то фигуры, предметы, строения, знаки. Есть лестница, ведущая вверх, и лестница, уходящая под землю. Солнечный круг у самого основания и таковой же – ближе к его вершине. Какие-то квадраты и треугольники. Буквы: кириллица и нечто руническое. Можно рассмотреть мировой древо (допустим, что это оно), ну и, конечно, множество крестов. По ним камень и называют Крестовым. Православные постарались: буквально окрестили. Пытались таким способом укротить его первобытную мощь. И у них получилось (никто из туземцев не понимает смысла языческих изображений на камне), но получилось лишь временно: археолог Никитинский возродил Тиуновскую мифологию. К святилищу идут язычествующие паломники, а в Интернете по поводу камней пишут уже настоящее мракобесие.

Это нормально. Любые, пусть даже самые наукообразные, рассуждения, касающиеся сакральных предметов, неизбежно превращаются в мифологию. Хотя бы уже потому, что для объяснений приходится употреблять божественные имена и метафизические понятия. Которые пробуждают нечто в глубинах души, выводят на поверхность всякого рода архетипику, деформирующую сознание. И вот уже миф снова зажил, у камней появилась легенда, люди всерьез обсуждают: в каком направлении герой Новгородских былин Василий Буслаев прыгал через Крестовый камень и как вообще попал на Тарногу, путешествуя в Ерусалим-град?

Скорей всего – через жопу. Но это неважно. Важно то, что старые мифы, попадая на новую почву, могут прекрасно работать. Вон Клод Леви-Стросс, например, даже Фрейдовский «Эдипов комплекс» рассматривал как современную версию мифа об Эдипе (поскольку миф – это «совокупность всех его вариантов»). Почему бы и нет, очень успешный миф 20-го века. Но тогда точно так же надо рассматривать и любые проявления старых мифов в текущей повседневности. В этом смысле, скажем, труды академика Рыбакова о славянском и русском язычестве – просто советский вариант языческой мифологии. И труды Леви-Строса тоже, конечно, мифологичны.

 

Мифологизируя, однако, надо знать меру. И вообще, надо знать много чего. Никитинский знает не слишком много. И потому подчас попадает впросак. Вот, например, около одного из рисунков на Крестовом камне есть надпись, которую ученый поначалу читал: «поде ко маркуше». Но потом стал читать: «деко по маркуше». Потому-де, что слово «деко» происходит от употребляемого в вологодских и архангельских говорах слова «дековаться» (совершать колдовские, издевательские действия). «Маркуша» же – персонификация сил зла, холода и разрушений в «Авесте». Ан куда метнул, к самому Заратустре. Хотя мог бы найти Маркушу и ближе. Дело в том, что в шести с половиной километрах от Крестового камня, при впадении речки Маркуши в Тарногу, стоял некогда Николо-Маркушевский монастырь, иноки которого, можно не сомневаться, бывали у камня. И уж, разумеется, оставили на нем свои знаки.

Началось все довольно печально. В марте 1576 года тяжело заболел монах Сольвычегодского Борисоглебского монастыря Агапит. На 27 день болезни, когда он уже и не вставал, вдруг видение: икона Николы и голос, повелевающий нести ее на Маркушу. Типа: «Поде ко Маркуше». Больной еще удивился: как можно в таком состоянии… И тут же почуял себя совершено здоровым. Вышел, впрочем, не сразу, так что голос его не раз понукал: поде, мол. Пошел, пришел, стал искать место силы: пытался установить икону там, здесь. Но всякий раз она чудесным образом возвращалась в одно и тоже место на высоком левом берегу Маркуши. Так Агапит определил подходящий фэншуй для иконы, которая (я видел Маркушевского Николу в Тотьминском краеведческом музее) по типу является Великорецкой. Впервые Великорецкий Никола явился в 1383 году на берегу реки Великой в Вятском крае, а всероссийскую известность приобрел в средине 16-го века. В 1554 году Иван Грозный пригласил икону в Москву, и во имя ее был освящен один из приделов Собора Василия Блаженного.

Так вот, Агапит на месте, выбранном иконой, соорудил часовню для нее, потом келью для себя. Постепенно к нему подтянулись ученики, были построены церкви, возник монастырь. Сегодня немногие жители Маркуши помнят даже, где стояли церкви, оставшиеся от него после закрытия в 1764 году. Но в 16-м веке монастырь был отлично известен в округе, бурно рос. И далеко не все туземцы были этому рады. В мае 1585 года, когда Агапит с двумя послушниками отправился на построенную им на реке Лохте мельницу, жители деревни Камкино во главе с Богдашкой Ляховым подкараулили его на дороге и убили всех троих. А тела бросили в реку Уфтюгу, предварительно сняв с Агапита вериги. Мужики-то надеялись, что тело так быстрей уплывет. Но просчитались. Тяжелые вериги, тоже брошенные в воду, всплыли. И указали место преступления.

В Житии сказано, что люди ненавидели Агапита потому, что опасались: рано или поздно их угодья отойдут к монастырю. Очень похоже на правду, примеров сколько угодно. Но убивать монахов лишь из-за этого – нет, это слишком. Обычно святых отцов, начинавших прибирать к рукам чужое хозяйство, попросту изгоняли. А тут – мокрое дело. Боюсь, за экономическим мотивом преступления, который выпячивает Житие, кроется мотив религиозный. Монахи злостно мешали туземцам отправлять их естественные духовные нужды. И это весьма напрягало. Из-за того, что тебе не дают спокойно общаться с твоим божеством, можно дойти и до крайности.

Но кроме такого религиозно-бытового мотива можно рассмотреть еще и мотив ритуальный. Совершенно понятно: Агапит пришел на Маркушу вовсе не только для того, чтобы заниматься хозяйством. Для хозяйствования можно было выбрать любое место, а монах был нарочито послан туда, где процветало махровое камнепоклонничество. Причем послан не кем-нибудь, а самим Николой, который, как нам уже отлично известно, лишь номинально является византийским святым. На деле же, по своим мифологическим функциям (которые только и значимы для религиозной души) он является русским богом, Великим Змеем, побиваемым Громовержцем. То есть в мифологическом плане речь может идти о том, что Агапит пришел на Маркушу для того, чтоб погибнуть.

 

Я сейчас говорю не о банальной психологии суицида и виктимности, но – о деяниях богов, проникающих в душу и заставляющих людей совершать самоубийственные действия: бессознательно и против собственной воли. Вот человек услышал внутри себя голос Николы, пошел туда, куда этот голос указывал, и там был убит. Разыгралась мистерия. Богдашка сыграл роль жреца. Агапит же – роль жертвы. То есть – отождествился с Николой, принял мистериальную смерть Великого Змея. Эта смерть тесно связана с водой, естественной стихией Змея, дело происходило в мае, близко к Николе вешнему. А о местных жителях мы только и знаем, что они поклонялись камням, каковые чаще всего являются атрибутами Громовержца. Вот и сюжет: сопряжение иньской сущности Змея и янского начала Змееборца. 

Опять же: я вовсе не собираюсь никого убеждать в том, что убийство Агапита фактически было ритуальным убийством. Я просто рассказываю миф, сюжет которого мог стать архетипической подосновой разыгравшихся недалеко от Маркуши событий. Фокус в том, что в некоторых местах сама топография мистична и располагает к странным деяниям.

Именно такова топография Тиуновского святилища. Только надо иметь в виду, что она не ограничивается тем местом и теми двумя камнями, которые описал г-н Никитинский. Недалеко от Крестового камня, лежит еще один, не менее примечательный. Он не расчищен: зарос кустарником, поверхность его покрыта мхом, но на нем тоже просматриваются рисунки. Не знаю, почему археолог утаил от научной общественности этот величественный камень. Может, собирался в будущем написать о нем диссертацию. А может, просто не нашел. Но тогда Тиуновские боги зло подшутили над ним, отвергли его как недостойного тайн. Что же, бывает. Как говорится в «Коньке-Горбунке» (русском священном писании): «Но давно уж речь ведется, что лишь дурням клад дается, ты ж хоть лоб себе разбей…»

Мне удалось найти этот камень сразу и – даже раньше Крестового. Потому что я привык в своих странствиях использовать собственное тело в качестве биолокатора. В этом тонком деле для начала нужно почувствовать, что попал в энергетическое поле. И потом уж позволить себе двигаться по его силовым линиям. То есть – идти, куда ноги ведут. Тогда обязательно выйдешь точно к неведомой цели... Выйдя на поиск камней, я в какой-то момент почувствовал нечто и, как показывает распечатка траектории моего пути, фиксировавшаяся GPSом, сразу же прямиком направился к камню, так и не найденному (или утаенному) волгодским археологом.

Не хочу, впрочем, слишком уж хвастать – та же распечатка показывает, что поначалу я промахнулся. И только мой верный помощник Осман (пес, натасканный на поиски мест силы) лаем поправил меня. Вернувшись, я рассмотрел в кустах камень. Так что приоритет открытия по праву принадлежит моему кобелю. Который, к слову сказать, был вовсе не рад своей находке: шел дождь, было холодно, мерзко. Я осматривал камень, а лабрадор лежал на мокрой земле и всем своим видом вопиял: о, небеса, какой ерундой занимается этот двуногий без перьев. В честь Османа я решил назвать открытый им камень – Лабрадорий.

 

Вскоре обнаружился и Крестовый камень. И стало как божий день ясно, что Тиуновским местом силы является небольшая горушка, вытянутая с юго-запада на северо-восток. На ней сверху колхозное поле, ныне поросшее в основном кипреем. Вдоль поля проходит грунтовая дорога. Когда идешь по ней, слева и справа видишь лишь лес, скрывающий склоны горы. Идешь себе, и идешь. И, если ты, братец, профан, то даже и не догадываешься, что попал не просто на поле, но – в энергетическое поле, создаваемое двумя зарядами, расположенными на склонах по его краям. Двумя камнями, Крестовым и Лабрадорьим, лежащими справа и слева от дороги на расстоянии 447 метров друг от друга – как раз в том самом месте, где горка немного сужается, образует как бы горловину. Кто их так положил – неизвестно, но совершенно ясно, что эти два камня по краям вытянутой горки образуют единую конструкцию, сакральный смысл которой вытекает из вполне определенной мифологии.

Я не вникал в смысл рисунков, выбитых на Лабрадорьем камне. Понял только, что изображено там примерно то же, что и на Крестовом: фигуры, строения, буквы, кресты. Но вот что я хорошо разглядел, так это глубокие борозды, прочерченные по спине Лабрадорьего камня вдоль длинной его стороны. Камень лежит в направлении северо-запад – юго-восток. От него хорошо наблюдать восход в дни зимнего солнцестояния.

Это надо четко представить: встав на колени и совместив снизу взгляд с направлением рисок, ты в 9.10 (по московскому времени) сможешь увидеть Солнце, всходящее точно из-за камня. Воодушевляющее событие, поскольку долгота дня зимой на Тарноге крайне мала. Но что это за божество пляшет на алтаре Лабрадорьего камня? Конечно, Никола, чей зимний день (19 декабря) предваряет солнцеворот (21-22 декабря). Старый Никола умер, рождается новый Никола. Коловорот налицо. Николоворот!

Впрочем, об этом я уже говорил в своем месте (Ижеславль). А здесь лишь добавлю: Крестовый камень ориентирован по линии запад – восток (восходы Солнца в дни равноденствий), а горка, по скатам которой лежат камни, вытянута с юго-запада на северо-восток, смотрит туда, где всходит солнце в дни летнего солнцестояния. На Тиуновском (как и в Козьем) учтены все ключевые точки коловращения солнечного Николы. Понимающему – достаточно.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.