Когда патриарх Никон отстраивал свой монастырь на Валдае, среди многих сел, приобретенных им для этой затеи, оказалось и село Воскресенское на реке Истре. Никон, там раз побывав, стал часто наведываться: тянуло. Сперва останавливался в крестьянских избах, а потом понял: здесь его место. Стал строить. А поскольку он все всегда делал с размахом, банальная загородная резиденция стала превращаться в центр православного мира. По крайней мере, так патриарху казалось.

Этот мордвин был большой фантазер. Даже его детство напоминает сказку: злая мачеха невзлюбила мальца, мучила и даже пыталась погубить обычным методом Бабы Яги – в печке. Возможно, отсюда и нервный характер, и склонность к гиперболам, и многое другое. Никон рассказывал, что в 12 лет сбежал из дома в близлежащий Макарьев Желтоводский монастырь. Этого быть не могло, потому что родился Никита (мирское имя Никона) в 1605 году, а хитроумный Авраамий только в 1620 году начал восстанавливать Макарьеву обитель после почти двухсотлетнего запустения. Но чуть позже Никон все-таки проведет в ней несколько лет на послушании. И там на лесных работах татарин-прорицатель скажет ему: будешь, брат, патриархом.

В Желтоводском монастыре Никон получил первоначальное образование, но не постригся, а вернулся в мир, женился, стал попом в Лысково, через Волгу от Макарьева. Позднее перебрался в Москву, где от морового поветрия умерли все его дети. Он это понял как знак. Уговорил жену разойтись по монастырям. Сам отправился на север. На Анзерском острове в Белом море принял постриг от великого Елеазара. Там Никон страшно себя изнурял. Бесы искушали его. Известно, что у него были какие-то видения, но какого они были качества – неизвестно.

В 1629 году молитвами Елеазара Анзерского царь Михаил родил сына Алексея. В благодарность старец получил средства на строительство каменной церкви на острове. Но не спешил ее строить. В связи с этим впервые (насколько известно) дал себя знать дикий нрав будущего патрираха. В дым разругавшись со своим наставником из-за его медлительности, Никон сел в лодку и отчалил на материк. Буря застигла суденышко. Но – кому суждено стать реформатором, тот не утонет. Лодку прибило к маленькому острову Кию неподалеку от устья Онеги. На этом острове патриарх впоследствии построит один из трех своих монастырей – Крестный.

Поднявшись вверх по Онеге, Никон пришел к Кожеозерскому монастырю (я о нем поминал в связи с Леонидом Устьнедумским) и остался в нем. Года через два стал настоятелем. В 1646 году по монастырским делам он будет в Москве, познакомится с Алексеем Михайловичем, заговарит ему зубы так, что молоденький царь немедленно назначит его архимандритом столичного Новоспасского монастыря, потом вскоре (1649) Новгородским митрополитом, и, наконец, патриархом – в 1652 году. Стремительная карьера, прав был, однако, татарин.

 

Конечно, все это не просто так. Какая-то рука вела Никона. Может рука того существа, которое являлось ему в Анзерском скиту, а может – рука (и совет) Иерусалимского патриарха Паисия, который в то время крутился в Москве. Во всяком случае, эта карьера делалась не только по манию царя, дружбу которого еще нужно было как-то завоевать. Тут много нюансов. Например, нужно было как-то убедить Стефана Вонифатьева, духовника царя, отказаться от патриаршества. Этого человека выдвигали протопоп Аввакум, Иван Неронов, Логгин Муромский и другие ревнители благочестия (так называют кружок, сформировавшийся вокруг Вонифатьева, который фактически направлял церковную политику при слабом патриархе Иосифе). Нужно было нейтрализовать этих ревнителей (Никон, впрочем, тоже входил в их число).

Вообще, зная характер Алексея Михайловича Тишайшего, можно определенно утверждать: царь разглядел в Никоне именно того человека, который наилучшим образом соответствовал его, царя, тайным устремлениям. А именно: развязать ужасную свару (об этой черте характера Тишайшего я уже говорил) под видом реформы, призванной устроить из России мирового лидера христианского благочестия, всеправославное царство и вообще – Третий Рим, если не Новый Израиль.

В те времена Церковь давно уже попала под пяту государства. Это было неизбежным следствием той программы, которую предначертал Иосиф Волоцкий. Суть ее: Церковь должна быть богатой. Вот и выпрашивали церковники подачки у властей. И потому не могли (за редкими исключениями) даже пикнуть против начальства. Так что иерархи, собравшиеся на Собор 1652 года, безошибочно выбрали из двенадцати кандидатов – угодного царю Никона. Хотя многие уже понимали, что это приведет к большим неприятностям. Только не знали еще их масштаба. Масштаб определился, когда во время наречения на патриаршество Никон заставил царя встать на колени и публично взял с него обещание полного послушания. Царь обещал, потому это сулило большие возможности для раздувания смуты, которую он печенками чуял (хотя, конечно, не отдавал себе отчета в том, к чему идет дело).

Направления главных ударов реформ общеизвестны: редактура богослужебных книг, введение троеперстия, служение на пяти просфорах (а не семи, как раньше), тройная (а не сугубая) аллилуйя, хождение противосолонь и так далее. Совершенно неважные, казалось бы, вещи, большинство из которых можно было делать – и как требовал Никон, и по старому (что потом подтвердил не только он сам, но и Константинопольский патриарх Паисий). Но в том-то и фокус, что для реформатора эти изменения были важны не своим реальным содержанием, а тем, что, утверждая их, он мог поставить Святую Русь раком. И поставил. Раскольникам, между прочим, формально инкриминировали отнюдь не приверженность старой вере, но – непослушание.

Ревнители благочестия, превратившиеся вскоре в раскольников, тоже ведь были за реформы, за наведение порядка, за то, чтобы Москва стала Третьим Римом, объединила собой вселенское православие, но – по старому русскому образцу. Самое неприятное для них было то, что все эти Никоновские нововведения шли от греков, к каковым на Руси уже относились как к последним прохвостам. Примерно, как сейчас относятся к евреям, глядя на бесчисленных абрамовичей. Конечно, это несправедливо. Среди греков попадались приличные люди, но в Москву, как на грех, приезжали действительно в основном проходимцы.

Вот, например, у Никона справщиком книг работал некий Арсений Грек, человек с интереснейшей биографией: образование он получил в Риме, в иезуитской коллегии, потом принял ислам, позднее стал униатом, приехав в Россию, быстро попал на Соловки – как еретик. Конечно, этот размах можно отнести на счет духовных исканий Арсения, но все же подобного рода искателям не следовало бы доверять ответственных дел. А Никон вытащил еретика с Соловков и доверил ему править богослужебные книги. Не иначе как для того, чтобы взбесить оппонентов.

Разумеется, самым крупным игроком на подмостках начатого Никоном Раскола был Русский бог. Он давно уже оправился от удара, нанесенного шесть с половиной веков назад богом евреев. Сумел влиться в те формы, которые предложило ему Византийское христианство. Сумел деформировать их по своему размеру и вкусу. Изменил смысл обрядов, перестроил богослужение, создал новые формы общения со своими адептами. Этот процесс весьма адекватно описывает концепция псевдоморфоза Освальда Шпенглера. Цитата: «Историческими псевдоморфозами я называю случаи, когда чуждая древняя культура довлеет над краем с такой силой, что культура юная, для которой край этот – ее родной, не в состоянии задышать полной грудью и не только что не доходит до складывания чистых, собственных форм, но не достигает даже полного развития своего самосознания. Все, что поднимается из глубин этой ранней душевности, изливается в пустотную форму чуждой жизни; отдавшись старческим трудам, юные чувства костенеют, так что где им распрямиться во весь рост собственной созидательной мощи? Колоссальных размеров достигает лишь ненависть к явившейся издалека силе».

 

Колоссальная ненависть и полное отсутствие самосознания в нашем случае, конечно, некоторое преувеличение. Но определенная, скажем так, нелюбовь – наблюдается. И уровень самосознания – тоже неплохо бы было повысить. Чтобы хотя бы осознавать, в каких условиях мы живем, и не увлекаться тупым копированием ничего для нас не значащих форм, не работающих уже даже там, откуда их так старательно копируют. А иначе и дальше придется подстраиваться то под Византию, то под Голландию, то под Америку. Догонять и вечно оставаться с носом, как, например, вот сегодня с этими убогими реформами.

Реформы Никона, конечно, не были так радикальны, как современные. Но тоже наделали дел. Вот казалось бы мелочь: какая разница, как складывать пальцы, когда крестишь лоб. Но с точки зрения того, кто практикует крещение лба не как механическое действие, выражающее показную покорность далекому богу, но – как магический жест, как мудру, – любое изменение распальцовки вещь очень серьезная. Ведь кукиш, началом которого (как это точно подметили раскольники) является троеперстие, обычно применяется как эффективный способ защиты от вредоносных воздействий злых демонов. И если его применять по отношению к благому богу, то можно, пожалуй, его и рассердить. Как оберег троеперстие вполне приемлемо (хотя в этом случае лучше все же показывать шиш). Но если ты хочешь, чтобы бог к тебе снизошел, ты должен показать ему нечто другое: пригнуть средний палец до уровня указательного. Тогда бог поймет, что надо прислушаться к твоим чисто конкретным молитвам, пожеланиям, которые, ясное дело, выражает твой указательный палец: это хочу.

Вообще-то русскому богу ничего не надо показывать пальцами. Потому что он и так знает, что тебе от него надо. И дает, если ты к нему обращаешься. Но вот беда: Никон вел к тому, чтобы человеку не осталось времени на общение со своим богом. То есть начал вводить единогласие (в этом его поддерживали ревнители благочестия). Раньше-то служение еврейскому богу проходило в стремительном темпе: разные служители одновременно и читали, и пели, и возглашали разное, так что ничего нельзя было понять в этой какофонии, но – что положено по служебнику, исполнялось. Отдавав, так сказать, богу богово, народ спешил к своему богу, к работе во имя его. Ведь у русских всегда масса дел: дойти до Тихого океана, Парижа, Берлина, выйти в космос, возделать свой сад, вставить жене, ее подруге, подруге подруги – на это же требуется уйма времени. А тут – стой и слушай. В охотку-то оно и не грех, но вольного слушания никто не предлагал. Только подневольное. И к тому же – невозможно растянутое единогласием, даже греки это понимали.

 

Вопрос в пустоту: зачем доводить богоугодное дело до абсурда? Ответ: чтобы отвадить народ от чужой веры. Тут русский бог действует, как хитроумный Гегелевский дух: через жопу. Буквально: «Бог дает людям действовать, как им угодно, не стесняет игру их страстей и интересов, а получается из этого осуществление его целей, которые отличны от целей, руководивших теми, которыми он пользуется». Интересы и страсти Никона были в том, чтобы все – от царя до последнего Ваньки – исполняли его волю (хотя сам-то он думал, что – божью). Результат для еврейского бога вышел плачевный: раскол в Церкви. Он, впрочем, развился не сразу. Первым против нововведений выступил епископ Павел Коломенский, которого патриарх побил прямо на соборе, а потом закатал так, что никто толком и не знает, как он погиб. Потом пришла очередь попов из кружка ревнителей благочестия. Для начала Никон их сослал. За невинными страдальцами должен был потянуться и простой народ. А это уже означало, что миссия Никона выполнена: теперь – сама пойдет.

Тут в патриархе будто что-то проснулось и повело дело к тому, чтобы уже и самому пострадать. Он начало усиленно провоцировал к этому царя, но тот все отвиливал, ждал настоящего скандала. И вот сильный ход: в 1658 году придравшись к ничтожному поводу, Никон объявил, что оставляет патриаршество. И затворился в своем Новом Иерусалиме. Буквально отправил себя в добровольную ссылку. И тем самым спровоцировал парадоксальную ситуацию: патриарх и есть, и нет.

Итог: на соборе 1666 года Никона низложили. Приняли все его начинания, а его самого отправили уже в настоящую ссылку на север. Сперва в Ферапонтов монастырь, а потом перевели в Кириллово-Белозерский, где условия были пожестче. Новый царь Федор Алексеевич вернул Никона, но на пути в Москву (в Ярославле в 1681 году) он умер. Прекрасная драматургия. Похоронили его с большими почестями в Новом Иерусалиме. Там, в излучине Истры, и витает тень патриарха Никона, думавшего, что может покорить своей власти русского царя. Но тот только казался Тишайшим, а на деле был постановщиком ярких трагедий, вдохновляемых русским богом.

 

Несмотря на толпы туристов, в Никоновом месте силы и сейчас хорошо. Изначально оно образовано течением Истры, которая, упершись в гору, на которой стоит монастырь, делает длинную петлю к западу и потом возвращается на прежний путь. Получается такой карман, а в нем – райский сад под монастырской стеной. Там забываешь себя, все проблемы и время. Только вошел – и вот уже вечер. В этом саду Никон построил скит для себя: странное трехэтажное сооружение на берегу Истры. С подвальным храмом, жилыми покоями, хозяйственными помещениями, а на плоской крыше – еще один храм, звонница и совсем уж микроскопическая келья, в ней бугай Никон едва помещался. Это, по сути, слепок души патриарха, жаждавшей вселенской шири, но заклепавшей себя в рамки ничтожных условностей. Тот же псевдоморфоз.

 

И в целом Новоиерусалимский Воскресенский монастырь символ псевдоморфоза. Вот хотя бы эти наименования и переименования: Истра – Иордан, родник под монастырской стеной – Силуанская Купель. Еще: Гефсиманский Сад, Поток Кедрон, Фавор, Капернаум, Вифания и так далее. Или вот: Воскресенский собор, построенный по плану храма Гроба Господня в Иерусалиме, но только больше, круче, мощней, православней. Многие умиляются: икона Святой Земли. Побойтесь бога, какая икона? Обычная русская дурь, воплощенная в христианских постройках. Постройки красивые, они, в общем, не портят места силы, а удачно завершают его. Но при чем же здесь Иерусалим? Нет, это место силы Никона. Если же это все-таки Иерусалим, то тогда – вовсе не место силы мятежного духа, а просто местечко.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.