Как-то весной на Поклонной горе появился очередной монумент Зураба Церетели - «Трагедия народов», представлявший собой очередь мертвяков, вышедших из могилы и направлявшихся к Кутузовскому проспекту около Триумфальной арки.
Олег Давыдов тогда работал в «Независимой газете» и вовсе еще не думал писать свои Места силы, но на Поклонную гору поехал. Достал компас, определил, как сориентированы по странам света произведения Церетели, расставленные по Поклонной горе. Сравнил это все с другими советскими военными мемориалами и сделал столь интересные выводы, что вскоре после того, как его статья была напечатана в «Независимой газете», в редакцию пришло письмо из Московской мэрии с обещанием убрать мертвецов. И их действительно убрали, но – не очень далеко. Еще и сегодня случайный прохожий может вдруг поседеть, а то совсем окочуриться, набредя ночью на огромных вурдалаков, повылезавших из земли в одном из закоулков Поклонной горы. Вот эта статья, актуальная и сегодня.
Начну издалека. Едва ли не самое знаменитое произведение в мемориальном роде — Памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы в Волгограде на Мамаевом кургане. Автор Вучетич. Наиболее заметная скульптура — Родина-мать. Когда ходишь под ней, какое-то неприятное, тяжелое чувство охватывает. Что-то не то. Некоторые говорят, что это связано со страхом — что вот возьмет эта махина и рухнет на тебя. И придавит (между прочим, когда я недавно бродил среди народа на Поклонной горе, там тоже слышались постоянные разговоры о “придавит”). Но это недоверие к технологии скорей всего лишь рационализация более фундаментального ужаса, — ужаса, который дремлет у нас всех в крови и который как бы пробуждается, когда мы козявками ползаем у ног чудовищных изваяний. Причем дело не только (и даже не столько) в масштабах, а в чем-то другом. В чем же? А вот разберемся.
Вспомните: в Волгограде Родина с мечом стоит на берегу Волги. Фасадом к реке. И слегка оборачивается назад. Зовет своих сынов. Все вроде нормально. Мы настолько привыкли к этому монументу, что уже и не замечаем его вопиющей нелепости. Но если посмотреть беспристрастным взглядом, неизбежно полезут в голову крамольные мысли: чья это мать и вообще — кому и чему это памятник? Героизму солдат, выстоявших в Сталинграде? Но тогда фигура женщины должна была бы сдерживать натиск врага, рвущегося к Волге, а не изображать неудержимый порыв к Волге же. Поскольку ни по каким признакам нельзя определить национальной принадлежности вучетичевой Матери-родины, остается предположить, что она изображает собой мощь Германии, дошедшей до Волги, вышедшей (как и было в реальности) к самому берегу великой русской реки. А как же иначе, если символическая женщина вся в порыве на восток и как бы зовет за собой своих верных сынов.
Впрочем, впереди женщины с мечом (валькирии?) есть еще мужчина, вооруженный автоматом и гранатой. Он тоже стоит лицом к Волге и изображает собой как бы передового бойца. Какой армии? Это не очень понятно, поскольку он голый, а антропологический тип на уровне тоталитарной скульптуры у русских и немцев не отличается (среднеевропейский с элементами нордического). Если бы на нем была хотя бы русская военная форма, можно бы было рассуждать о том, почему это русский солдат замахнулся гранатой на Волгу? А так получается, что Фриц отнял у Ивана автомат (наш ППШ с дисковидным магазином — оружие все же более мощное, чем немецкий “шмайсер”) и вышел к Волге. Солдат этот, кстати, стоит как раз в воде, в некоем специальном водоемчике, изображающем, видимо, Волгу, громоздится на глыбе, исписанной граффити, типа “Стоять насмерть”, но — фигура солдата все же располагается выше всех этих обычных наших героических граффити...
То есть можно сказать, что солдат попирает это святое для русского сердца “выстоим” ногами. Но самое поразительное, что слева и справа по ходу движения голого солдата и его матери к Волге располагаются действительно русские солдаты, одетые в русскую форму, но — какие-то в большинстве своем коленопреклоненные и согбенные. Они как бы расступаются перед мощным движением на восток беззаветного берсеркера, сопровождаемого чудовищной валькирией, образуют коридор для свободного движения супостата к реке. Но ведь это уже, так сказать, монументальная клевета. Всем известно: советская армия выстояла в Сталинградской битве, хотя в некоторых местах противник и добрался до самой Волги, вымыл, так сказать, в ней сапоги.
В общем, какой-то двусмысленный мемориал создал скульптор Вучетич. Но кстати, в этой связи замечательно то, что несколько лет назад Волгоград потрясали протесты против установки маленького памятника австрийским солдатам, погибшим в Сталинграде. И никому тогда не пришло в голову, что огромный памятник немцам и их союзникам давным-давно установлен в городе русской воинской славы.
Впрочем, можно истолковать символику мемориала на Мамаевом кургане немного иначе. Женщина с мечом — это символ отступающей Советской Армии (или шире — России), аллегория излюбленной нашей “скифской войны” (вперед, вглубь России), когда противник заманивается в недра страны и там успешно уничтожается. Тогда это памятник русскому мазохизму, который (мазохизм) достоин, конечно, увековечивания в грубом железобетоне, но — ведь такие вещи надо отчетливо понимать и соответствующим образом к ним относиться: тут уже не о героизме должна идти речь, а о некотором болезненном отклонении от нормы. Между тем, несомненно то, что и оборона Сталинграда, и в целом победа в Великой войне — деяния именно героические. Но их злостно переосмысляют советские скульпторы.
Волгоградская Родина-мать не одинока. Например, женщина, олицетворяющая Родину-мать и Победу в городе Киеве (тоже вышедшая из мастерской Вучетича), располагается на правом берегу Днепра и, соответственно, смотрит на восток. То есть — практически все, что сказано о Родине на Мамаевом кургане, здесь можно повторить. Ну разве что добавить, что, возможно, это какая-нибудь специфически хохлятская Родина, божественная покровительница вояк, скажем, дивизии СС “Галичина”, укомплектованной в основном западными украинцами, или, быть может, бандеровских бандформирований. Кстати, вздетые вверх руки этой киевской матери (в одной – щит, в другой – меч) вместе с головой образуют “трызуб”, ставший ныне гербом Украины.
Однако вернемся в Москву, на Поклонную гору, к церетелевскому мемориалу. Тут тоже, конечно, есть женщина. Называется она Нике (по-русски — Победа). Располагается она высоко, на чем-то вроде иглы. Лицом обращена — не совсем на восток. Скорее, на северо-восток, точно — на Триумфальную арку, но, во всяком случае, — отнюдь не на запад. Как видим, тенденция сохраняется. Оно конечно, женщина на игле в данном случае не называется Родиной-Матерью и держит в правой руке не меч, но венок, то есть — как бы увенчивает кого-то этим венком. Очевидная разница.
Но если присмотреться внимательней, на первый план выйдет типологическое сходство московского монумента с мемориалом на Мамаевом кургане. Общее тут и там — женщина на большой высоте, а под нею, чуть впереди, некий воин. На Поклонной горе он все-таки одет — в какие-то доспехи, которые вполне можно принять и за древнерусские. Сидит на вставшем на дыбы коне, в правой руке держит не гранату, а копье, упирающееся в шею дракона. Дракон преогромный, он служит постаментом для относительно маленького всадника, весь исчерчен фашистской символикой и уже расчленен на куски (когда успел всадник проделать эту мясницкую работу, остается только гадать).
Если провести сопоставление двух монументальных композиций, то станет очевидно, что московский Дракон — это (семантически) та самая исписанная героическими лозунгами глыба, на которой зиждется голый солдат в Волгограде. А Георгий с Поклонной в таком случае соответствует голому солдату с нордическим ликом, установленному на Мамаевом кургане. За каждой из этих двух воинственных фигур располагается гигантская женщина: в одном случае — просто головокружительной высоты, а в другом — на головокружительной высоте. Эти разноименные женщины, вдохновляющие (подгоняющие, поощряющие, зовущие) монументальных воителей на бой, — не просто аллегории Родины или Победы, это скульптурные изображения некоего женственного божества, выходящего из бессознательных глубин души скульптора, когда он берется за свое ваяние, — разные воплощения одного архетипа...
Собственно, архетипичен треугольник: Женщина — Змей (Дракон) — Змееборец. В основе здесь - индоевропейский миф о поединке небесного громовника и поражаемого им рептильного хтонического божества. Женщина, из-за которой происходит схватка, увенчивает победителя (достается или предается ему). Это — в самых общих чертах, детали могут быть очень разные. Некоторые из них подробно разобраны в моих статьях “Голгофа змея” и “Насмешка неба над землей” (см. книгу «Демон сочинительства», издательство «Лимбус пресс», Санкт-Петербург-Москва, 2005). Не стоит здесь останавливаться на деталях, но стоит сказать, что в русской мифологии (от Нестора до Солженицына) Всадник-змееборец всегда ассоциируется с каким-нибудь пришельцем, а Дракон — с туземным божеством (об этом как раз много говорится в «Местах силы Русской равнины» Олега Давыдова. — Ред.)
Конечно, Дракона можно изрисовать свастиками от головы до хвоста (так дети рисуют и пишут всякие глупости на заборах), но сущность-то мифа от этого не изменится: Дракон — это местное божество, которому суждено быть протыкаемым пришельцем, а уж женщина, которая влечет (а тем самым — толкает) пришельца, кем бы она ни была, увенчает победителя. Это, так сказать, общая подоснова змееборческого мифа, но, рассказывая его словами или посредством скульптуры, человек обычно привносит в него кое-что новое и интересное. Церетели привнес в миф расчлененку. Это оригинальный мотив, и хоть, конечно, можно найти изображения, на которых у Змея что-нибудь отрублено, но чтоб так — прямо нарезанная колбаса (конечности тоже, естественно отделены) на праздничном столе... такого я не припомню, тут автор знаменитого памятника единству советских народов (помните, такая фаллическая фиговина возле Даниловского рынка?) сумел сказать новое слово.
Не сомневаюсь, читатель уже догадался, символом чего является расчлененный Дракон. Конечно — символом расчлененного Советского Союза. А то, что Дракон изрисован свастиками, так это обычная метафорика перестроечных лет, когда коммунистическая идеология «совка» отождествлялась с фашизмом и был изобретен термин “красно-коричневые”. То есть памятник на Поклонной горе посвящен отнюдь не победе над фашистской Германией (как это нам рассказывают), а ровно наоборот — победе над коммунистическим Советским Союзом. И соответственно — никакого отношения эта женщина с иностранным именем Нике к Победе над фашистской Германией не имеет, но имеет прямое отношение к победе над коммунизмом и Советским Союзом. Кто его победил? Ну, скажем, некий агент западного влияния в средневековых доспехах и на коне. Всадник вот-вот соскочит с расчлененного Дракона и двинется к триумфальной арке (на нее и нацелен), вот только пока еще ждет ключей от Москвы, как Наполеон когда-то на той же Поклонной горе.
Сейчас меня вовсе не интересует вопрос — хорошо это все или плохо. Для кого-то, может быть, хорошо, для кого-то — плохо. Но вещи все-таки надо называть своими именами: Церетели построил памятник расчленению Советского Союза (как Вучетич построил памятник выходу фашистской Германии к Волге). И иного памятника этот певец дружной семьи народов построить не мог (кстати, его памятник дружбе напоминает фонтан Дружбы на ВДНХ). Не мог потому, что его волновали вовсе не победа в Великой Отечественной войне, а свершающееся на его глазах разрушение Советского Союза.
Вообще говоря, ваяние монументов — дело далеко не безобидное. Хотя бы уже потому, что они очень дорого стоят, видны всем, а делаются, как всякое произведение искусства, в некоем горячечном полубреду. Точно так же, как пишутся стихи или романы — нечто прет из души человека и превращается в текст. А уж что там из тебя выперло — чернуха или божественное песнопение — видно будет потом и другим. И может быть — очень нескоро. Но, во всяком случае, стихи или рисунки — это вещи, не требующие таких материальных затрат, как монументы, и — не так мозолят глаза. Написал плохой стих — ну, неудача: посмеялись и забыли. А монумент остается. И что же с ним делать? Демонтировать, как памятник Дзержинскому? Или оставлять как памятник безумию времени, которое настолько потеряло элементарный здравый смысл, что неспособно отличать правую руку от левой и коричневое от красного. Короче, каковы времена, таковы и мемориалы. В конце концов, это даже похвально, что столь оперативно появился памятник разрушению Империи зла. Плохо лишь то, что произошла досадная путаница, нечаянная подмена (я не допускаю даже мысли, будто Церетели понимает, что он, собственно, наваял). А в результате несчастных ветеранов лишний раз обманули — предложили им поклоняться не своей победе, а победе над собой (поскольку они воевали за Советсий Союз и в дальнейшем против него как государства по большей части ничего не имели).
И тут пришло время понять, что это за изможденные голые люди сдвигают могильные плиты и выходят из могил... Что хотел сказать этим автор — более или менее понятно: никто не забыт, мертвые восстанут из могил и так далее. Быть может, в духе новой политической конъюнктуры и моды на религию он даже хотел изобразить Воскресение мертвых. Но не удосужился узнать, что это значит и как это должно произойти. Не слыхал о том, что “Есть тело душевное, есть тело и духовное”. Не читал у Апостола Павла о том, что “не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою”.
Согласитесь, есть в этом тексте какое-то сходство с бредовыми фантазиями Церетели, но одновременно — как непохоже, даже полная противоположность... Церетелевские мертвецы встают из могил не преображенными, в полном тлении. Это именно не воскресшие из мертвых, а призраки, мертвяки, даже, может быть, вурдалаки, питающиеся живой человеческой кровью. Это сам ад выходит на землю, чтобы здесь воцариться, а вовсе не воскресшие из мертвых. Что за больная фантазия? И какой смысл она имеет?
В контексте всего, что мы уже знаем о церетелевском мемориале, все очень логично. Смотрите: мертвяки направляются в сторону Кутузовского проспекта и должны пересечь его перед Триумфальной аркой. Зачем? Неужели лишь для того, чтобы снова спуститься под землю там, где строится станция метро “Парк Победы”? Да нет, уж скорей они встанут стеной на пути у готового въехать через триумфальную арку в Москву конного Победоносца, расчленившего Дракона. Эти люди здесь уже однажды полегли и теперь снова встают на защиту столицы. Так что совсем не апостолом Павлом вдохновляется Церетели, а Галичем: “Если зовет своих мертвых Россия, значит — беда”.
Но впрочем, это все малоконкретные аллюзии. Реализм же действительной жизни состоит в том, что на пути победного шествия западнических реформ встают конкретные люди — вот эти вот самые обманутые ветераны и пенсионеры, которых многие радикально настроенные товарищи склонны считать мертвецами, хватающими живых. И именно эту коллизию столкновения старого с новым невольно воплотил мемориалозиждитель в своем замечательном творении. Ведь мысль о том, что пока не перемрут старики, реформы невозможны, была весьма популярна в определенных кругах, когда памятник еще только создавался. Теперь уже она популярна меньше, а все же в памятнике оказалась увековечена. Но заметьте: монументалист еще не знает, кто победит, мертвые у него пока еще только выдвигаются на оборонительную позицию, всадник, изничтоживший Дракона, еще не сдвинулся с места (возможно, кстати, что он из Дракона и вырос), стоит на трупе и ждет “Москвы коленопреклоненной”. Надеется: а вдруг эти голые бедолаги сейчас вручат ему ключи от города? Не дождется. Композиция мемориала не позволяет. Так и останется в нашей коллективной душе эта коренная неопределенность, недоговоренность...
Или кто-нибудь думает, что можно поставить перед Триумфальной аркой еще и бронзовых людей на коленях, лицом к западу?
Другие публикации Олега Давыдова на Переменах можно найти здесь.
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете