Олег Давыдов Версия для печати
Места силы. Шаманские экскурсы. Карл Юнг. Автономный комплекс

Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь

Цветок

В прошлый раз мы говорили об отвязанном сознании, которое есть бессознательное, и о центре, к которому сознание привязано. Этим центром обычно считается «я», но что представляет собой само «я», обсуждать не рекомендуется, ибо можно дообсуждаться до потери себя. Нам, однако, придется этим заняться, коль скоро мы хотим понять психологию Юнга (которую он, кстати, порой называл комплексной).

В комментарии к «Тайне Золотого Цветка» есть главка «Растворение сознания», которая начинается так: «Встреча узкоограниченного, но зато интенсивно ясного индивидуального сознания с чудовищной протяженностью коллективного бессознательного представляет собой опасность, ибо бессознательное обладает откровенно растворяющим действием на сознание. Это действие даже является, согласно "Хуй мин цзин", одной из характерных особенностей практики китайской йоги». Далее Юнг обращает внимание на одну из приложенных к этому трактату картинок.

Рисунок из трактата «Хуй мин цзин». Медитация 4 ступени: центр посреди условных сущностей

На ней из головы медитирующего даоса «выступают пять человеческих фигур, которые, в свою очередь, разделяются на двадцать пять меньших. Это был бы шизофренический процесс, если бы мы рассматривали его как состояние». Но Юнг его так не рассматривает, он рассматривает его как процесс образования комплексов: «Это, несомненно, познаваемые психические содержания, обладающие столь же несомненной автономией, ибо они являются психическими подсистемами. Они либо спонтанно проявляются в экстатических состояниях и при случае вызывают сильнейшие впечатления и эффекты, либо, при душевных расстройствах, закрепляются в форме бредовых идей и галлюцинаций, тем самым разрушая единство личности».

Юнг открыл феномен автономного комплекса («автос» по-гречески — «сам», а «номос» — «порядок, закон») уже в самом начале своей карьеры, когда экспериментировал с тестом словесных ассоциаций. Впоследствии он не раз описывал автономные образования, в том числе — и в комментарии к «Тайне Золотого цветка»: «Вообще-то эту автономию можно изучать в повседневной жизни на аффектах, которые своевольно прорываются вопреки нашей воле и нашим судорожным попыткам вытеснить их и, затопляя "я", подчиняют его своей воле. Поэтому неудивительно, что дикарь видит в этом феномене одержимость или выход души из тела — да ведь и наш язык все еще держится этого обычая: "Не возьму в толк, что на него сегодня накатило", "В него бес вселился", "Опять на него что-то нашло", "Он выходит из себя", "Он работает как одержимый"… Поэтому автономные душевные содержания для нас — вполне привычное переживание».

Медитация 1 ступени» собирание света. Медитация 2 ступени: новое рождение в пространстве силы. Медитация 3: ступени отвязывание духовного тела и получение им самостоятельного существования. Рисунки из трактата «Хуй мин цзин»

Мы наблюдали это на примере Толстого и его героев. А толкуя Ливерпульский сон, обнаружили автономные образования, действовавшие в психике самого Юнга: Лектор, Пациент, Аналитик. О подобного рода субъектах он пишет: «Это, скорее, сложные душевные подсистемы, обладающие личностным характером тем более, чем они сложнее. Они-то и являются составляющими психической личности и потому должны иметь личностный характер».

В лекции «Обзор теории комплексов» (1934) Юнг отмечал: «Сейчас всем известно, что люди "обладают комплексами". Не так хорошо известен, хотя намного более важен с точки зрения теории тот факт, что комплексы могут обладать нами. Существование комплексов бросает тень серьезного сомнения на наивное предположение о единстве сознания, которое отождествляется с «психе», и на верховенство воли. Всякая констелляция комплексов постулирует нарушение сознания. Единство сознания подорвано и волевая направленность затруднена или вообще невозможна... Комплекс, следовательно, является психическим фактором, в энергетическом смысле обладающим весомостью, которая часто превосходит по величине сознательные намерения, иначе подобные нарушения в организации сознания были бы невозможны».

Нарциссы и пупочник весенний. Акварель Марии Сибиллы Мериан (1647-1717)

Об энергетике в следующий раз, сейчас о том, как ведет себя автономный комплекс. Возьмем пример писательства, которое Юнг анализировал в лекции «Об отношении аналитической психологии к поэтическому творчеству» (1921): «Неродившееся произведение в душе художника — это стихийная сила, которая прокладывает себе путь либо тиранически и насильственно, либо с той неподражаемой хитростью, с какой умеет достигать своих целей природа... Творческое живет и произрастает в человеке, как дерево в почве, из которой оно забирает нужные ему соки. Нам поэтому неплохо было бы представлять себе процесс творческого созидания наподобие некоего произрастающего в душе человека живого существа».

То есть тот, кто во мне производит текст, вовсе не я сам, но — некое существо, использующее меня для его производства. Оно, очевидно, не обладает необходимыми для этого органами, но хочет высказаться. И нашло себе для этого литературного негра. Негру, положим, и самому интересно, что оно хочет сказать, поэтому он сидит пишет. И хоть давно надоело, а бросить нельзя, ибо — мало ли что... Вон Ахматова сообщает: «И сколько я стихов не написала, и тайный хор их бродит вкруг меня и, может быть, еще когда-нибудь меня задушит».

Девясил высокий и иберийка зонтичная Акварель Марии Сибиллы Мериан

В каких отношениях состоят автор и автономный комплекс? Об авторе Юнг говорит: «Ему осталось лишь повиноваться и следовать, казалось бы, чуждому импульсу, чувствуя, что его произведение выше его и потому обладает над ним властью, которой он не силах перечить. Он не тождествен процессу образотворчества; он сознает, что стоит ниже своего произведения или, самое большее, рядом с ним — словно подчиненная личность, попавшая в поле притяжения чужой воли».

Итак, автор — почва. А автономный комплекс похож на побег: «Художественное произведение надо рассматривать как образотворчество, свободно распоряжающееся всеми своими исходными условиями. Его смысл, его специфическая природа покоятся в нем самом, а не во внешних условиях; можно было бы, пожалуй, даже говорить, что оно есть самосущность, которая употребляет человека и его личные обстоятельства просто в качестве питательной среды, распоряжается его силами в согласии с собственными законами и делает себя тем, чем само хочет стать».

Растения философов

Таково действие «чужой воли» в процессе рождения текста. И в этой связи Юнг определяет автономный комплекс так: «Этим термином обозначают просто всякие психические образования, которые первоначально развиваются совершенно неосознанно и вторгаются в сознание, лишь когда набирают достаточно силы, чтобы переступить его порог. Связь, в которую они вступают с сознанием, имеет смысл не ассимиляции, а перцепции, и это означает, что автономный комплекс хотя и воспринимается, но сознательному управлению — будь то сдерживание или произвольное воспроизводство — подчинен быть не может».

Перцепция — это просто восприятие, в отличие от апперцепции, которую в Юнг в «Психологических тапах» (1921) описывает как «процесс, благодаря которому новое содержание настолько приобщается к уже имеющимся содержаниям, что его обозначают как понятое, постигнутое или ясное». А что такое ассимиляция? Там же читаем: «В сущности, ассимиляция есть процесс апперцепции, отличающийся, однако, элементом уподобления нового содержания субъективному материалу». В этом Юнг следует Вундту, но добавляет: «Я пользуюсь термином "ассимиляция" в несколько расширенном смысле, а именно в смысле уподобляющего приспособления объекта к субъекту вообще, и противопоставляю этому диссимиляцию как уподобляющее приспособление субъекта к объекту и отчуждение субъекта от самого себя в пользу объекта, будь то внешний объект или же объект "психологический", как, например, какая-либо идея».

Слева Вильгельм Вундт, справа Карл Юнг, сидит под изображением мандалы

Попросту говоря, вопрос об ассимиляции и диссимиляции сводится к тому, кто кого ест (усваивает). Если ем я, то я ассимилирую, а если едят меня, то я — пища, я ассимилируюсь, а меня диссимилируют. Или все-таки я диссимилируюсь, а меня ассимилируют? Тут двусмыслица, но так уж русский язык выявляет парадоксальность этого процесса. Берем перевод какой-нибудь книги Юнга и читаем: «Сознание ассимилирует бессознательное». Сразу возникает вопрос: кто (что) кого (что) ассимилирует? Сознание — бессознательное или — наоборот? Неясно. Но именно в этом суть дела. Сознание и бессознательное переплетаются так, что обычно невозможно точно установить, кто там кого усваивает, «уподобляюще приспосабливает» к себе. В докладе «Практическое использование анализа сновидений» (1934) Юнг сформулировал это со всей лапидарностью: «При ассимиляции речь никогда не идет об "или — или", а всегда об "и — и"».

Буддистская мандала

Тут надо иметь в виду, что автономный комплекс и «я» взаимодействуют в человеке, который при этом остается одним и тем же, по крайней мере — телесно. А психически? Прежде чем ответить на этот вопрос, надо увидеть разницу между субъектом (о котором речь шла в предыдущем экскурсе) и «я», которое с психологической точки зрения — лишь один из автономных комплексов (Юнг это не раз отмечал). Так вот, субъект — это то, о чем Кант говорит: «Должно быть возможно, чтобы "я мыслю" сопровождало все мои представления». Такой субъект («я мыслю») — отнюдь не психическое образование (не комплекс «я»). Такой субъект — что-то вроде трибуны, или места возничего на колеснице (образ из «Красной книги»), или капитанского мостика, на который могут стать разные автономные комплексы. Обычно там стоит комплекс «я», но если он покидает мостик (субъект), то там может появиться какой-то другой комплекс. Это ровно как в притче о горнице (Евангелие от Луки), из которой изгоняют злого духа и оставляют ее пустой, а в результате в нее приходят другие духи.

Католическая мандала и православная мандала

Комплекс «я» формируется с детства для адаптации к жизни в определенных условиях, он врастает в субъект, потому человек и считает этот комплекс своим «я», потому и путает комплекс с субъектом (который — не личностное существо, а конструкция, похожая на орган тела, но — не телесная). Комплекс «я» буквально впадет в панику, если его начать вытеснять из субъекта. Человек при этом может думать: я и мое сознание — это то, чем я являюсь, все, что у меня есть, а пришельцы (оттуда) хотят у меня это отнять и тем самым меня уничтожить. Мне (комплексу «я») нет никакого дела до того, что там, за пределом сознания (соотнесенности с «я») может обитать какое-то подлинное «Я» (то, что Юнг называет Самостью), вытесненное в бессознательное путем воспитания, формирующего социально обусловленное «я» (комплекс), которое знать ничего не хочет о… Ну и так далее.

Вернемся к ассимиляции. Из общих соображений, можно представить три варианта: сознание усваивает бессознательные содержания, бессознательное поглощает содержания сознания, сознание и бессознательное гармонически взаимодействуют. На протяжении своей карьеры Юнг многократно рассматривал каждый из этих вариантов. В целом его понимание процесса ассимиляции оставалось неизменным, хотя способы описания со временем уточнялись. Чтобы показать более или менее итоговую формулировку, я процитирую книгу «Aion» (1950), где разбирается случай взаимодействии «я» и Самости (но дело обстоит точно так же и при взаимодействии «я» с любой другой фигурой из бессознательного):

Заклинатели змей в Индии

«Подлинной психической катастрофой следует считать случай, когда "я" ассимилируется самостью. Образ целостности тогда остается в бессознательном, так что он, с одной стороны, разделяет архаическую природу бессознательного, а с другой, попадает в психически релятивизированный пространственно-временной континуум, характерный для бессознательного как такового. Оба эти качества имеют свойство нуминозности, а потому оказывают неограниченное действие на я-сознание». А вот противоположный случай: «Акцентуирование я-личности и мира сознания, однако, легко может приобрести такие размеры, что фигуры бессознательного психологизируются и, как следствие, самость становится ассимилированной "я". Хотя такой процесс в точности противоположен только что описанному, результат будет тот же: инфляция. Теперь мир сознания подлежит сносу в угоду реальности бессознательного. В первом случае реальность нужно защищать от архаического, "вечного" и "вездесущего", состояния сна; во втором — сон отвоевывает себе место за счет мира сознания».

Таковы первые два варианта взаимодействия. А что касается третьего, то это как раз случай индивидуации, обретения целостности. И здесь нет полной ясности. В «Айоне» Юнг говорит, что «единство и целостность стоят на высшей ступени шкалы объективных ценностей, поскольку их символы уже практически неотличимы от Образа Бога». Такой опыт можно пережить, но — как его описать? Юнг пасует: «К несчастью, я не в состоянии передать этот опыт публике. В многочисленных печатных работах я старался на конкретном клиническом материале продемонстрировать природу опыта, о котором идет речь, а также метод его получения».

Хоровод суфиев

Одна из попыток говорить о таком опыте содержится в комментарии к «Тайне Золотого Цветка». Правда, говорить приходится почти по-китайски (стоит освежить в памяти термины). Но это даже хорошо, поскольку позволяет отвлечься от западного субъектоцентризма и сосредоточиться непосредственно на процессе синтеза противоположностей син и мин. «Объединение противоположностей на более высоком уровне, — комментирует Юнг, — это процесс психического развития, выражающий себя в символах». А вот как он протекает: «Продукты спонтанных фантазий… интенсифицируются и постепенно концентрируются вокруг абстрактных картин, очевидным образом представляющих собой "начала", настоящие гностические "архе". Там, где фантазии выражены главным образом в мыслительной форме, появляются интуитивные формулировки для смутно ощущаемых законов или принципов… Если фантазии изображаются в виде рисунков, то возникают символы, относящиеся преимущественно к так называемому типу мандалы».

Тибетская мандала

«Архе» — составная часть самого известного термина Юнга. Но, вечно рассуждая об архетипах, он, кажется, только в этом единственном месте указывает на архе как начало (или семя), из которого развертывается смысл. И связывает архе с мандалой: «Золотой Цветок — это свет, а свет небес есть дао. Золотой Цветок — символ мандалы». При чем здесь архе? А вот: «Начало, в котором все сущее еще находится в единстве и которое поэтому является и наивысшей целью, пребывает на дне моря, во мраке бессознательного. В этом зародышевом пузырьке сознание и жизнь (или "сущность" и "жизнь" — син-мин) еще образуют единство».

«Море» — символ бессознательного. А что касается «зародышевого пузырька», то это — символ чего-то такого, что предполагает рост и развитие. Юнг и говорит: «Тьма порождает свет, из "свинца водяной местности" вырастает благородное золото, бессознательное становится осознанным в качестве процесса жизни и роста. (Полнейшей аналогией выступает индийская кундалини-йога.) Таким образом происходит объединение сознания и жизни».

Фрагмент центральной части триптиха Иеронима Босха «Сад земных наслаждений»

Получается, что мандала — это изображение «зародышевого пузырька, в котором происходит синтез син и мин (сознания и бессознательного), в результате чего начинается рост «бессмертного тела» (Самости). Мандала — это внешний предмет, в котором отражаются внутренние процессы. Но она также и магический артефакт, который может влиять на внутреннее: «Символ мандалы не только является выражением, но и действует сам. Он оказывает обратное воздействие на своего творца. В нем сокрыта древняя магическая сила, так как изначально он происходит от "заповедного круга", от "заколдованного круга", магия которого сохранилась в бесчисленных народных обычаях. Этот образ имеет явную цель — провести "sulcus primigenius", магическую борозду, вокруг центра — templum, или temenos (священного округа) сокровенных глубин личности, чтобы воспрепятствовать "излиянию" или апотропеически предохранить от соскальзывания в сторону внешнего мира».

Стоунхендж – типичная мандала

Вообще-то теменос — это огороженный участок, посвященный богам (место силы). А во внутренней проекции это — особая область психики (см. экскурс «Башня»), которую необходимо изолировать от ассимилирующих воздействий — и со стороны сознания, и со стороны бессознательного. Каждый по опыту знает, как трудно бывает удержать новую мысль. Ведь она норовит ускользнуть обратно в глубь бессознательного, забыться. А сознание со своей стороны тут же начинает подводить эту мысль под уже известные категории, загонять в шаблон, и в результате остается банальность, а новь исчезает. Но это всего лишь случай явления мысли, а мы сейчас говорим о рождении чего-то такого, что нельзя ни уловить, ни описать, пока оно не разовьется во что-то. В какую-нибудь нетривиальную способность, например. Чтобы такой зародыш нового выжил, его надо оградить от ассимилирующих воздействий, поместить в тот самый «зародышевый пузырек», где зреет «бессмертное тело».

Схема круговорота жизненной энергии из трактата «Хуй мин цзин»

По даосским представлениям оболочка этого пузырька создается методом закручивания энергии ци, для чего разработаны специальные дыхательные упражнения. Есть и другие способы создания защитного кокона, но все они так или иначе сводятся к коловращению. Юнг называет это циркумабуляцией и объясняет: «Круговращение — не простое движение по кругу, а такое, которое несет, с одной стороны, значение выделения священного округа, а с другой — значение фиксации и концентрации; колесо солнца начинает свой бег… дао начинает действовать и берет водительство на себя». Психологический смысл этого одинаков во всех культурах: «Такие магические обычаи — не что иное как проекции душевного события, которые находят здесь свое обратное применение к душе как некий вид околдовывания собственной личности. Это поддержанный и опосредствованный образным действием возврат внимания или, лучше сказать, участие во внутреннем священном округе — источнике и цели души, содержащем в себе то самое некогда имевшееся, но затем утраченное и вновь обретенное единство жизни и сознания».

Верчение дервишей

Вот для примера картинка: человек сидит в комнате, где все искусственно и убого: штукатурное небо, лампочка вместо солнца… Это начало «Баллады» из книги «Тяжелая лира» Ходасевича. Обратим внимание: комната «круглая», и «кругом» вещи. Это круг «безвыходной жизни», обусловленной местом и временем: «Часы с металлическим шумом в жилетном кармане идут». Но время не столько механический ритм, сколько циклы дыхания, сердца, природы: «И я начинаю качаться, колени обнявши свои». А также — ритмика смысла: «И вдруг начинаю стихами с собой говорить в забытьи». Разговор с собой — уже раздвоение, а забытье — утрата самосознания, выход к границе бессознательного, где рациональность теряет значение, и начинается бред: «Бессвязные, страстные речи! Нельзя в них понять ничего, но звуки правдивее смысла, и слово сильнее всего». Но только это не конвенциальное слово, не знак, указывающий на известное, а символ, выражающий неведомое (см. здесь). Эти «звуки правдивее смысла», поскольку несут информацию, которой не может быть в знаке (обусловленном слове). Эти звуки — «музыка», которая «вплетается в пенье моё».

В экскурсе «Архетипика энергии» я подробно объяснял, что значит отрезанная голова мужчины в руках женщины. В данном случае справа Саломея с головой Иоанна Крестителя, картина Лукаса Кранаха старшего. А слева женщина несет голову Орфея, которого разорвали менады, картина Гюстава Моро

И тут же «узкое пронзает меня лезвиё». Знакомый мотив расчленение при посвящении в шаманы. Дальше происходит фактически то, что изображено на иллюстрациях к «Хуй мин цзин»: «Я сам над собой вырастаю, над мертвым встаю бытием». Это рост «бессмертного тела», индивидуального шаманского дерева (о чем вещал Филемон, посвящая Юнга): «Стопами в подземное пламя, в текучие звезды челом». Заодно открывается новое виденье (при посвящении вставляют «вещие зеницы»): «И вижу большими глазами — глазами, быть может, змеи, — как пению дикому внемлют несчастные вещи мои». Пора отгородится от них, вот циркумамбуляция: «И в плавный, вращательный танец вся комната мерно идет».

Слева играющий на лире Орфей в окружении животных, справа преображение Иисуса

Очевидно, что эта «круглая» комната с вещами «вокруг» — символ сознания. Которое — напомню — есть соотнесенность содержаний («вещей») с «я» (центром). Так и должен выглядеть комплекс «я». Но теперь эта «комната» еще и вращается, что создает еще один круг (иной, чем круг комплекса «я»), мандалу, в центре которой — кто? Смотрим дальше: «И кто-то тяжелую лиру мне в руки сквозь ветер дает». Этот «кто-то», конечно, не тот, кто внутри круга. Их разделяет граница, ветер, сквозь который тот, кто внутри, получает тяжелую лиру (вещь с той стороны). Эта лира соединяет того, кто вовне, и того, кто внутри, она — символ тождества этих двух не тождественных фигур (типичный парадокс пограничья). Но и по сю сторону все парадоксально: человек с часами в жилетном кармане — вовсе не тот же самый, что с лирой в руках. Да, каждый из них Ходасевич, но первый сидит в круглой комнате своего эмпирического «я», а второй стоит там, где уже «нет штукатурного неба и солнца в шестнадцать свечей». И этот второй видится первому со стороны: «На гладкие черные скалы стопы опирает — Орфей».

Слева портрет Владислава Ходасевича работы его племянницы Валентины Ходасевич. Справа «Орфей», картина Франца фон Штука

Нетрудно узнать в этих «черных скалах» тот «камень покоя», на который, выйдя из «вращающегося круга», вступил Филемон (см. здесь). Нетрудно увидеть в этом камне центр мандалы, из которого вырастает мана-личность (архетип мудреца или комплекс поэта, зовите по обстоятельствам). Нетрудно отличить эту мандалу от круглой комнаты «я» (даже если эти два круга формально совпадают). Нетрудно понять, что комплекс «я» и комплекс Орфея могут бороться за то, чтобы править человеческой «колесницей». Но как они могут гармонировать?

Для ответа на этот вопрос надо будет заняться энергетикой психики. Но это уж в другой раз. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.




ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>