НАЧАЛО РОМАНА ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ.

В субботу, 3 марта Дмитрий Брагин поднялся не рано, всласть выспавшись – впервые за много суток, на которые растянулась его избирательная кампания.

Теперь – день тишины, когда любая агитация запрещена, чтобы избиратели могли спокойно определиться с выбором. Завтра голосование.

Он неспешно перебирал в памяти эпизоды своей кампании, стараясь не концентрироваться на допущенных тактических промахах. Их было не так много. Вообще-то, и сам Брагин, и те, кто ему помогал, сделали все, что было в их силах, и даже кое-что сверх того. Встреч провели множество, печатные материалы разнесли по всему району. В местные газеты пробиться не удалось, но радиопередачу о Брагине на московском молодежном канале в районе услышали – спасибо Борьке Пашкову. Вот в «Голосе избирателя» Брагин своих текстов не нашел – во всех четырех номерах, которые вышли (их он получил через Бердяева). Ну и Бог с ним – тем более, что этот листок распространялся, главным образом, в областном центре…

После завтрака он подумывал – не поспать ли еще? Но явились Липовский с Лесковым.

- Хватит бока пролеживать, кандидат. Айда с нами в баню, в Старое Рябово. Попаримся, с мужиками поговорим. – Лесков хитро улыбнулся. – И вот еще что я тебе принес – гляди, «Литературная газета», и на первой странице – твое интервью! Такое же умное, как ты сам, Дим Владимыч! Вчера в киосках появилась, я сегодня с утра у своего дома увидел, ухватил, все, что было – двенадцать экземпляров.

- А зачем так много?

- В бане разложим, люди похватают, прочтут.

- Или белье станут заворачивать.

Кандидат в депутаты мигом собрался, потом вспомнил о Пашкове, позвонил:

- Алло, Бур, у нас тут культпоход намечается в баню. Не хочешь присоединиться?

- Н-не могу. Дела…

И так у Пашкова всегда – дела в самое неподходящее время.

***

В ту субботу Пашков поднялся, когда за окнами еще стояла ночь, часов в пять с небольшим. И все утро сидел в своем закутке, сводя и связывая логические концы в последнем разделе диссертации аспирантки Безиной. Закончил к половине десятого, когда Люба в третий раз позвала его к завтраку.

И во время совместной утренней трапезы он все еще был погружен мыслями в работу Лики, рассеянно и невпопад отвечал жене на ее попытки поговорить о домашних делах.

Когда Брагин по телефону стал навязываться со своей баней, Пашков уже просматривал в последний раз написанное ранним утром. Отказавшись от заманчивого предложения, он поправил свой текст по мелочам, сложил листки в папку и приготовился уходить.

- Куда собрался? – спросила Люба слегка раздраженным голосом. – В общежитие, к этой своей марсианской аспирантке?

Борис принялся объяснять, что он должен передать Безиной завершающий кусок ее работы, чтобы она успела перепечатать и в понедельник отдала текст диссертации Федору Ивановичу – это последний срок.

Люба выслушала объяснения, потом сказала очень спокойно:

- Не понимаю, есть ли у тебя хоть капля чувства собственного достоинства? Вчера сидел до поздней ночи на работе, сегодня спозаранку корпел за письменным столом, и теперь готов бежать, как савраска, чтобы угодить девице, которая не способна сделать свою работу самостоятельно. Ты же старше ее, и ты ее руководитель. Если у нее так горит, пусть сама придет за тем, что ты для нее написал.

- Но мне надо ей кое-что объяснить по тексту.

- Вот и объясняй ей здесь, пока я буду готовить обед.

Пашков понял – спорить бесполезно, Люба уже накаляется, того и гляди, ее возмущение вырвется наружу. Он позвонил в общежитие, вызвал Лику на разговор, пригласил к себе домой.

И она пришла, и они до самого обеда просидели в закутке у Бориса. При этом Лика чувствовала себя, как на иголках, что создавало дополнительные затруднения – ему приходилось по два-три раза объяснять ей самые элементарные (с его точки зрения) умозаключения.

До обеда они успели не все, и Люба настояла, чтобы Лика села за стол вместе с членами семьи.

Обед был приготовлен и накрыт на четверых, по всем правилам – первое, второе, компот, салатик, солености. Люба вела себя отменно вежливо с гостьей, называла ее полным именем (только что без отчества):

- Как вам наш борщ, Аэлита? Возьмите добавки… Попробуйте соленой капустки – она домашняя…

Безукоризненная, но при этом холодноватая – как бы вынужденная – любезность хозяйки дома содержала в подтексте вполне прозрачный намек для гостьи: в этом доме ты – посторонняя, лишняя, ненужная, тебя терпят только из вежливости…

Выдержав пытку обедом и еще полчаса работы с Борисом, Лика вылетела из квартиры Пашковых, испытывая чувства стыда и обиды.

Борис вытер испарину со лба – кажется, все закончилось благополучно?

Люба едва не взрывалась от накопившегося в ней раздражения. Но сдержала себя – ведь не при сыне же выяснять отношения с супругом.

Семиклассник Василий Борисович не собирался сидеть дома. Он взял коньки – и на улицу, к друзьям. Когда его шаги на лестнице стихли, Люба домыла посуду на кухне и, вернувшись в гостиную, обнаружила мужа в кресле, в безвольно-расслабленной позе, с очками в руке. Под его неприкрытыми глазами расплывались громадные синяки.

- Боря, ты ведь почти не спал ночью. Ложись, отдыхай. И я с тобой – я тоже устала.

***

- В бане пар был неплохой, и напарник был лихой, выхожу из баньки я – туды-сюды, и нет белья…

Брагин, Лесков и Липовский горланили в три луженые глотки. Им подпевала видавшая виды «Нива» – подвизгивала мотором, подхлюпывала колесами в лужах: «Збанькия… Нетпелья…»

После доброй баньки и молодецкого пения друзьям, как водится, захотелось еще кое-чего. И за этим кое-чем они подкатили в придорожный магазин, на пути к райцентру. Там обнаружилось плодово-ягодное вино «Аромат садов», за которым выстроилась длинная очередь жаждущих. «Дрянь, как любое плодово-выгодное, где-то на уровне «Солнцедара», но, в общем, пить можно» – определил многоопытный Саныч. Собрав деньги по карманам, дружная троица пожелала взять ящик напитка. Однако мужики из очереди такого опта не позволили, разрешили только по бутылке на каждого.

Прибыли в Велибор, в общагу, и привезенное вино мигом уговорили под вареники с картошкой, состряпанные Мариной. По всем правилам, полагалось бы добавить, но где взять? В поселковый продмаг идти не имело смысла: там ничего крепче лимонада с Нового года не появлялось. Выбраться куда-то подальше не представлялось возможным, поскольку удалой водитель Липовский успел принять дозу плодово-выгодного – «в виде исключения, по случаю бани».

А Марина на стол грибки поставила, и разные разности, и курицу заложила в духовку – запекаться в собственном соку. Как все всухую осилить?

- Жаль, что этот аромат задов так сразу прикончили – посетовал Лесков. – Надо было в растяжку…

Тут Брагин вспомнил, что у него имеется собственная фирменная клюковка, в процессе приготовления – целая канистра – почти готовый продукт, надо только спирта добавить для завершения и усугубления. А где спирт взять? Проще всего у Пашкова, он дома запас держит.

Вышел Брагин в прихожую, где на стенке висел телефонный аппарат, общий на две комнаты. Вернулся – огорченный.

- Отказал наотрез. Злой, как черт. Какая муха его укусила? Но не будем отчаиваться. Не может быть, чтобы в общаге спирта не нашлось.

Отправился искать – и принес бутылку приличного объема.

- Сосед Юра дал. Сейчас к нам придет. У него жена родила, только что звонили из роддома. Будем отмечать!

Пришел Юра, принес еще банку огурцов соленых. Клюковку наладили – сели, выпили за новорожденного. И пошло, пошло. Вскоре к их теплой компании присоединились добрые соседки, Оля и Юля, затем стали подтягиваться еще разные люди. Кто-то флягу самогона поднес, кто-то закусь домашнюю… Хорошо, весело – но тесновато стало в номере из двух комнат.

- Айда на улицу, разомнемся, воздухом подышим. Погода отличная – весной пахнет!

Выбрались гурьбой на площадку перед общежитием. Брагин свой кассетник вынес, музыку включил – поплясать чтобы. А уже поздний вечер, темно.

- Огня, огня, давайте костер разведем!

- Какой костер? Ведь не в лесу!

- А что такое Велибор? Большой лес по-старинному. Значит, мы в лесу.

- Ха-Ха-Ха!

Приволокли ребята каких-то обломков деревянных, плеснули бензином из двух зажигалок, третьей чиркнули.

- Из искры возгорится пламя!

- Ха-ха-ха-ха!

Костер заполыхал. Шум, гам, песни, плясы под кассетник…

За час до полуночи вышел строгий комендант, Гурий Кузьмич, и велел пламя, возгоревшееся из искры, немедленно погасить.

- А ты, Брагин Димитрий, свою бандуру выключай и уноси. Людям спать пора, людям спокой нужен!

- Ну, Кузьмич, ну прапорина тертый…

- Весь кайф поломал!

- Я вам дам – кайф! Немедля расходитесь – чтоб тишина была!

***

Как себя ощущает запредельно уставший и едва уснувший человек, когда его будят внезапным телефонным звонком?

Пашков, плохо соображая, выбрался на кухню, взял трубку. Звонил Димка Брагин, уже выпивший, судя по голосу. Просил спирта – ему, видите ли, клюковку надо заправить…

- Ид-ди ты со своей клюквой, Дым… Нет, с-спирта не найдется… Куда дел? На примочки истратил от головной боли…

Положил трубку резко, и, очнувшимся сознанием, устыдился своего грубого жлобства.

А тут и Люба, заспанная, на кухню вышла.

- Кто там?

- Димка Б-брагин, спирта п-просил. Я его спросонок послал куда п-подальше. Неудобно вышло…

Лучше бы он не говорил этих последних слов.

Люба взорвалась!

- Ах, неудобно! Его будят по-хамски, а ему неудобно! Тебе перед всеми неудобно, кроме своей жены! Что ты за мямля такая, очнись – они же все на тебе ездят верхом. И начальство, и подчиненные, и даже совсем посторонние, только свистнут – ты бежишь: есть, ваша честь!

- Н-но Люба, Димка – мой д-друг…

- Этот друг больше всех на тебе и ездил. Не помнишь, как сидел над его диссертацией? За счет времени, отнятого у семьи. Ведь сколько я тебе говорила – ремонт пора делать, обои отклеиваются. Нет, ты сначала его диссертацию высидел, а домашние дела – отложил на вторую очередь. А как закончил с Брагиным нянькаться – новая забота появилась, эта аспирантка рыжая! Кто она тебе – тоже подруга сомнительного свойства?

- Т-ты же знаешь, м-меня Федор Иванович п-попросил ее курировать…

- А он тебе заплатил за это курирование? Или она заплатила – деньгами, или чем-то иным?

- Люба, как ты м-можешь т-так говорить? В-вульгарно…

- А вот и могу. Не понимаю, зачем она тебе? Если бы ты спал с ней – было бы понятно, но ты же интеллигентный мямля, ты на такое не способен!

- Люба, т-ты переходишь все границы…

Страшен для любящего мужа праведный гнев любимой жены, от которого не спрячешься и не убежишь. Яростные упреки бьют в самые уязвимые места. И что-то в ее словах – глупость и преувеличение, а что-то – сущая правда, и она терзает больнее всего…

Долго бушевала Люба, потом утихла – не смирилась, но утомилась от своего гнева. Супруги разошлись по разным углам, не примиренные.

Пришел сын и увидел обычную картину семейного бытия: мама возилась на кухне, отец засел в своем уголке-кабинетике.

***

Обиженный Борис так и не лег в ту ночь. Когда сын сладко уснул, и жена кое-как угомонила нервы успокоительными средствами и рухнула в супружеской спальне, муж и хозяин дома тихонько выбрался на кухню.

Он включил транзисторный приемник, переделанный под наушники и поэтому беззвучный для окружающих. Стал крутить верньер на коротковолновом диапазоне, выискивая интересные передачи…

Радио «Свобода» в ночном вещании передавало большую аналитическую программу, посвященную событиям в Азербайджане. Сорок дней назад, 20 января Советская Армия с боем вошла в советский город Баку. Незадолго до того дня в городе, прославленном традициями интернационализма и дружбы народов, начался массовый погром армян, которые обитали там с незапамятных времен, а теперь вынуждены были бежать, спасая жизни – бросая имущество и жилье…

Пашкову довелось как-то побывать в Баку, вместе с дядей Федей. Их прекрасно приняли тогда в одном из институтов республиканской Академии наук. Даже представили президенту Академии – кажется, его фамилия была Абдуллаев. И сам город понравился Пашкову, и азербайджанцы, с которыми он общался – вежливые, интеллигентные. Об армянских соседях (если уж разговор переходил к национальному вопросу) они отзывались вполне дружелюбно: «Мы с ними живем рядом веками. Они такие же коренные жители нашей республики». Но армян, а также русских в том престижном институте Пашков не заметил.

«Это уже тогда в них сидело. На словах – интернационализм, а на деле – Азербайджан для азербайджанцев. И в других республиках такое же. Одни мы, русские, готовы делиться со всеми по-братски. Но уже возможностей не хватает, чтобы удержать Союз. А он разваливается. Катастрофа неизбежна в самом ближайшем будущем, если не произойдут решительные перемены в правящей верхушке. Нынешняя власть уже ничего не сможет сделать… Но что день грядущий нам готовит? Он может стать решающим…»

Так размышлял на своей кухне мямля-интеллигент Борис Пашков, подвергнутый за свое интеллигентство уничижительной критике из уст его милой, интеллигентной супруги.

***

Аспирантка Безина ту ночь также провела без сна. Весь вечер она исступленно работала, не отрываясь от клавиш пишущей машинки, глотая временами слезы обиды и сдерживаясь изо всех сил, чтобы не разрыдаться.

Когда до ее слуха донесся шум буйной компании из-за стен общежития, она выглянула в окно. Услышала голос кассетника, увидела Димку Брагина, знакомых ребят, девочек…

«Мне не до веселья – так она подумала, ожесточаясь и напрягая волю. – Мне работать надо»…

Но уже соседки по комнате – девушки-аспирантки – стали укладываться ко сну.

Лика чувствовала, что уснуть не сможет. Они тихонько оделась и вышла на улицу.

Принялась бесцельно бродить по микрорайону.

«Дура набитая, малолетка. Что я так цепляюсь за него, будто у меня нет ничего своего? Только он – Борис… Боренька, ты, конечно, не поедешь с нами на дачу? Ах, дай я тебя поцелую. Дура недоразвитая! Я же ему совсем не нужна, у него жена, сын – по плечо отцу…»

Так она бранила себя, и ходила взад и вперед, час за часом.

Потом почему-то оказалась под окнами пашковского дома. В знакомом окне – она знала, что это кухня – горел свет.

«Сколько сейчас времени – три, четыре часа? А Боря не спит…»

Огромная, теплая мысль вдруг заполнила ее сознание:

«ОН ДУМАЕТ ОБО МНЕ!»

Эта мысль прогнала все другие – неприятные, невыносимые мысли, утешила, успокоила…

***

Под утро Люба, освеженная сном, пришла на кухню.

- Боря, я была неправа, что сорвалась, но ты тоже…

- Не н-надо, Люба. Я знаю, что был во многом неправ п-перед тобой. Забудем и не будем! Давай о чем-нибудь хорошем. Например, об отпуске. М-может на море махнуть, в Адлер?

- Я бы лучше в Крым, в Феодосию – помнишь, как там было хорошо в последний раз?

- Отлично, значит в Феодосию. Имей в виду, у м-меня скоро придут выплаты п-по одному авторскому. Н-неплохие деньги. Погуляем, в-вещи купим – т-там, говорят, привозят из Турции. И Васю с собой возьмем.

- Васю не возьмем. Он хочет, как в прошлом году, на все лето в Ивангород, к бабушке на дачу. Там у него друзья. И девочка из соседней дачи, недавно ему письмо прислала – зовет.

- В-вот м-молодежь пошла, с таких-то лет уже за девицами бегает!

- Весь в тебя, Боря, весь в тебя – такой же неугомонный. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги ГДЕ-ТО В РОССИИ