НАЧАЛО РОМАНА ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА ЗДЕСЬ.

В двухкомнатной квартире Пашковых отдельной комнаты-кабинета у хозяина, разумеется, не было. Для умственных занятий он устроил себе уголок в гостиной, частично отгородив его высоким шкафом. Там стоял стол, и при нем имелся стул, и еще один стул можно было поставить – например, когда Борис Васильевич занимался с подрастающим Василием Борисовичем математикой.

Работать там было удобно – слева падал свет из окна, а в ночное время можно было включать настольную лампу, чтобы не мешать сыну, спавшему здесь же, в гостиной, на диванчике. И Люба не предъявляла претензий мужу, что конфигурация его «кабинета» портит вид комнаты – ибо распоряжалась всем пространством супружеской спальни, где у нее имелся отдельный столик для домашних рукоделий и проверки тетрадей ее учеников.

Пашков любил заниматься разного рода теоретическими изысканиями в ранние утренние часы, когда так хорошо думается, а домашние так сладко спят. По выходным же он обычно засиживался в своем уголке от завтрака до обеда. Но в день воскресный, 18 февраля супруга изгнала его с рабочего места, едва он там пристроился. Она затеяла, наконец, генеральную уборку, о необходимости которой твердила с новогодних каникул.

- А мне к-куда деваться велишь? – спросил слегка огорченный Борис. – В к-комнатах у тебя уборка, в кухне обед готовится. М-может на балкон выйти? Н-но там – холодно!

- Шел бы ты, Боря погулять, на лыжах бы побегал. А то, со своей избирательной кампанией, ни разу не вылезал на свежий воздух.

- И то, правда. Война – войной, а зима по р-расписанию. Уже к концу идет, а я и с горок не покатался. Схожу, разомнусь.

- К обеду не опоздай! И очки не разбей…

Катальные горки – километрах в трех от Велибора. Там по выходным весь институт.

Пашков скатился разок, затем взобрался выше – снова скатился… Внизу резко развернул вбок: увидел сквозь запотевшие очки – кто-то летит наперерез, чуть не лоб в лоб… Фигурка в оранжевом, белая шапочка – марсианка! Сто лет не виделись, с того дня, когда Саныч привез ее из Бабиной Горы.

- П-привет, Лика! Что в нашей группе не показываешься?

- Здравствуй, Боренька, рада тебя видеть! А я взялась за ум, сижу над диссертацией.

- И как идет?

- Не очень.

- Так зашла бы.

- Ты занят, Боря. Я уж сама.

- Для тебя всегда время н-найдется. Заходи, не стесняйся.

- Давай не будем о грустном. Лучше еще раз скатимся – вдвоем.

- Мне что-то н-не хочется. Оптика потеет, б-боюсь скатиться кувырком.

- Может, тогда заложим кружок по лесу? Тихим ходом, без гонок…

- Идет. Тише едем, д-дальше будем…

Лыжня петляет накатанная, деревья в белых нарядах, ветерок легкий – так хорошо, что не до разговоров. Идти бы и любоваться, и ощущать все, что вокруг… Меж тем, небо хмурится, ветерок окреп, вот уже и снег повалил хлопьями.

- Боря, а куда мы идем?

- Н-не знаю. Куда твои глаза глядят. Мои-то з-за очками н-не очень ориентируются.

- Боря, мы, кажется, заблудились. Лыжню занесло – куда теперь?

- П-постоим. П-подумать надо. М-может солнце проглянет – я бы определил н-направление. П-поговорим о чем-нибудь, м-может, мысль придет ценная, сама…

Солнца все не видно, и ветер утих, а снежные хлопья падают. Белая муть вокруг. Тишина…

- Лика, все таки, что у т-тебя с диссертацией? Я ведь твой м-минишеф, и совсем забыл об этой обязанности.

- Плохо. Никак не сходятся концы с концами, особенно в последней части. Иногда даже хочется все бросить!

- Н-не глупи. Займемся твоей работой, у м-меня для тебя обязательно н-найдется время. Все к-концы соберем и увяжем, я тебе обещаю. Только вот съезжу в Энск, накопились кое-какие дела в Политехе. Хочешь составить компанию? Навестить д-дядю профессора?

- С удовольствием. А когда поедем?

- Во вторник, ут-тренним автобусом… Вот только бы сейчас из леса в-выбраться. Хоть какой н-найти ориентир…

- Боря, там что-то гудит! Как шмель.

- Н-не слышу. Шмелей зимой н-не бывает… Ты т-точно слышишь? В какой стороне?

- Там, за этими елками… Гудит!

- Эт-то ЛЭП. Г-гудит от высокого н-напряжения. П-пойдем туда, ориентируясь п-по твоему слуху. А потом пройдем по просеке, п-под проводами, до шоссе, а по шоссе к Велибору. Изрядный крюк, з-зато наверняка попадем домой…

Не дождавшись мужа к обеду, Люба рассердилась, а потом не на шутку разволновалась. То и дело подходила к окну, всматривалась – не идет ли?

И вот уже в сумерках разглядела его нескладную фигуру в свете дальнего фонаря.

«Идет, не торопится. Ирод – обещал ведь к обеду. А кто это рядом с ним, шагает с лыжами на плече – такой оранжевый, белоголовый? Опять, небось, Аэлитка рыжая. Вот прилипла – не оторвать – стыда нет. Точно – она, она… Свернула к общежитию… Хоть еще в наш дом не лезет…»

Едва ввалившись в квартиру, Борис стал объясняться с женой:

- П-понимаешь, мы заблудились, а п-потом Лика вывела меня п-под ЛЭП. И м-мы шли под высоким н-напряжением…

«Часто же у тебя высокое напряжение – думала Люба, слушая мужа. – То с одним, то с другим, а теперь вот с этой аспиранткой-марсианкой…» Но вслух свои мысли не высказала – пусть Борис не воображает, что она ревнует. Много чести для рыжей вертихвостки.

***

В пятнадцати минутах ходьбы от Политехнического института находился дом профессорско-преподавательского состава; туда Лика и Борис направились – вечером, в первый день своего пребывания в Энске – чтобы навестить шефа и родственника аспирантки Безиной, профессора Аронова. Между тем, пока гости из Велибора одолевали указанное расстояние, в квартире Ароновых, на третьем этаже упомянутого дома, разразился очередной конфликт на почве непримиримых идейных разногласий. Когда Лика и Борис поднимались по лестнице, этот конфликт уже переместился в прихожую: супруга профессора, Изабелла Геннадьевна решительно собиралась уехать на дачу; сам профессор стоял рядом с ней, помогая одеваться, и, в то же время, уговаривая остаться.

- У нас же мероприятие, Белочка, люди придут…

- Знаю я этих людей, которых ты приводишь на свои мероприятия!

- Но ведь для дела.

- Вот и ладно, занимайся своими делами без меня. Ксюша справится – кивнула супруга профессора в сторону домработницы, участвовавшей в процессе одевания хозяйки.

- Но мероприятие приватное, в нашем семейном очаге, как же без хозяйки дома? Неприлично…

- И он мне говорит о приличиях! Ты же пригласил Мееровича. Мееровича!

Изабелла Геннадьевна воздела руки со сжатыми кулаками. Она была твердой коммунисткой, поклонницей Нины Андреевой. Набиравший популярность в Энске экономист-демократ Меерович казался ей исчадием Сатаны в человеческом облике – агентом империализма, сионизма, мировой закулисы.

Владлен Иосифович Аронов, будучи членом КПСС (в соответствии с должностным статусом), придерживался умеренно-прагматичных взглядов, которые его супруга расценивала, как «оппортунизм на грани капитуляции перед врагом». И свое право на прагматизм профессор отстаивал деликатно, но непреклонно.

- Белочка, я не мог поступить иначе. Ты пойми, Мееровича я не мог обойти приглашением, когда пригласил Николова. Иначе это было бы превратно истолковано. Мне нужен Николов, чтобы кое-что отрегулировать. Меерович же – только для симметрии, я вовсе не хочу затевать дела с Мееровичем.

- Вот и я не хочу, и уезжаю на дачу. До понедельника, а может, и дольше задержусь… Ксюша, нам звонят, откройте!… Владлен, мы откладываем наши дебаты до моего возвращения. Можешь меня поцеловать на дорогу… Ну вот, умница – мой милый приспособленец! Все, все, разговор окончен… Какой сюрприз, Владлен, посмотри – племянница наша дорогая приехала! Аэлиточка, деточка, здравствуй! Как я тебе рада, дай я тебя расцелую… Как жаль, что я уезжаю, уезжаю на дачу. Ты приезжай ко мне, и твоего молодого человека я приглашаю. Там у нас воздух такой! В общем, приезжай. Договорились? Все, все, меня ждет такси… Нет, нет, не надо меня провожать…

Когда шум отъезжающей машины растаял в пространстве, лицо профессора обрело обычное для него уверенно-собранное выражение.

- Рад видеть вас у себя, Борис Васильевич. Аэлита, ты по делу, или просто повидаться?

- И то, и другое, дядюшка.

-Тогда говори, что надо. Учти, у меня примерно через час мероприятие по случаю выхода новой книги. Может, присоединитесь?

- Нужна свободная комната, часа на два, и твоя пишущая машинка, дядя. Нам надо кое-что срочно подработать и перепечатать. В институте заявили претензии к тому, что мы привезли. А с новой книжкой я тебя, дядя Владя, поздравляю.

- Спасибо, спасибо. Садитесь в моем кабинете, молодые люди. Ксюша вам чай принесет, а машинка на ходу, чистую бумагу там найдете… А вот уже звонят – кому-то не терпится попасть на мой сабантуйчик…

Борис и Лика все закончили, и успели угоститься профессорским чаем, когда Аронов пришел к ним в кабинет, оторвавшись от гостей.

- Дядя Владя, как там – все говорят?

- Говорят. Больше о политике, чем о моей книге. Вы, я вижу, завершили труды благородные? Борис Васильевич, я хочу вас представить моим друзьям. Лика, тебе, может, это скучно?

- Что ты, дядюшка, я сейчас очень увлекаюсь политикой.

- Увы, это распространяется, как инфекция, от которой нет вакцины. Хорошо, идем к моим гостям…

Из-за дверей комнаты, где проходило мероприятие, доносился беспорядочный гул, в котором выделялся чей-то резкий, энергичный голос:

- Нельзя остаться в стороне… Бу-Бу-Бу… Солянов… Дать отпор… Бу-Бу! Бу… Черная сотня… Мы должны решительно заявить – соляновщина не пройдет! Иначе… Бу-Бу…Бу-Бу…

Профессор Аронов пояснил, с ласковой иронией в голосе:

- Аркаша Меерович витийствует. Такой ораторский дар проявился, а пять лет назад был всего лишь старшим преподавателем. Тише воды, ниже травы. Я ему тогда с доцентурой помог. Очень перспективный молодой человек.

- О чем это они, Владлен Иосифович, и т-так эмоционально? – поинтересовался Пашков. – О п-писателе Солянове, кажется?

- О нем, о нем. Вы, наверное, еще не осведомлены, что этот литератор сомнительного достоинства устраивает завтра шабаш своих сторонников в ДК «Факел». И власти не препятствуют – у него, видите ли, встреча с избирателями. Этот тип желает стать народным депутатом. Мы тут склонялись к тому, чтобы просто проигнорировать Солянова и его сборище – не устраивать выгодный только ему скандал. Но, как выясняется, наш Дантон – Меерович – рвется в бой. Впрочем, посмотрим, как оно выйдет завтра – по моим сведениям, власти зашевелились, и будут принимать меры, чтобы как-то отрегулировать… Чего же мы стоим? Идемте, Борис Васильевич, я вас познакомлю с Аркадием. Думаю, вы найдете общий язык…

***

Дом культуры «Факел» – на бойком месте, где пересекаются человеческие потоки, идущие в разных направлениях. В одну сторону – выход на главную улицу Энска (это, как положено, улица Ленина), по ней прямой путь на Советскую площадь, где главные учреждения власти. В другую сторону идет Вокзальная – естественно, нацеленная на железнодорожный вокзал. А рядом – Центральный рынок; там с некоторых пор открыто вещевое отделение, и теперь это одно из важнейших средоточий городской жизни.

Всякий, проходивший мимо «Факела» утром 21 февраля, мог любоваться объявлением на большом рекламном щите, извещавшим, что именно здесь, именно сегодня, в 12 часов состоится встреча избирателей с кандидатом в народные депутаты РСФСР, членом Союза писателей СССР Соляновым Ростиславом Андреевичем.

Но двери Дома культуры с утра же были плотно заперты, и не открылись к полудню. А примерно в половине двенадцатого на них появилось скромное объявление: «ДК «Факел» сегодня не работает по техническим причинам. Проверка состояния противопожарной безопасности». И, как бы в подтверждение этой полезной для граждан информации, тут же сбоку, у ограды скверика, притулилась пожарная машина с зачехленным водоструйным оборудованием.

Потом какие-то люди сняли с рекламного щита то, что там висело с утра. А возле пожарной машины появилось малое милицейское подразделение во главе с майором, лицо которого выражало непреклонную готовность к исполнению служебного долга. У майора был приказ: наблюдать за происходящим и принимать все меры для обеспечения правопорядка, вплоть до использования спецтехники, если возникнет такая необходимость.

Между тем, из проходящих мимо человеческих масс стали выделяться элементы, замедлявшие ход и концентрировавшиеся на площадке у входа в ДК. Они переговаривались между собой: удивлялись, недоумевали, а некоторые громко возмущались.

К 12 часам уже собралась внушительная толпа, и тогда, по распоряжению бдительного майора, к ней приблизились два сержанта, которые принялись ходить туда и сюда, и через рупор с портативным звукоусилителем убеждали граждан не нарушать, соблюдать и спокойно расходиться по домам…

- Видишь, Боря, дядя Владя был прав – сказала Лика, когда они, прочитав объявление на двери «Факела», выбирались из толпы. – Все отрегулировали, как он любит говорить, кина не будет.

- А м-мне кажется, все только начинается. Д-давай подождем тут в сторонке, поглядим.

Около половины первого на площадку у ДК ворвалась машина. Из нее выскочил Солянов. За ним, вприпрыжку – сопровождающие лица, трое; в руках одного из них был портативный громкоговоритель, как у милиционеров.

Взлетев по ступеням, живой классик встал на крыльце Дома культуры в позе старинного кулачного бойца, прижав подбородок к груди. Он был без шапки, седоватые волосы на голове топорщились от ветерка, борода растекалась полукругом по грубовязаному свитеру, издали похожему на кольчугу.

Писатель-борец поднял рупор, как боевое оружие.

- Граждане, товарищи мои дорогие! Вы видите, что творится. Нам не дают даже права поговорить спокойно, права, записанного в Конституции и в избирательном законодательстве. Кто это сделал? Скажут – коммунисты, они такие, сякие. Не верьте! Я сам коммунист с многолетним партийным стажем. Нам пытается заткнуть рот номенклатура, которая уже давно оторвалась от настоящих коммунистов, ленинцев и пляшет под дудку темных сил, ведущих тайную войну против нашей страны. Но ничего у них не выйдет – как не вышло и сегодня. Нам не заткнуть рты – мы будем говорить, ничего не боясь…

Теперь уже сам майор подошел к толпе, взял у сержанта рупор:

- Товарищ писатель, вы нарушаете общественный порядок, проводите несанкционированный митинг. Прошу вас немедленно прекратить!

- Товарищ милиционер, мы ничего не нарушаем – ответил Солянов также через рупор. – У нас не митинг, а встреча избирателей с кандидатом в народные депутаты. Мы вынуждены это делать на улице – не по своей вине. А ваш долг – не мешать нам, а создать условия для осуществления наших законных прав!

Майор отошел от толпы, направился к пожарной машине, потолковал с огнеборцами (проявлявшими полную пассивность), потом стал переговариваться с вышестоящим начальством по мобильной спецсвязи.

Голос Солянова гремел над площадкой и прилегающим к ней сквером – разоблачая, ниспровергая, призывая… А сержанты все убеждали граждан через рупор: «Не нарушайте… Во избежание… Успокойтесь… Соблюдайте…»

У сквера – не там, где пожарная машина, а с другой стороны – тормознул автобус, из него вышла сплоченная группа людей.

- Смотри, Борис – Аркаша Меерович приехал с нашими институтскими.- У Лики в глазах заплясали озорные искорки. – Вот тебе и кино!

- Обрати в-внимание, они тоже м-мегафончик принесли. В-вероятно, собирались устроить обструкцию в зале, а т-теперь что будут делать?

Их было человек тридцать – парни и девушки студенческого вида, а также несколько солидных дам и мужчин (надо полагать, из преподавательского состава). Они встали на некотором расстоянии от толпы, метрах в пятидесяти от точки, на которой утвердился Солянов. Меерович вышел вперед, и его голос, многократно усиленный чудо-техникой, перекрыл речь оратора, стоявшего на крыльце.

Мееровичу хватило нескольких минут, чтобы разбить в прах все соляновские аргументы, опровергнуть и осудить…

Лица, сопровождавшие литературного мэтра, что-то подкрутили, и теперь уже голос Солянова накрыл площадку звукоизвергающим куполом. Писатель принялся уничтожать оппонента потоками жгучего сарказма… Но люди Мееровича также увеличили мощность звучания своего рупора. Началась какофония, в которую органично влился рев милицейского матюгальника: «Граждане, если через пять минут это безобразие не прекратится, будут приняты жесткие меры по наведению порядка!»

Мееровича могли слышать только те, кто находился рядом с ним. Солянова, кажется, никто уже не слушал, кроме него самого. Толпа разделилась на кучки, в которых обнаружились отдельные ораторы. Каждый пытался перекричать других…

- Лика, т-тебе еще не надоело это зрелище?

- Что ты, я просто балдею. А они не подерутся?

- Драки не будет. Н-не затем сюда пришли, чтобы драться, а чтобы з-завтра про Солянова говорили по всему городу, как он в-выступил, н-несмотря на все помехи. А про Мееровича будут рассказывать в гостиных, что он дал отпор черной сотне… Впрочем, я не прав – драка уже п-приехала.

На подступах к ДК «Факел» появились милицейские машины и автобусы – подкрепление, вызванное товарищем майором. Бойцы ОМОН выстроились в боевой порядок и повели наступление по всем правилам, отсекая толпу от Дома культуры, оттесняя ее в сквер и затем рассеивая в разные стороны. Акция осуществлялась динамично и решительно. Смолкли ораторы, слышались только звуки милицейских команд и ропот граждан, принуждаемых расходиться по домам. И вдруг – глухие удары, стоны, возмущенные крики.

- П-применили изделия эрпээс. Н-не могут без насилия, идиоты.

- Боря, а что такое – эрпээс?

- Р-резиновая палка специальная. П-пренеприятная штука на вкус, как уверяют.

Лицо Пашкова исказила гримаса ярости и боли. Ему было стыдно, что он – в стороне от негодующей толпы. Но он не мог иначе – с ним была Лика…

- Боря, смотри, там уже кого-то хватают, руки крутят.

- Вижу. А где г-герои дня? Ага, Солянов объясняется с милицейскими чинами. Зуб даю, его даже не з-задержат для дачи показаний. А вон Меерович со своей группой – с-садятся в автобус. Чинно так. Он – последний… Нет, нет, еще какая-то женщина к ним бежит – отстала. Смотри, Лика, он ее – п-под локоток, и учтиво так подсаживает… Ну, молодец. Твой дядя прав – у него бо-ольшие п-перспективы.

- Ты так думаешь, Боря?

- Конечно. Смел, расчетлив, находчив – отменный набор качеств для политика п-переломной эпохи. Ладно, п-пойдем отсюда. Finita la comedia.

Они вышли к широкой улице, проходившей за сквером, окружавшим ДК «Факел».

Ни с того, ни с сего, Лика вдруг спросила:

- Боря, а ты сам не думаешь, что мог бы стать выдающимся политическим деятелем?

- Где уж нам, сиволапым.

- Не прибедняйся, Боренька. Ты смелый, находчивый, а главное – ты такой умный. Вчера ты так говорил, так говорил – все тебя с полным вниманием слушали, а я просто любовалась. Мой дядя тебя очень уважает. И другие…

- Н-не знаю, кто уж там меня уважает, н-но играть в карьерные игры я н-не могу. Не имею склонности. К тому же, н-не имею такого заботливого дядюшки, как профессор Аронов, который кое-кого тянет изо всех сил наверх, а кого-то подталкивает в одно место, чтоб н-не потерялся в жизни… Кстати, это не он ли, н-на той стороне, у машины? Кажется, он зовет тебя.

- Он, он. За мной. Я обещала родителям, что навещу тетю Беллу на даче. А дядя Владя решил меня туда отвезти – чтобы, заодно, помириться с женой.

- Твой дядюшка – вот, кто н-настоящий политик. Умнее л-любого Мееровича.

Лика посмотрела на Пашкова смущенно, сказала с робкой надеждой в интонациях голоса:

- Там у нас воздух чудесный, сосновый лес. Но ты ведь не согласишься поехать с нами, на денек?

- П-прости, не могу.

- Ну, тогда я хотя бы поцелую тебя – в щеку. Вот так… Чао-какао!

Она перебежала через дорогу – к дяде. Профессор Аронов открыл ей дверцу машины, потом посмотрел в сторону Бориса, заулыбался, сделал рукой приглашающий жест.

Пашков учтиво поклонился профессору издали, и затряс головой, отказываясь от приглашения. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги ГДЕ-ТО В РОССИИ