На подъезде к Епифани Тульской области издалека видны храмы: Никольский собор на месте явления иконы Николая Чудотворца и Успенская церковь, стоящая на холме, вдающемся в долину Дона. В этой церкви я познакомился с приветливой монахиней, которая рассказала, что здесь сейчас монастырь, точнее подворье Троице-Сергиевской лавры. И что на этом холме по пути на Куликово поле побывал князь Дмитрий Донской, был восхищен его красотой, запомнил.

А не запомнить его и невозможно, это место силы просто бросается в глаза. Достаточно только подняться на холм, чтобы воспарить к небесам. Ибо это – естественный жертвенник. Не обязательно даже здесь что-то строить, чтобы душа трепетала, но и увенчать это место каким-то строением тоже не вредно. Церковь стоит идеально. Монашка сказала, что уже когда князь Дмитрий был на холме, он решил обязательно возвести на нем церковь. И после сражения велел свозить сюда погибших и тогда же заложить Успенскую церковь. Так что она стоит на мощах.

Что тут скажешь? Ходасевич по сходному поводу произнес: «Все это неправда, но стыдно смеяться». То есть: и что же с того, что «это неправда» (не соответствует картине мира, ограниченной рамками исторических условностей), зато соответствует врожденному всякому человеку чувству соразмерности мира. Над этим чувством действительно «стыдно смеяться». А точнее – глупо его игнорировать. И не получится. Ибо – да, совершенно не рационально тащить трупы с поля, расположенного в восемнадцати километрах от такой-то горки. Но если горка требует мощей, она уж как-нибудь найдет средства для того, чтобы мощи на ней появились.

Русские краеведы (создатели местных мифов, облаченных в позитивистскую форму) любят выражаться примерно в таком роде: «Это могло быть, поскольку ничто не мешает тому, чтобы это было». В данном случае – тому, чтобы какие-нибудь раненые воины, которых развозили по домам после сражения, оказались возле Епифанской горки, и кто-то из них здесь умер от ран. Этого достаточно: вот вам и мощи, вот и могила. И вот вам культ, очень близкий по смыслу тому, что повсеместно распространен и сегодня. Культ могилы неизвестного солдата – это майский культ умирающего (но пока еще не воскресающего) бога Победы.

Еще один миф, рассказанный доброй монахиней, касается происхождения названия Епифани. Оказывается, в 14-м веке здесь был монастырь, и его игуменом был некий Епифаний. К началу Куликовской битвы должны были подтянуться литовские и рязанские войска. Но Епифаний сыграл в этом случае роль Ивана Сусанина: увел в сторону рязанцев и литовцев, так что они на день опоздали к сражению. Это, конечно, могло быть, если говорить о литовцах, что же касается рязанцев, то этого быть никак не могло, поскольку нынешняя Епифань располагается на территории бывшего Рязанского княжества, и никто лучше рязанских не мог знать эти места. К тому же Олег Рязанский вовсе не стремился воевать на стороне Мамая, хотя и враждовал с князем Дмитрием.

Но кто же, спрашивается, с ним не враждовал? Москва собирала Россию хищной рукой. Дмитрий обидел многих. Например, он сражался с Мамаем, будучи по всей форме проклят законным главой РПЦ митрополитом Киприаном. И «предатель» Олег (кстати, он православный святой, хотя и местночтимый) имел все основания выступить против Дмитрия (конечно, тоже святого), пусть даже и на стороне Мамая. Тем более, что тот был отложившимся от Орды сепаратистом и, следовательно, выступать на его стороне было актом борьбы с тогдашним федеральным центром. А сражаться против Мамая было актом поддержки этого центра. Политическая ситуация на Русской равнине в тот момент будет детально разобрана, когда придет время детально говорить о Дионисии Суздальском и Сергии Радонежском.

Современники воспринимали все эти дрязги без лишних эмоций, поскольку понимали, что битва на Дону была лишь эпизодом междоусобной борьбы чужих ханов, которых, к тому же, нередко стравливали в своих интересах заморские буржуи. В частности, не выполнившего поставленных перед ним задач Мамая генуэзские воротилы вскоре после поражения на Руси отравили. А вот ордынский хан Тохтамыш был весьма благодарен Дмитрию за поддержку, но через два года после Куликова все-таки сжег Москву – за неуплату налогов. В общем, в аспекте текущей реальной политики победа над Мамаем не имела решающего значения для Москвы. Это только потом, при Иване Грозном ее объявили ключевым моментом борьбы против татарского ига. Но то был уже элементарный пиар. Первому русскому царю для строительства государства нужна была масштабная мифология, и она была создана. И работает на власть до сих пор.

И порождает новые мифы. Которые, впрочем, могут быть совершенно достоверны, несмотря на то, что слово «миф» давно уже стало синонимом вымысла. Например, рассказанный мне доброй монахиней сюжет про игумена Епифания, совершившего подвиг Сусанина, – факт. Хотя факт, конечно, не исторический, а мифологический. Историки-то считают, что Епифань называется по месту принадлежавшему некогда рязанскому чашнику Епифану (у него была должность такая – следить за княжеским погребом с хмельными питиями), а монахиня обнаружила в грезах своей души игумена Епифаня, пожертвовавшего собой ради общего дела. Почему бы нет? В жизни всегда есть место сусанинскому подвигу.

Только не надо путать условную реальность исторических фактов с безусловной реальностью фактов мифологических. Мы ведь не путаем водопровод, созданный в согласии с физическими законами для жизнеобеспечения людей в городах, со священным источником, который, разумеется, тоже годится для водопоя, но главным образом нужен для врачевания души.

Пока я беседовал с доброй монашенкой, другая, прямо сказать, не такая уж добрая, беседовала с моей спутницей Валентиной. Точнее, предъявляла претензии: почему де она приехала в святое место с собакой.

Да мы всюду с ней ездим. Потому что мой пес Осман – абсолютный биолокатор. Не будучи отягощен человеческими предрассудками, он всем своим телом чувствует место силы. Переполняющие душу эмоции просто валят кобеля в таком месте на землю. И он начинает валяться – от счастья. Собственно, счастье, наполняющее тебя, это и есть главный знак хорошего (не вредного для психического и физического здоровья) места силы. Если почувствуешь вдруг где-нибудь беспричинное счастье, знай: скорее всего ты попал в место силы. Тревога, впрочем, тоже симптом места силы, но только – дурного.

Так вот монашка, просунув голову в окно машины, ругалась. Пес смотрел на нее с любопытством и некоторым сочувствием. Потому что дело не стоило выеденного яйца: ну сидит собака в машине, припаркованной на обычной улочке. Слева начинается подъем к церкви, справа – какие-то дома. О том, что здесь монастырь, догадаться почти невозможно: ходят прохожие, ездят машины, собаки, естественно, тоже какие-то бродят. А мой Осман сидит взаперти. Но монашка ругается. И Валентина ей тоже уже отвечает: извините, мол, сейчас уезжаю, но вы, типа, тоже не правы, поскольку здесь нету знаков, что стоянка запрещена.

Тут монахиня увидала меня. А точнее – мой фотоаппарат. И начала выговаривать мне: как я могу без благословения здесь фотографировать. Если к вам в дом кто-нибудь вломится, – ныла она, – и начнет все фотографировать, как вам это понравится? Я оправдывался: не знал, больше не буду, простите. Но ее это лишь раззадорило: нет, вы уже все сфотографировали, пришли в чужой дом и напакостили… И вдруг уже без нытья, каким-то совершенно изменившимся голосом, жестким тоном заключила: пусть у вас не получатся фотографии, пусть бог вас накажет.

Такого рода злые пожелания меня обычно очень раздражают. И вот как раз раздражение – дурной знак. Знак того, что ты пойман, что колдовство уже действует. Проклятие (да еще, как теперь, с поминанием бога) пробуждает что-то дурное в тебе, запускает какую-то разрушительную программу (вроде компьютерного вируса), и она начинает работать против тебя. Иногда это может кончиться серьезным несчастьем, иногда тебя ждет серия неудач, иногда лишь мучает тяжкое чувство. Единственный способ обезопасить себя в такой ситуации – сразу и искренне простить человека, пожелавшего тебе зла. И пожелать ему счастья.

Но так у меня на сей раз не вышло. Я, конечно, не стал препираться с монашкой, но все же сказал, что она ведет себя как цыганка, колдует. Потом еще раз попросил прощения, но, видно, не был прощен. Где-то уже часа через два после этой беседы наша машина на большой скорости влетела в яму. И это на очень приличной дороге, недалеко от Красного холма, где расположен мемориал Куликовской битвы и стоит модернистская церковь Сергия Радонежского, построенная по проекту архитектора Щусева. В ней музей. Экскурсоводша сказала, что церковь стоит над братской могилой павших в сражении. Похоже, в этих местах все стоит на костях.

Вообще-то с Красного холма Мамай руководил боем, развернувшимся у впадения Непрядвы в Дон (там тоже мемориал), отсюда и бежал. И здесь русские праздновали победу. А раненых лечили у Прощеного колодца, родника, бьющего в районе поселка Грибоедова. Обливали водой, и тех, кто выжил, считали вылеченным. Это, вроде как, божий суд. Да и сама Куликовская битва была божьим судом: скорее сакральной акцией, чем военно-политической. Ее смысл вовсе не в том, что русские поняли, то могут побеждать татар (они и раньше их побеждали). Ее смысл в том, что массовое жертвоприношение Матери Сырой Земле, большая кровь, пролитая в бою, породила новую нацию.

Итак, побывав у Прощенного колодца, мы на обратном пути влетели в яму. Пожелания монашки начинали воплощаться. Удар был такой силы, что диск правого колеса совершенно смялся, шина сразу спустила. Ничего, впрочем, страшного, просто в наступающих сумерках пришлось менять колесо, а наутро – искать шиномонтаж, покупать новый диск, терять попусту время. Зато с места аварии я наблюдал, как солнце садится за церковь на Красном холме.

Самое удивительное, однако, случилось еще через несколько дней, когда мы уже возвращались в Москву и заблудились где-то на границе Липецкой и Тульской областей. Не знаю даже, как это так получилось, но дорога вдруг превратилась в гравийку, потом стала совсем ни на что не похожа и, наконец, вовсе потерялась. Проплутав проселками в сумерках час или два, мы уже в полной тьме выбрались на асфальт и поехали, сами не зная куда, наудачу. И – вы не поверите – опять на скорости въехали в яму. Позже выяснилась, что это была та самая дорога к Красному холму, на которой мы въехали в яму в прошлый раз. И та же самая яма. Единственная, пожалуй, на этой в целом хорошей дороге. Монашье наваждение.

Что же касается съемки, то она получилась. Однако, снимая, я все норовил выронить фотоаппарат. И в последний день путешествия все-таки выронил. Снимать после этого он, правда, не перестал, но мне стало окончательно ясно, что лучше не попадаться под горячую монашескую руку.

Но право, напрасно это она. Ведь я ничего плохого не сделал. По крайней мере – сознательно. Конечно, старушка почуяла во мне что-то чужое, враждебное ей: мое устремление добраться до бога. И поэтому ругательно назвала меня не православным. Это неправда. Я православный, хотя, может быть, и не христианин. Я не считаю возможным сводить православную веру только к еврейскому богу, хотя понимаю, что он давно уже принадлежит русской культуре. Обрусел здесь. Правда, не до конца. Но его русские поклонники часто ведут себя, как евреи. Подставляются, чтобы почувствовать себя униженными и гонимыми.

Евреям такой стереотип поведения жизненно необходим. Им важно выделиться из гойской массы других этносов, стать изгоями и таким образом сплотиться. Не дай бог раствориться среди чужих. Бог евреев изначально так запрограммировал свой народ. И христианский народ – тоже. Иисус Христос позволил замучить себя и тем самым дал образец поведения. Не зря говорят: бог терпел и нам велел. Вот и терпим. Даже – не веруя в бога.

А название Епифань происходит от греческого слова «епифания», то есть явление. Подразумевается явление бога при крещении Иисуса. Но вообще говоря, епифания это явление кого и чего угодно. Некое озарение, саттори, приход. И в этой связи интересно взглянуть на герб Епифании. Там на серебряном поле черная земля, и из нее вырастают три стебелька конопли. Шутник, однако же, был создатель герба Епифани.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.