НАЧАЛО РОМАНА – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Еще издалека Кровь увидел, что разбито стекло, и поломана рамка его дома, и картина помята, как табачная обертка. Он сел в левом углу и стал расправлять ладонью стены и пол. Трещины проходили через весь левый угол от кровати до кухни, а посредине был вырван целый кусок картонки и вместо ванной зияла дыра.

В дверь постучали. Кровь повернулся и прислушался. Раздался опять стук. “Войдите, — сказал он, — слышите!” Дверь открылась, на пороге стояла Люнель.

— Я живу внизу. К тебе никто не приходит. Меня зовут Люнель.

— Ну и что? — Кровь посмотрел вопросительно и отвернулся.

— Не сердись, мне скучно дома, днем я одна.

— Осторожно, видишь, здесь яма.

— Я не упаду.

— Я устал, я хотел бы лечь…

— Не прогоняй меня, и я полежу с тобой, можно?

— Как хочешь.

На потолке появились два маленьких вздутия, это отразились припухлости Люнель.

— Почему у тебя все тело мокрое, — спросила она.

— Я же тебе сказал, что очень устал.

— Что ты делал?

— Спал.

— Я знаю, я тоже, когда сплю — устаю, но я не бываю такой мокрой.

— Скажи, тебя никто не прислал, ты пришла сама?

— Сама, сама, ты не бойся! Я сама пришла, я думала, мне с тобой будет лучше.

— Видишь, кто-то ломает мой дом, — Кровь улыбнулся, — ты теплая и очень маленькая.

— Сегодня опять шел грязный снег. Пауков наших дворник не чистит, они ходят и оставляют следы на лестнице.

Он обнял Люнель и мгновенно ввел его, как цитату, и цитировал несколько минут подряд: сначала петитом, потом курсивом и разрядкой, так, что она, лежа навзничь, только смотрела широко, шире, чем ноги, раскрыв глаза. Потом он встал, вытерся полотенцем, выпил немного воды.

— Не дай мне заснуть теперь, — сказал он, — не дай мне заснуть, делай, что хочешь, но только не дай заснуть.

Она лежала, вычеркнув себя из комнаты. Подошел, провел языком по ее лицу, кожа немного горчила.

— Не бойся, я не засну, подай мне туфли. Хочу поставить чайник, можно?

— Не надо, не ходи на кухню!

— Почему?

— Не ходи!

— Да, почему? Поставлю быстренько и все.

— У тебя уже кто-то был?

— Да.

— Кто?

— Слабана Передок.

— Бедненькая, давно это случилось?

— Да, кажется год назад… с градусником.

— Ну, иди, поставь чайник, если хочешь. Вернулась с черным прекрасным сухарем.

— На столе взяла, хочешь?

— Там много грязной посуды?

Она кивнула и спросила: “К тебе приходил кто-то?”

— А что ты там еще видела?

— Что? Больше ничего… объедки. Там пахнет пивом. Почему ты спрашиваешь, разве ты с ними не был.

Кровь сложил байковое одеяло лодкой и сел за весла.

— Иди сюда, — позвал он Люнель.

— Кто был на кухне, — раскачивая лодку, допытывалась она.

— Может люди, может насекомые, я не знаю, меня с ними не было, я спал в дупле.

— Понимаю, тебе снятся плохие и страшные сны.

— Я не сказал, что плохие, просто Лера меня обманывает во сне, она меня не любит. Поэтому я не хочу ее видеть, и прошу тебя, не дай мне заснуть. Мы с тобой будем долго-долго кататься и говорить, а потом я отвезу тебя домой.

— Зачем отвозить, я живу этажом ниже…

— Все равно, по лестнице ходят беспризорные пауки и ты можешь испугаться.

— А Лера, где она живет?

— Среди статуй, из которых весной вылупляются живые. Она живет в комнате с большими выпуклыми глазами, как у совы или других ночных птиц. А по вечерам она приходит к реке, и они там жгут костер.

— Кто они?

— Их двое: одного она любит, а второй, кажется, хочет меня убить, потому что по нему она проверяет часы…

— Она умерла?

— Однажды тот, кто ее любил больше всего, выпил ее и захлебнулся сам.

— Кто-то свистит!

— Не бойся — это чайник. Завари пожалуйста, а я пока поставлю лодку.

Они пили чай маленькими глотками и по очереди грызли сухарь. Когда им становилось страшно, они замолкали и целовались.

И только через одиннадцать дней Кровь увидел Леру, и волосы его встали дыбом, как свет от фары. Она лежала у берега, накрывшись грязной волной и все, совершенно лишенная сил за одиннадцать дней небытия.

Подошел, первернул ее на спину, сдернул волну, скомкал и бросил в костер.

— Зачем, — сказала, ежась, и подняла бровь, как воротник.

— Я вам помогу, вставайте… вот так, вот так.

— Я никуда не пойду, — Лера посмотрела на себя в зеркало и отвернулась, — видишь, все платье мятое.

— Это зеркало мятое, вы в него не смотритесь.

— Что вам надо?

— Будьте моей женой.

Была первая опоясывающая пауза и за ней вторая, как Тампль. После третьей Лера сказала; “Потом”. Кровь протаранил впереди себя потомков “Потом”: всех сестер, братьев, мамочку, потянулся во сне, потерся лопатками о простыню, вспотел и ответил, чуть откинув голову назад: “Хорошо. Потом”.

И опять, и опять потянулись грязные темные утра с шубами на веревках и дождями, где все настроение нечистоты было сконцентрировано в колокольне Ивана Великого, выкрашенной зеленой ядовитой краской.

Лера: Знаешь, на что похожа сперма? На мрамор в жидком состоянии. Она очень красивая, я замечала в лужице голубые и розовые прожилки.

Кровь: Ты очень загорела, пока лежала здесь.

Лера: Не вся.

Кровь: Пойдемте, хотя бы сядем на скамейку рядом, пойдемте. — Он прижимался к ней всей молнией, потом пуговицами на рубашке, потом складками на брюках.

Лера: Что у вас в свертке?

Кровь: Не знаю, это просто так.

Лера: Давайте посмотрим.

Кровь: Потом, потом.

Лера (разрывая бумагу): Клетка? Зачем она вам?

Кровь открыл дверцу, нечаянно опрокинул блюдце с водой, посадил Леру на рассыпанную крупу, и стал загораживать клетку своей одеждой и бумагой. Но все равно они уместились только сидя, и целовались очень осторожно. Когда Лера встала с крупы, ее ноги были покрыты мурашками наизнанку.

Началась Девятнадцатая война деревьев. Деревья шли на город, растопырив листья, как уши, выставив сучья. Городские деревья выдирали корни из-под фундаментов и дома рушились. Кустарники окружали людей и душили их. Корявые, как детские обгрызанные ногти, придурковатые подстриженные тополя клещили прохожих. Все елки работали с хладнокровием Нюрнбергских баб.

Через пятнадцать часов деревья, победив и бросив позиции, смотались.

Картина Серюзье была аккуратно разорвана по девяти силовым линиям, конечно, не деревьями.

“Он приходил, пока я был в клетке с Лерой”, — протерев глаза, решил Кровь.

Ничего не взяв из вещей, хотя кое-какие были целыми, он спустился на улицу и тут у него заболели ноги. В них что-то булькало несколько минут, а потом они стали высыхать и крошиться. Это было совсем не больно, и примерно за час они совершенно раскрошились. Кровь сделал стойку и пошел на руках. Он неумело шагал, как вдруг и с руками случилось то же самое. После ног и рук раскрошилось туловище, как кулич из песка.

Оставшаяся в живых голова покатилась к обочине тротуара. Это было омерзительно касаться лицом асфальта, особенно губами. Тогда голова легла на затылок и подпрыгнула. После нескольких прыжков, сопровождающихся адской болью, появились синяки и шишки.

“Так можно получить сотрясение мозга”, — сообразил Кровь. И тогда всеми усилиями воли голова встала на волосы и пошла, как тысяченожка. Это было удобнее всего. Но скоро волосы устали, и голова упала.

Кровь оказался у самых окон и поэтому крикнул: “Люнель!”

Она выглянула из окна и не увидела голову, тогда Кровь напрягся опять и встал на волосы. После этого Люнель разглядела его.

Вышла на улицу и взяла голову в руки, вытерла ее платочком и понесла.

— Куда ты меня несешь, — спросил Кровь.

— Я несу тебя домой, я тебя помою и покормлю.

— Не смей, — ответил он, и со злостью укусил ее за палец.

— Зачем ты кусаешься? Куда же я тебя дену?

Кровь: Мой дом сломали, отвезешь меня за город на автобусе, только немедленно.

— Хорошо, — сказала Люнель. И больше они не говорили.

В лесу Кровь пробурчал: “Положишь меня в дупло и тут же уходи, поняла?”

— Я поняла, — ответила Люнель.

Когда еще голова была у нее на руках, Люнель поцеловала ее в волосы и один раз в щеку.

В глубине леса нашла самое сухое и красивое дупло. Положила голову, хотела проститься. Вдруг смирное дерево лягнулось и побежало. Люнель кинулась вдогонку, потому что боялась, что голова выкатится и разобьется. Но все было хорошо. Люнель скоро отстала. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги Валерии Нарбиковой