В прошлый раз мы говорили об автономном комплексе, теперь — об энергии (либидо) его развития. В 1828 году (как раз в год знакомства с «Тайной Золотого цветка») Юнг выпустил книгу «Об энергетике души», которая начинается с того, что «психические события можно рассматривать с двух точек зрения — механистической и энергетической». Это два противоположных подхода. Первый «понимает событие как следствие определенной причины» (то есть каузален), а второй, который Юнг называет «энергетическим», напротив, финален, «поскольку понимает событие от следствия к причине в том смысле, что в основе изменений явления лежит энергия, сохраняющаяся именно в этих изменениях как константа».
Похоже, в обоих случаях Юнгу представляется нечто физическое (вроде камня, катящегося с горы): «Энергетический процесс имеет определенную направленность (цель) — благодаря тому, что неизменно (необратимо) следует уклону (перепаду), по которому перемещается потенциал». Слово «цель», которое Юнг ставит в скобки, указывает на то, что физическими представлениями в психологии не ограничиться. И точно, уже в следующем предложении делается шаг к иному пониманию: «Энергия не является представлением о движущейся в пространстве субстанции, а есть понятие, абстрагированное из отношений движения. Его отправные точки, таким образом, — не сами субстанции, а отношения между ними, в то время как отправная точка механистического понятия — движущаяся в пространстве субстанция».
Как совмещаются эти подходы? Юнг говорит: «Обе точки зрения необходимы для понимания физического события и потому общепризнанны, ведь благодаря сочетанию механистического и энергетического подходов мало-помалу сложилась третья точка зрения, вместе и механистическая, и энергетическая, хотя с чисто логических позиций восхождение от причины к следствию, т. е. прогрессивное действие причины, не может быть одновременно и регрессивным выбором средства для достижения цели. Мышление считает невозможным положение, когда одна и та же связь фактов одновременно каузальна и финальна, поскольку один вид детерминации исключает другой. Это именно два различных подхода, один из которых есть обращение другого».
С этими «финальным» и «каузальным» явно какая-то путаница. Похоже, и сам Юнг тут путается, что, вообще говоря, не удивительно, поскольку при помощи этих (и подобных им) рассуждений он пытается преодолеть неразрешимую в рамках европейской научной парадигмы психофизическую проблему. Мы уже о ней говорили, она сводится к вопросу о взаимоотношении, скажем так, психической и телесной субстанций. Правда, в книге «Об энергетике души» Юнг рассуждает в терминах энергетики и причинности, но проблема все равно дает себя знать. Действительно, упомянутый в цитированном рассуждении «выбор средств» предполагает субъекта, определяющего цель, но как раз все субъективное классическая физика исключает.
Где-то через четверть века Юнг предложит свое оригинальное решения психофизической проблемы, основанное на понимании синхронии (см. здесь) как акаузального принципа связи (мы к этому еще вернемся). Но пока он пытается свести механистический и энергетический подходы к субъективным установкам. Утверждает, что «преобладание того или другого подхода зависит не столько от объективных характеристик вещей, сколько, скорее, от психологической установки исследователя». Речь о типовых установках интроверта и экстраверта. Оба, полагает Юнг, делают ошибку, «гипостазируя свои принципы с помощью веры в так называемые объективные предметы опыта и считая истиной, что субъективное восприятие адекватно поведению вещей, — как, к примеру, в допущении, будто каузальность, какой мы находим ее в своем сознании, присуща поведению вещей уже объективно».
Именно потому, что единство мира парадоксально, интроверт и экстраверт могут извлекать из этого единства противоположные картины мира. Я говорил об этом в связи с обобщающей теорией, которую предложил для описания парадоксальных единств. Юнг, правда, не рассматривал парадокс в такой обобщенной форме, но он ясно видел противоречия. В частности, о гипостазировании противоположных принципов писал: «Эта ошибка вполне обычна и потому приводит к беспрестанным конфликтам с противоположным принципом, ведь, как сказано, невозможно мыслить, что детерминация одновременно каузальна и финальна. Такое невыносимое противоречие вступает в силу, однако, лишь в результате непозволительного и бездумного проецирования на объект подхода самого по себе».
А проецирует как раз субъект, который уже сам по себе — фактор разделения психики на противоположные сферы: «я» и не «я», внешнее и внутреннее, сознание и бессознательное и так далее. Избежать разделения (а значит и противоречий) сознательный разум не может. Он может разве что зафиксировать и иметь в виду факт парадоксального единства. Юнг: «Антиномия должна разрешиться в антиномическом постулате — сколь бы неудовлетворительным для человеческой страсти к конкретизации и противным духу науки ни было допущение того, что суть так называемой действительности заключается в таинственной иррациональности, которая, однако, с необходимостью следует из антиномического постулата».
Юнг толком не объясняет, что такое «антиномический постулат» и «таинственная иррациональность», но можно понять, что речь о том, что мы называем парадоксальной сферой единства противоположностей. На нее легко указать, но ее трудно мыслить, ибо, как отмечает Юнг, «разум — во избежание собственной мучительной антиномичности — становится либо на одну, либо на другую сторону, судорожно пытаясь удержать однажды избранные ценности». Аналитик это и сам невольно демонстрирует. Например, рассуждая о психической энергии, он постоянно употребляет слова «уклон», «перепад», «напряжение», «русло», «канал»… То есть — съезжает к наглядным физическим представлениям. Это, может, и создает впечатление понятности, но — скорей ложное. Ибо физическая энергия и психическая энергия — вещи разные, хотя и имеют нечто общее.
Анализ этого общего может прояснить противоречия, с которыми мы столкнулись. Но чтобы добраться до этого общего, надо спуститься к основам, из которых пошла западная наука. Пошла же она от Аристотеля, который и ввел понятие энергии, а также — целевой («финальной») и действующей («каузальной») причин. Я сейчас коротко поясню, что такое причинность, энергия и перемены (движение) у Аристотеля. Потом опять вернусь к Юнгу.
Аристотель различает четыре вида перемен: в отношении сущности, количества, качества и места. В «Метафизике» (12.2) читаем: «Каждое из этих изменений есть переход в соответствующую противоположность. Таким образом, материя должна изменяться, будучи способна к той и другой противоположности». Отметим два термина: «материя» (hyle) и «способность» (dynamis). И продолжим: «А так как сущее имеет двоякое значение, то все изменяется из сущего в возможности в сущее в действительности, например из белого в возможности в белое в действительности». Так же дело обстоит и с другими видами движения: «Все возникает из сущего, однако из сущего в возможности, а не из сущего в действительности». А завершается вся глава так: «Начал три, два из них — это противоположение, одна сторона которого — определение, или форма, другая — лишенность [формы], а третье — материя».
Подобного рода высказывания рассыпаны по текстам Аристотеля. Если отвлечься от конкретных терминов в них, то получится самая общая формула движения (перемен): две противоположности плюс то третье, в чем они едины. Под нее можно подверстать и представления современной физики: два противоположных заряда (или полюса, или, скажем, перепад высот), объединенные полем (или — создающие поле, это как посмотреть). Аристотель дает схему, в которой представлены необходимые условия любого движения: теза, антитеза и субстрат, который их объединяет.
Этот субстрат и есть аристотелевская материя. Конечно, она не слишком похожа на то, с чем имеет дело современная физика. Во-первых, аристотелевская материя отнюдь не обязательно какая-то вещественность (хотя может оказаться и веществом), эта материя может быть чем угодно, любой виртуальностью: «Все, что изменяется, имеет материю, но разную» («Метафизика» 12.2). Материя — это возможность осуществления, возможность приять форму. Но это не значит, что она вообще лишена формы: «Материя и лишенность — разные вещи, из коих одна, именно материя, есть не-сущее по совпадению, лишенность же — сама по себе, и что материя близка к сущности и в некотором смысле есть сущность, лишенность же — ни в коем случае». Таким образом, материя — это основа (подлежащее) противоположностей, чреватая осуществлением: «Пребывающая [природная основа] есть сопричина, наряду с формой, возникающих [вещей] — как бы их мать» («Физика» 1.9). То есть материя — нечто женственное. Философ полагает, что ни форма не домогается самой себя, ни ее противоположность (лишенность). «Но домогающейся оказывается материя, так же как женское начало домогается мужского и безобразное прекрасного».
А это значит, что в материи заключена какая-то тяга, сила. Что и понятно: поскольку материя — субстрат противоположностей, она несет в себе и форму, и лишенность, но — потенциально. В «Физике» (3.1) Аристотель объясняет: «А так как в каждом роде мы различали [существующее] в действительности и в возможности, то движение есть действительность существующего в возможности, поскольку [последнее] таково». Словом «возможность» здесь переводится греческое слово «dynamis» (вообще-то, в зависимости от контекста его переводят и как «способность», а соответствующие латинские термины — «possibilitas» и «potentia»). Словом же «действительность» переводится слово «entelecheia». Переводчик «Физики» Владимир Карпов делает примечание: «Наряду с термином «энтелехия» (entelecheia), и даже чаще, Аристотель пользуется термином «энергия» (energeia), имеющим почти то же значение, однако с несколько иным оттенком. «Энергия» есть процесс реализации возможного, деятельность, акт; «энтелехия» — завершение этой деятельности, то конечное состояние, к которому она приводит».
Иначе говоря: когда можно фиксировать завершенность (например, движение, которое само является целью), то это — действительность, энтелехейя (я пишу «энтелехейя» и «энергейя», чтобы отличить аристотелевские термины от современных понятий «энтелехия» и «энергия»). Если же рассматривать сам процесс достижения цели (например, целенаправленное движение, еще не достигшее цели), то это деятельность, энергейя. Понятно, что энергейя и энтелехейя могут и совпадать (если цель достигнута, поскольку движение стало реальностью, тогда это энетелехейя, а если то же самое движение еще не достигло цели, тогда это энергейя), но разница между тем и другим очевидна. Вот пример из «Метафизики» (9.8): «Ибо дело — цель, а деятельность — дело, почему и „деятельность“ (energeia) производно от „дела“ (ergon) и нацелена на „осуществленность“ (entelecheia)». «Telos» значит «цель», так что слова «энтелехейя» и «энергейя» идентичны по структуре, а отличаются корневой основой, указывающей в одном случае на процесс («эргон»), а в другом на его завершенность («телос»).
Последняя фраза из «Метафизики» (9.8) стоит в контексте разъяснения того, что энтелехейя (действительность, осуществленность) первее динамис (возможности). В том числе — и по сущности. «Прежде всего потому, что последующее по становлению первее по форме и сущности (например, взрослый мужчина первее ребенка, и человек — первее семени, ибо одно уже имеет свою форму, а другое — нет), а также потому, что все становящееся движется к какому-то началу, т. е. к какой-то цели (ибо начало вещи — это то, ради чего она есть, а становление — ради цели); между тем цель — это действительность, и ради цели приобретается способность».
Отмечу попутно, что «начало», о котором тут говорится, будет по-гречески «архе» (об архе у нас была речь в прошлый раз), а естественный образ, к которому сводится все это учение, — рост живого существа, например, растения, где семя (а точнее — геном) является и началом, и целью процесса. В связи с этим добавлю, что динамис, о которой говорит Аристотель, по своей смысловой структуре соответствует тому, что в современной психологии называется бессознательным. Не буду распространяться об этом, отмечу лишь один важный для нашего разбирательства с парадоксами момент («Метафизика» 5.5): «В возможности одно и то же может быть вместе [обеими] противоположностями, но в действительности нет».
Итак: «Материя есть в возможности, потому что может приобрести форму; а когда она есть в действительности, у нее уже есть форма» (9.8). Собственно, здесь мы подходим к проблеме, которая путала Юнга: каузальная и финальная причины. Аристотель знает четыре причины: формальную, материальную, движущую и целевую. «Метафизика» (1.3): «Одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи (ведь каждое "почему" сводится в конечном счете к определению вещи, а первое "почему" и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат; третьей — то, откуда начало движения; четвертой — причину, противолежащую последней, а именно "то, ради чего", или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения)». Первую из перечисленных причин обычно называют «формальной причиной», в том смысле, что ею определяется форма данного явления. С материальной причиной — ясно. А нас сейчас интересуют третья и четвертая причины — каузальная (движущая, или действующая) и финальная (целевая) — поскольку именно их обсуждает Юнг, и именно они имеют непосредственное отношение к парадоксальной проблематике движения.
Парадоксы движения известны со времен, которые и сам Аристотель называл древними. Это, например, знаменитые апории Зенона (типа: летящая стрела неподвижна, поскольку в каждый момент она покоится, а поскольку она покоится в каждый момент, то она покоится всегда). В «Метафизике» (11.9): Аристотель говорит: «Причина же того, что движение кажется неопределенным, состоит в том, что его нельзя отнести ни к возможности сущего, ни к действительности сущего… причина в том, что не закончено то сущее в возможности, осуществление которого есть движение». Там же он отмечает: «Движение же не бывает помимо вещей, ибо изменение всегда совершается в отношении различных родов сущего». И поясняет: «А так как по каждому роду различается сущее в возможности и сущее в действительности, то я под движением разумею осуществление сущего в возможности как такового… А происходит движение тогда, когда имеет место само осуществление, и не прежде и не после. Так вот, движение есть осуществление того, что есть в возможности, когда оно [то, что есть в возможности] при осуществлении действует не как таковое, а поскольку оно может быть приведено в движение».
Это важнейший момент, в котором, собственно, и заключена самая суть аристотелевской теории движении (а также — корень путаницы с финальным и каузальным у Юнга). Выше я отмечал, что энергейя и энетелехейя совпадают в точке перехода (собственно — изменения, движения, осуществления) от возможности к действительности. Движение — это уже не динамис (возможность), но еще и не энтелехейя (действительность). В этом смысле движение — это энергейя, но поскольку оно действительно (энтелехейно) как движение (действие, энергейя), оно — энтелехейя. В сущности это парадоксальная ситуация, аналогичная той, которую мы разбирали, говоря о системе АВ, в которой противоположности едины. Парадокс тут таков: движение — это и энергейя, и энтелехейя, но в то же время — и не энергейя, и не энтелехейя.
И в связи с этим еще одна проблема. Она заключается в том, что неясно, что тут движет, а что движется (это полная аналогия проблемы ассимиляции, которую мы обсуждали в связи с автономными комплексами). В «Физике» (3.3) читаем: «Теперь становится ясной и та [кажущаяся] трудность, что движение происходит в подвижном: ведь оно есть действительность последнего, [осуществляемая] под воздействием способного двигать. И деятельность способного двигать также не есть что-либо иное: действительность должна быть у обоих, ибо способное двигать является таковым благодаря возможности, а [фактически] движущее — благодаря [своей] деятельности, но оно оказывает действие на подвижное, так что им обоим в равной мере присуща одна деятельность… Ведь они существуют как одно, хотя определение у них не одно».
Трудность в следующем: «Ведь, пожалуй, необходимо, чтобы у действующего и испытывающего воздействие была разная деятельность. Ведь в одном случае имеется действие, в другом — претерпевание, причем итог и цель первого есть деяние, второго же — страдательное состояние. Так как оба суть движения, то, если они различны, в чем же они находятся?» Аристотель детально разбирает (я это опущу) все противоречия, неизбежно возникающие из соединения противоположности действия и претерпевания. И подводит к следующему: «Или, может быть, нет ничего нелепого в том, чтобы деятельность одного находилась в другом… и ничто не препятствует в двух [вещах] находиться одной деятельности, только не так, чтобы они были тождественны по бытию, а как существующее в возможности относится к действующему».
В «Метафизике» (11.9) то же самое сказано чуть по-другому (я это перетолмачу, используя слова «энергейя», «динамис» и «энтелехейя»): «А что движение — в движущемся, ясно, ибо энтелехейя достигается через движущее. А энергейя движущего не другая [чем у движущегося], ибо она должна быть энтелехейей обеих, ведь нечто может двигать благодаря динамисности, а движет благодаря энергейности, но энергейно оно по отношению к движущемуся, так что энергейя у них одна и та же, как одним и тем же бывает… подъем и спуск, хотя бытие у них не одно» (по-гречески здесь).
Получается, что в одном отношении энергейя — это возможность (динамис, потенциальная энергия), а в другом — уже осуществленность (энтелехейя, что, кстати, можно перевести буквально как «пребывание в цели»). Но будучи чем-то промежуточным между тем и другим, энергейя парадоксальна (как система АВ), то есть — не является при этом ни тем, ни другим, а является чем-то вроде парадоксальной символьной стихии, о которой шаман сказал бы, что это — «a separate reality» (отдельная реальность, то есть — действительность). Аристотель говорит, что энергейя и у движущего и движущегося одна и та же, как одним и тем же является подъем и спуск. То есть — использует ту же самую физическую аналогию, что и Юнг («уклон»), но, конечно, имеет в виду все четыре вида перемен.
К этому стоит добавить, что и всегда между двумя противоположными состояниями (А и В) лежит действие (энергейя), которое можно рассматривать с точки зрения действительности (энтелехейи), а можно — с точки зрения возможности (динамис). Каждый из этих способов имеет свои преимущества и недостатки, каждый является выделением одной стороны из целостности энергейи.
Но что есть энергейя, если взять ее как целое, единство? Она есть то, что развертывает возможность в действительность, то есть делает реальное реальным. Понимать и описывать это можно по-разному. Но в любом описании необходимы две противоположности, объединяемые неким субстратом, подлежащим, свитком, который — раз-вивается. На этом свитке — сценарий развития, который может быть чем угодно: судьбой человека, мифом бога, алгоритмом роста растения, нотами симфонии, историей народа, эволюцией такого-то вида бабочек, течением болезни, маршрутом путешествия... В каждом из этих случаев разворачивается целостный процесс — от начала к завершению, цели.
Самого Аристотеля Юнг скорей всего не читал, а знал его через искажающие интерпретации своих учителей позитивистов. Потому и пытался понять его энергетику и финализм через физику Нового времени (слишком однобокую, сводящую все к материальными явлениям, заточенную под измерения). Но он не был упертым позитивистом. Уже с давних пор Юнг понимал энергию не только как движущую силу физических процессов, но и как движущую силу процессов смысловых, как алгоритмику развития, оставляющего на своем пути символы (вспомнить хоть его раннюю книгу «Метаморфозы и символы либидо»).
Я сейчас начерно скажу, что психическая энергия — это единство смыслового и физического (в аристотелевском понимании). А детали — в следующий раз. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете