В 1926 году Юнгу был сон: «Дело происходило на юге Тироля. Шла война. Я находился на итальянском фронте и пробирался в тыл вместе с каким-то невысоким крестьянином в его телеге. Кругом рвались снаряды, и я понимал, что нужно ехать как можно быстрее, поскольку оставаться там опасно. Нам предстояло проехать по мосту через туннель со взорванными сводами. В конце туннеля неожиданно открылся освещенный солнцем пейзаж, и я узнал окрестности Вероны. Внизу раскинулся сияющий солнечный город. Мне сразу стало легко. Дальше мы двигались по зеленой, цветущей ломбардской равнине… В конце дороги я увидел огромных размеров господский дом — по-видимому, замок какого-то итальянского аристократа. Он представлял собой типичное поместье с множеством хозяйственных строений. К замку через обширный двор вела аллея. Мой маленький возница и я, — мы въехали в одни ворота и, проехав немного, наткнулись на другие: справа от нас был фасад господского дома, слева — хозяйственные пристройки… Когда мы оказались посреди двора, прямо перед главным входом, все ворота вдруг с грохотом захлопнулись. Возница спрыгнул с телеги и крикнул мне: "Теперь мы заперты в XVII веке". "И вправду, — подумал я. — Но что мы будем здесь делать? Мы оказались в плену на целый год". И тут же явилась спасительная мысль: "Ничего, ведь через год мы отсюда выберемся"».
Сон был непонятен, лишь потом выяснилось, что он указывает на алхимию. Напомню, что первоначальные представление о сущности алхимии Юнг получил в 1928 году из китайского трактата «Тайна Золотого цветка». Прочитав его, он решил глубже изучить предмет, ради чего обратился к одному мюнхенскому букинисту с просьбой сообщать обо всех попадающихся ему алхимических книгах. И вскоре получил от него «Искусство добывания золота». Эта книга, изданная в 1593 году, представляет собой собрание классических латинских текстов по алхимии. Впоследствии Юнг воспоминал:
«Рассматривая рисунки в ней, я каждый раз удивлялся: "Боже правый, какая чушь! Понять это невозможно". И все-таки то и дело обращался к ней, решив в конце концов заняться ею более обстоятельно. Я посвятил книге целую зиму, и вскоре чтение увлекло меня. Причем текст по-прежнему казался мне абракадаброй, но иногда попадались фразы и целые абзацы, вполне доступные и вразумительные, до меня дошло, что все дело в символах, что это именно те символы, смысл и значение которых служили основой моей работы все предыдущие годы. "Да это ж фантастика, — думал я. — Я просто обязан научиться понимать это". Теперь я с головой ушел в алхимию, и садился за книгу, едва только у меня появлялась свободная минута. Однажды, когда я сидел над текстами, мне внезапно вспомнился сон о "ловушке в XVII веке". Наконец-то его значение прояснилось. "Так и есть. Теперь я обречен штудировать алхимию"».
Правда, штудировать ее пришлось не год, как предполагалось в том сне, а гораздо дольше. Только на то, чтобы начать понимать общий смысл алхимических текстов потребовалось лет десять. Дело в том, что эти тексты написаны на особом жаргоне, который еще надо было расшифровать. Фактически Юнг работал как филолог, подбирающий ключи к неизвестному языку. Сначала он обнаружил, что какие-то выражения (типа: «solve et coagule», «unum vas», «lapis», «prima materia», «Mercurius») встречаются в текстах значительно чаще, чем другие, и сообразил, что это ключевые слова, которые позволят понять и все остальное. Но что они означают на деле (перевод-то известен: «разлагать и соединять», «сосуд», «камень», «первая материя», «Меркурий»), все равно оставалось непонятно. Пришлось составлять специальный словарь, рассматривать эти речения в разных контекстах… Так мало-помалу язык алхимических книг (а их у Юнга набралась целая библиотека) был разгадан.
И тогда отчетливо проступило сходство алхимии и аналитической психологии. Юнг даже в конце жизни этому удивлялся: «Опыты алхимиков были в каком-то смысле моими опытами, их мир — моим миром. Открытие меня обрадовало: наконец-то я нашел исторический аналог своей психологии бессознательного и обрел твердую почву. Эта параллель, а также восстановление непрерывной духовной традиции, идущей от гностиков, давали мне некоторую опору. Когда я вчитался в средневековые тексты, все встало на свои места: мир образов и видений, опытные данные, собранные мной за прошедшее время, и выводы, к которым я пришел. Я стал понимать их в исторической связи. Мои типологические исследования, начало которым положили занятия мифологией, получили новый толчок. Архетипы и их природа переместились в центр моей работы».
Чтобы понять, почему Юнга волнуют гностики и их связь с алхимией, следует вспомнить, что своего виртуального учителя Филемона он считал гностиком (и его «Наставления мертвым» издал под именем реально жившего гностика Василида). Над «Красной книгой», в которой действует маг Филемон, Юнг продолжал работать вплоть до 1928 года, когда Рихард Вильгельм прислал ему «Тайну Золотого цветка», где содержание «Красной книги», по признанию Юнга, «воплотилось в реальность». Но это — реальность архетипов, а доктора интересовали еще и конкретные исторические связи. И вот они открылись: «Традиция, идущая от гностиков, казалась мне прерванной... Лишь приступив к изучению алхимии, я обнаружил, что она исторически связана с гностицизмом, что именно благодаря ей возникла определенная преемственность между прошлым и настоящим».
Итак, ухватив смысл алхимии, Юнг стал лучше понимать и то, что он назвал «встречей с бессознательным», то есть — видения, которые одолевали его в период между 1913 и 1917 годами и отобразились в «Красной книге». Об этом времени он воспоминал: «Записывая свои фантазии, я не мог отделаться от ощущения, что с бессознательными образами происходят разного рода превращения. Но только благодаря алхимии я осознал, что бессознательное — это процесс и что отношения между "я" и бессознательным есть, собственно, превращение — или психическое развитие». На индивидуальном уровне этот процесс проявляется в снах и фантазиях, а в коллективной жизни — в виде трансформаций символов религии и культуры. Юнг заключает: «Исследование этих индивидуальных и коллективных изменений позволило мне осмыслить суть алхимического символизма и прийти к центральному понятию моей психологии: к процессу индивидуации».
Сон, с которого я начал настоящий экскурс, явно указывает на глубинные перемены, которые должны были произойти с Юнгом, прежде чем он достигнет понимания алхимии. А точнее сказать, сон указывает на один из этапов процесса индивидуации. Как мы знаем, этот процесс начался еще в детстве: изготовление секретика (этой младенческой алхимической реторты), появление «Номера 2» и так далее. Позднее процесс дал себя знать в период «встречи с бессознательным» и продолжался в дальнейшем. Некоторые из этапов процесса индивидуации Юнга мы разбирали, говоря о шаманской болезни, о посвящении, о строительстве башни, о Ливерпульском сне и его последствиях, об обстоятельствах знакомства с «Тайной Золотого цветка». И всякий раз, прослеживая эти этапы, мы обращали внимание на двойственность, на антитезы, которые требуют синтеза.
В сне, напророчившем Юнгу погружение в мир алхимии, эта двойственность тоже заметна: поездка вдвоем с маленьким возничим (в этой связи можно вспомнить дикаря, вместе с которым Юнг убил Зигфрида); тоннель (или мост), разделяющий два мира; господский дом и хозяйственные постройки — двойственность внутри замка (вспомним две башни в Болллингене). Но все-таки в этом сне разделение надвое выражено не так отчетливо, как в серии снов, которые Юнг видел несколько раньше. И которые тоже предвещали занятия алхимией: «В снах я видел рядом с моим домом другой — неизвестную мне пристройку или какой-то флигель. И каждый раз меня удивляло, почему этот дом мне не знаком, ведь я несомненно бывал там. Наконец мне приснился сон, в котором я зашел туда и обнаружил прекрасную библиотеку, в основном книги XVI и XVII веков. Толстые фолианты в переплетах из свиной кожи стояли вдоль стен, в некоторых из них я нашел странные гравюры с изображением диковинных символов, каких прежде не видал. Тогда они были для меня загадкой, и только много позже я узнал, что это были алхимические символы».
Примерно такими символическими гравюрами проиллюстрирован книга Юнга «Психология и алхимия» (1944), которая увенчала его многолетние исследования алхимии, а заодно и завершила и процесс «встречи с бессознательным». Юнг сам говорит, что в «Психологии и алхимии» он «смог обратиться к собственному опыту 1913 — 1917 годов». И поясняет: «Процесс, переживаемый мной в те годы, соответствовал процессу алхимического превращения, о котором и шла речь в этой книге».
Вообще-то, к моменту ее публикации наш герой уже выпустил ряд текстов, посвященных алхимии: «Дух Меркурий», «Видения Зосима», «Парацельс» и другие. Но «Психология и алхимия» стала поистине переломной работой, поэтому остановимся немного на ней. Книга состоит из трех частей, по сути — отдельных текстов, общей темой которых является алхимический аспект развития Самости. Первая часть называется «Введение в проблемы алхимии» и создает основу для объединения двух последующих частей (выросших из докладов, ранее прочитанных на семинарах в обществе Эранос). В одной из этих двух частей («Символизм сновидения и его связь с алхимией») на материале снов и видений одного пациента представлен процесс индивидуации. А во второй («Религиозные идеи в алхимии») рассмотрены тексты разных алхимиков, проанализированные фактически как единое видение, растянутое на столетия. В обоих случаях перед нами процесс психического развития, но в первом случае он прослежен в личном плане, а во втором — в историческом.
Юнг игнорирует вещественный аспект производства золота. Такую алхимию он вслед за многими старыми мастерами называл шарлатанством. А истинной алхимией считал внутренний процесс индивидуации, в ходе которого трансмутирует не вещество, а нечто психическое (то, что я описывал как парадоксальную символьную субстанцию, и что алхимик мог бы назвать «prima materia»). Тут следует вспомнить, что в китайской алхимии (с которой начал Юнг) существует разделение на внешнюю алхимию (когда «пилюля бессмертия» готовится в каком-то внешнем сосуде, а потом принимается внутрь) и внутреннюю алхимию (когда зародыш бессмертия выращивается внутри самого человека при помощи особых упражнений и медитаций).
В западной алхимии такого разделения нет, но Юнг исходил из предпосылки, что лабораторная алхимия — это не только манипуляции с веществом, но и работа над психикой (медитация над внешним процессом в реторте, меняющая внутреннее состояние медитирующего). В «Психологии и алхимии» это выражено так: «Я склоняюсь к тому, чтобы признать подлинной причиной развития алхимии не философскую доктрину, но личные проекции исследователей. Я думаю, что во время своего химического эксперимента оператор испытывал определенный психологический опыт, который проявлялся в нем как особое поведение химического процесса. Поскольку это был вопрос проекции, он, естественно, не осознавал, что полученные результаты не имели ничего общего с материей как таковой (как мы ее понимаем теперь). Он трактовал свою проекцию как свойство материи; но то, что в действительности исследовалось, было его бессознательное».
Итак, в текстах старых алхимиков отражаются преобразования психики (как и во снах какого-нибудь современного человека). О том, что представляют собой эти преобразования, мы говорили на протяжении целого ряда экскурсов, начиная с момента знакомства Юнга с «Тайной золотого цветка». И, обсуждая процесс перемен, в первую очередь обращали внимание на соединение противоположностей (син и мин, сознания и бессознательного), каковое соединение порождает парадоксальную символьную стихию (син-мин), в которой зреет «зародыш бессмертия», то есть — происходит процесс индивидуации, становление Самости.
Поскольку в упомянутых экскурсах я уже сформулировал проблему синтеза противоположностей в общем виде, повторять здесь то же самое на конкретных примерах из западной алхимии — излишне. Обращу внимание на одну только особенность этой алхимии: синтез противоположностей предстает в ней в виде священного брака (иерогамии). Юнг констатирует: алхимия «ведет в крайней фазе работы к объединению противоположностей в архетипическую форму hierosgamos или "химической свадьбы". Здесь крайние противоположности, мужское и женское (как в китайском Ян и Инь) сливаются в единство, очищенное от всякого противостояния, и потому неразрушимое». Это «неразрушимое», разумеется, не вещественное золото, а нечто вроде нетленной первоматерии (из нее же, по-видимому, состоит и «бессмертное тело» даосской внутренней алхимии). И достигается это неразрушимость не столько путем нагревания, выпаривания и прочих процедур, сколько методом имагинации и медитации. Которые, конечно, не есть просто воображение и размышление (бессильные грезы), но — то, что реально действует:
«Мы должны рассматривать эти процессы не как нематериальные фантомы, которые удобно считать картинками фантазии, но как что-то материально-телесное, "тонкое тело", полу-духовное по своей природе. Во времена, когда еще не существовало эмпирической психологии, должно было проявиться подобное овеществление, ибо бессознательное в активном состоянии проецируется на материю — так сказать, обращается к человеку снаружи. Это гибридный феномен, наполовину духовный, наполовину физический, овеществление, которое так часто встречается в психологии примитивов. Imaginatio, или акт воображения, был, таким образом, актом физической активности, который мог воздействовать в течение периода материальных преобразований, вызывал их и, в свою очередь, подвергался их влиянию. Таким образом, алхимик общался не только с бессознательным, но и с именно той субстанцией, которую надеялся преобразовать с помощью силы воображения».
Это заставляет нас вспомнить о психофизической проблеме, которая, как мы отмечали, принципиально неразрешима с точки зрения современной науки, поскольку наука базируется на положении Декарта о существовании двух несводимых друг к другу субстанций — материальной и духовной. Но для алхимии никакой такой проблемы просто не существовало. То есть алхимик, конечно же, видел разницу между ментальным и материальным, но он вовсе не считал, что это две несовместимые субстанции. Наоборот, он как раз старался соединить дух и материю. Так было всегда. Так было и в XVII веке, когда жил Декарт, а алхимия достигла наивысшего расцвета. Но когда алхимики начали прислушиваться к философам, вроде Декарта, алхимия стала клониться к закату и мало-помалу превратилась в обычную химию.
Юнг вскрывает самую суть классической алхимии, когда говорит: «В те времена не было различения типа "или-или", но существовала промежуточная область между разумом и материей, т.е. психическая область тонких тел, чьи свойства проявляли себя как в ментальной, так и в материальной форме. Это единственное, что придает смысл алхимическому мышлению. Очевидно, существование такой промежуточной области приводит к внезапной преграде в тот момент, когда мы пытаемся изучать материю саму по себе, вне всех проекций; и эта промежуточная область остается несуществующей, пока мы верим, что знаем что-нибудь определенное о материи или о психе. Но когда физик прикасается к "нетронутой, недоступной области", а психолог вынужден согласиться с фактом существования иной формы личного бессознательного — другими словами, когда психология слишком близко приближается к непроницаемой тьме, тогда промежуточная область тонких тел оживает вновь, а психическое и физическое еще раз сливаются в неразличимом единстве. Сегодня мы очень близко подошли к этому решающему моменту».
Имеется в виду, что открытия квантовой физики и аналитической психологии позволят проникнуть в эту «промежуточную область». Но до сих пор этого не произошло. И не произойдет до тех пор, пока не будет, как минимум, понята принципиально парадоксальная (с точки зрения обыденного сознания) природа этой промежуточной области (или, как мы здесь говорим, пограничной системы АВ). В алхимии Юнг увидел модель, при помощи которой удобно исследовать эту парадоксальную область. Действительно, продукт алхимического синтеза — не есть нечто только материальное или только ментальное, это особая сфера воплощения единства противоположностей. Юнг: «Место или среда воплощения — это не разум и не материя, а та промежуточная область реальности, которая может быть выражена адекватно только с помощью символа. Символ не абстрактен, и не конкретен, ни рационален, ни иррационален, ни реален, ни нереален. Он всегда есть и то и другое». То есть — парадоксален.
Вообще, понятие парадокса занимает ключевое место в «Психологии и алхимии». Уже во «Введение в проблемы алхимии» можно прочесть: «Как это ни странно, парадокс является одной из наших величайших духовных ценностей, тогда как единство мнений есть признак слабости. Поэтому религия становится внутренне обедненной, если теряет или смягчает свои парадоксы; но их приумножение обогащает, потому что только парадокс ведет к максимально верному пониманию полноты жизни. Отсутствие неясности и противоречий односторонне и потому непригодно для выражения непостижимого». Это сказано в связи с попыткой алхимически описать Самость, «которая объединяет уникальность с вечностью и индивидуальное с универсальным. Самость — это объединение противоположностей par excellence».
В традиционных религиях архетип Самости выражается в фигурах Христа, Пуруши, Будды и так далее. «Но ни один из этих персонажей не исчерпывает неопределимую природу архетипа. Совершенно непостижимо, что существуют какие-то конкретные образы, способные выражать архетипическую неопределенность. Поэтому я считаю себя обязанным дать соответствующему архетипу психологическое наименование "Самость" — термин, который, с одной стороны, достаточно конкретен для того, чтобы передать сущность человеческой целостности, а с другой стороны, достаточно неопределен, чтобы выразить неописуемую и неопределяемую природу этой целостности. Парадоксальные качества термина отражают тот факт, что целостность включает в себя отчасти сознающего человека, отчасти — бессознательного. Но мы не можем определить или указать эти границы».
Такое описание Самости по сути отождествляет ее с Абраксасом, богом над Богом и Дьяволом. Но это значит, что Самость — есть, в том числе, нерушимое единство абсолютного добра и абсолютного зла. Добровольно стремиться к такому единству — безумие. Ведь в парадоксальной системе то, что ты считаешь добром, может обернуться реальным злом для тебя. И наоборот: то, что кажется злом, может оказаться величайшим добром. Впрочем, вряд ли эти этические понятия имеют какое-либо значение в области Самости, где все противоположности тождественны. Однако эти понятия определенно имеют значение в расколотом надвое мире субъекта. Мы в этом сейчас убедимся.
Несмотря на то, что основные положения «Психологии и алхимии» не были чем-то совершенно новым для Юнга, для публики книга стала событием. И способствовала признанию научных заслуг ее автора в Швейцарии (с мировым-то признанием все было в порядке). В 1943 году Юнг был избран почетным членом Швейцарской академии наук (это совпало с окончанием «Психологии и алхимии»). В 1944 году в Базельском университете специально для Юнга была создана должность куратора медицинской психологии. Это было как бы новым обретением официального статуса (от которого аналитик отказался, когда ставил над собой эксперимент «встречи с бессознательным»). Так выглядел внешний успех. Но и для внутренней жизни Юнга «Психология и алхимия» стала символом достижения некоей существенной цели, окончания важного этапа жизни...
И в то же самое время происходило совершенно другое. В начале 1944 года Юнг сломал ногу (перелом был какой-то особо болезненный), а потом вскоре — тяжелейший инфаркт. Достигнув вершины успеха, Юнг, будто чьей-то властной рукой, был вырван из жизни. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
![Аллегория психического союза противоположностей. [Стихи: «О, Луна, заключи меня и объятия, / Будь так же сильна, как я. прекрасный ликом / О, Солнце, сияй всеми лучами, известными человеку / Ты необходимо мне как петух курице»] – Rosarium philosophorum (1550). Картинка иллюстрирует «Психологию и алхимию»](/UserFiles/Image/DavydovO/Jung/31/Ps_Alh_167.jpg)
Вы можете