Тревожная утром Марьюшка, Князь с семейством, дружина, кони – все вышли встречать меня перед возвращением в деревню. Доспехи на Князе готовы были зазвенеть свадебными бубенцами. Клен, под которым стояли они, являл собой все времена года сразу. Внизу его листья были ярко зелеными, выше переливались желтизной, крона была голой; хотелось дорисовать над ним снежинки. В травах возились насекомые; из деревни протяжно прокричал петух. Но о чем каркает мудрый ворон над моею головой, и почему в деревне завыли псы при моем приближении, и чем так тревожно пахнет воздух? Испуганной псиной? И сурово было лицо Князя, будто не на природу он вышел из села родного, а на работу с похмелья:
- Вина на тебе, свет Владимир, такая, что дальше и некуда. Разве что золотой цветочек сорвать. Закрома Родины при твоем попустительстве разорили!
- Так Родина их охранять поставлена…
- Родина виноватой не бывает! С Эдуарда спрос маленький – он ученый человек, вроде юродивого. Ты один и виноват!
- Исправлю…
- А Черного Брона кто уморил? А он Царьград видел! Скоро совсем мало среди нас таких останется! Издали правда видел… Если поближе подойти по нам византийский огонь пускали… Но город славный!
- Сам умер. Пожилой человек, перегрелся…
- Не рехнулся ль молодец, хотя с виду удалец? А еще дочь мою ненаглядную на реку Золотую водил – девку на выданье! Кувыркались вы с нею там…
- Так не в жениховском же плане…
- Если ты, песий сын, - совсем разгорячился Князь, - еще хоть раз Потворочку мою, дитятко мое дроченое, балованное да лелеянное пальцем тронешь, смерть тебя ждет, не будь я здесь Князем киевским! И да простит меня царь Владимир!
- Чего мне ее трогать, у меня Марьюшка есть…
- Значит тебе до моей дочери – красавицы, уж и пальцем дотронуться противно?
- Отчего же, - засмущался я и куда-то потрогал счастливую и смущенную Потвору. Марья закрыла лицо руками. Все-таки странные нравы у них в сказочном мире подземном, если дал человек клятву, то исполнит, хоть трава не расти. Выхватил Князь меч из ножен и на меня надвигаться стал. «Защищайся», - ревет. А я нет, чтоб за дочкой его спрятаться, пока отойдет настроение его… я и вправду защищаться начал. Алешу, думаю, Поповича победил, что мне Князь! Увы, я еще плохо овладел искусством фехтования. И вонзил Князь в меня оружие булатное. Я умер.
Текст Ольховского
- Плотский человек, а не приходила ли тебе мысль, что мы находимся в мире мертвых?
- Лишь в тот момент, когда мы пришли к Охальнику, а там лежат люди. Мертвые? Веещак занес сюда инфекции, подумалось мне, к которым давно адаптировалось население современности, но такие инфекции особенно опасны для изолированных цивилизаций. Лишь когда кто-то из них на печи потянулся…
- Я не о том. Мир подземный. Люди многие доисторические, Князь, например. Другое или все то же солнце… звезды. Лишь оглядев мертвого Владимира Веещака, я окончательно понял, что это не так. Не может же быть мир мертвых для мертвых этого мира! Нет, я против такого образа смерти… Узнал стало быть Володя ответ на свои загадки, знает теперь, куда едет тюрьма на допросах, подо что целует волшебный карп Марью в губы и куда улетел на бомбардировщике Евгений Петров! А как Искусница над ним слезы лила! Я уж подумал, что ее слезы и есть живая вода, а остальное выдумки… Мне ведь всегда казалось, что человек создан для счастья, как страус для полета. Не создан, не приспособлен в общем!
- Да, теперь княжью дочь долго никто пальцем не тронет.
- Как дуалистично уклоняться от взоров и игрищ столь привлекательной особы. Впрочем, в каждом гитарном проигрыше может быть и гитарный выигрыш…
- Помнишь, Гений, как она пришла звать нас на хоровод, а мы понеслись от нее сломя голову…
- Что было воспринято ею как игра в горелки…
- Если б не споткнулась по пути, точно б осалила.
- Я запамятовал, Плотский человек, как стало известно, что именно она дала Искуснице испить с устатку холодного термояда?
- Так она постояла у места дуэли недолгой, да и завыла. Марья слезы льет, эта голосит, да не просто так, а словами. Дружина аж ушла; и Князя увела с собой, чтоб девок в угаре боевом не порюхал.
- Да как говорил наш знакомый голубой хирург из другой Москвы: «Путь к сердцу мужчины лежит через кишечник». И лишь благодаря твоей любознательности мы смогли?
- … осознать, что нравятся ей новые мужики. На привычных селян смотреть постыло, да на то и княжна, чтоб от односельчан нос воротить, а тут то Веещак приплыл, то ты в костюме. Вот в ней и заиграло.
- А какой был смысл Марью к Алеше привораживать, если Веещак в тюрьме?
- Дикие девки! А вдруг думают не в тюрьме, а у стола Кущеева на Горыни. Полное отсутствие европейского рационализма!
- Зато как горели у этой Потворы глаза и щеки, когда я говорил жителям сказ…
- Видно, надеялась ты опять про нее скажешь. Перескажи еще раз вступление, уж слишком во мне билась там озябшая дрожь.
- Дорогие моему сердцу друзья – крепкие братья и милые сестры, которых у меня не было в верхнем мире; уважаемый Князь со чадами твоими и домочадцами! Пока смирные волы мерно тащат солнце к золотому челну, в котором оно усядется спать, закрома Родины опустели и напасти надвигаются на Москву… И помните, что бонус это такая гадость, что хуже и на Горыни не найдешь!
- В общем не пожалеем ни добра ни жен ни живота своего на пополнение закромов!
- И как они хорошо мне внимали, когда я перешел к былине: «Мне дали двадцать лет тоски и скуки. Провален взлом системы изнутри. Мой срок отмотан. Вот вам бонус в руки. Сперва берем Манхэттен. Потом берем Берлин.
- О, здесь ты уже перешел на песенный мотив.
- И как получалось?
- У нас с тобой, Гений, единый внутренний слух. Конечно не во всем, но в пении. Я пел что-то вместе с тобой.
- А не заметил ли ты реакцию этой княжны, когда я исполнил «О, ты любила меня битым. Теперь боишься, что я мог победить. Тебе б немножко дисциплины и ты смогла б меня остановить. О ночь за ночью: «Дай начать мой труд!» Как я молил… Сперва берем Манхэттен. Потом берем Берлин».
- Мне кажется, она подошла и нерешительно пощупала нас за ногу.
- И тут я спел, кажется, обратив свой взор к Князю: «Мне не по душе твой бизнес, дядя. Мне не по душе ни крэк, ни винт. Не греет, что сестренка стала блядью. Сперва берем Манхэттен, потом берем Берлин».
- Да на сестренке она отошла, кокетливо надув губки, а в толпе зароптали. Хорошо Карл Иванович, видно, правильно Князю песню разъяснял. Князь даже рукой махнул: правильно, дескать. А что было в конце песни?
- «За штучки, что прислала - вот спасибо! Фанерный контрабас и бабуин»… нет, это не в конце еще, в конце там: «Помни меня: я жил не ради славы. Помни меня: чемодан твой нес один. Но это – День Отцов, и каждый ранен. Сперва берем Манхэттен. Потом берем Берлин».
- В общем, песнь им понравилась больше сказки. Спасибо отцу Василию и австралийцу Коэну; может эта Австралия ближе к Руси подземной чем, скажем, Австрия! В этот раз в дегте да пуху не изваляли. И про хамский бизнес пришлось объяснять, что это вроде, если ваших милок одновременно грязью целебной и сметаной вымазать и в таком виде усадить на кол.
- И Князь добавил что-то насчет того, что уж слишком закатные страны любят нас битыми.
- Ну да! Сам Веещака угробил в запале и про закатные страны рассуждать!
- А помнишь, Плотский человек, как на следующий день после дуэли в Млечное Удолье прискакал бешеный конь. Большой, строевой, мощный бил копытами, ржал, вставал на дыбы. Боялись все его окрест. Лишь Марья Искусница спокойно подошла к дикому животному и увела его.
- И послушался ведь!
- Она его к телу Веещака повела. Он ведь так на околице и лежал, только прибрала его Марья ветвями еловыми.
- А тут и сеструха ее пришла, будто чуяла, а может соcкучилась.
- Запрягли они того коня в санки на колесах, положили в них покойника и уехали хоронить.
- Еще заяц вокруг скакал, желтый, азиатский что ли, блестит самоваром.
- Еще птицы в тот день на юг потянулись… На какой юг? На север может… Полетели куда-то клиньями да косяками. Гуси-лебеди…
- Странные породы тут у них.
- А мы не интересовались с тобой, где собственно упокоен наш товарищ по прыжку в преисподнюю, то есть в котлован на Беговой?
- Как же, неужто запамятовал? Сколь раз у Марьи спрашивал, где могилка. А она нос воротит, ни ответа ни привета.
- Так и не знаем, а ведь он нас от Кощея спас немного…
- Почему, вроде знаем. У сестры ее выведал. Где похоронили, ее спрашиваю, а она и отвечает, - в омутину у болота кинули. И улыбнулась одними губами бледными.
- Дикие нравы здесь. И то понятно, кладбища то нет.
- Даа… А когда ты им про проект Манхэттен с Берлином пел, у тебя не было опасения, что они нас как Володеньку ножиком большим – мечом?
- Было... Интересно, привязали они к ногам Владимира последний подарок?
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете