Даня Шеповалов Версия для печати
Таба Циклон (20) - Таба Циклон (2.)

Начало см. здесь / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8 / 9 / 10 / 11 / 12 / 13 / 14 / 15 / 16 / 17 / 18 / 19

20

Я смотрю в сторону берега, куда указывает его рука. В сумерках, в которые уже успело погрузиться побережье, горит костер. Вокруг него танцуют люди в блестящих черных гидрокостюмах с аквалангами, к спинам их позади баллонов привязаны какие-то большие мешки. Время от времени то один, то другой аквалангист наклоняется спиной к костру, подпаливая свой мешок.

— Кто это? — спрашиваю я старика, но его уже нет рядом.

Мешок срывается со спины очередного аквалангиста. Визжит и выпрыгивает из костра, опалив шерсть. Это какое-то животное. Оно ныряет в воду и быстро плывет ко мне. Мои глаза становятся все тяжелее. Мысли путаются и теряются, натыкаясь друг на друга, а потом и вовсе исчезают, постепенно растворяясь в морском воздухе, пахнущем грозой и жженой шерстью.

Главное — не думать ни о чем, и тогда обязательно приходят сны, где бы ты ни находился. Сны. Сладкие и тягучие, как патока. Сны и дежавю сделаны из одного и того же. Бывает так, что во снах вспоминаешь другие сны, которые видел раньше. Иногда этих воспоминаний очень много, они быстро сменяют друг друга и, хватаясь за них, ты пытаешься добраться до чего-то важного. Ты кричишь «Вот оно!» и можешь дотронуться до него рукой, и, когда тебе остается совсем чуть-чуть — ты просыпаешься. То, о чем ты догадывался всегда, просто не мог назвать нужными словами, исчезает, оставляя лишь ощущение пережитого мгновения ясности и смутного обещания вернуться еще раз. Нужно научиться задерживать дыхание. Нужно нырять глубже...

— Привет, говнюки! — медленно, по буквам читает Яночка.

Я слышу как блюдце скользит по доске. Я лежу в темноте под одеялом.

— Киска, а это точно Курт Кобейн? — спрашивает Сидней.

Блюдце останавливается на очередной букве.

— Я, — читает Яночка.

— Ну, хорошо. Тогда как ты выглядишь?

— Как му…муж… Как мужик! Он выглядит как мужик.

— Кто его убил, — говорит Сидней, — спросите, кто его убил?

— Кто тебя убил?

— И… — читает Анечка, — идите на хуй!

— Какой-то грубый Курт, — говорит Яночка, — хамит, как грузчик. Давайте кого-нибудь другого вызывать.

— Давайте. Только вот кого? Может быть, Святого Августина?

— Уолта Диснея, — предлагает Сидней.

— Да ну, он в прошлый раз говнился еще хуже Курта!

«Твои объятья тщщ-тха-тха», — радио захлебывается в полосе прокрутки.

Мне в ноги утыкается мокрым носом Пуфик, наша маленькая глупая такса. Он вцепляется зубами в ватное одеяло, но я прогоняю его. Мне жарко, а в голове клубится тупой сияющий туман — так бывает, когда проспишь весь день. Одеяло и простыня мокрые от пота, я сгребаю их в большой мятый ком, а сам сажусь по-турецки на матрас и пытаюсь прийти в себя.

— Блин, куда Ритка пропала? — нервничает Яночка.

— Наверное, Папаша не хочет делиться вином, а она его разводит.

— А почему он не хочет делиться? — удивляется Сидней. — У него же там целая бочка. И кстати, откуда она вообще взялась в подвале?

— Этого никто не знает. Мне даже кажется, он ее материализовал силой мысли, когда в копилке Тимы закончилась мелочь. Или телепортировал откуда-нибудь. В экстремальных ситуациях у людей иногда открываются такие способности.

— Анька, посмотри, что там с супом…

На нашей веранде пахнет дождем. Второй этаж, несколько бетонных плит, брошенных на ржавый металлический каркас; старые провода, замотанные синей изолентой, тянутся вдоль опор внутрь дома. А вот и наше жилище в стиле «деструкционизм». Так Рита представляет его своим любовникам. Риты здесь нет, зато остальные на месте: Анечка помешивает что-то в большой кастрюле; Яночка лежит на животе перед ноутбуком и придирчиво рассматривает себя в карманное зеркальце, пока Сидней гладит ее подколенку и касается губами подушечек пальцев на ногах.

— Киска, дай я еще разок сыграю! — говорит Сидней.

— Отвали! — отмахивается Яночка. — Ты своими мародерами весь Инет уже потратил! А Киске до среды нужно написать курсовую.

— Ты же еще тему даже не придумала! — говорит Анечка.

Она вынимает из раковины мокрую обгоревшую прихватку, выжимает ее и вешает сушиться. Пахнет жженой тряпкой…

— Вы чем тут занимались вообще? — спрашиваю я, протирая глаза. — Мне какая-то дрянь из-за вас снилась!

— Охохо! — радуется Анечка. — Вот он, наш герой!

— Кулака и туалета… — добавляет Сидней, направляясь к плите. — Старик, ты заснул сразу же, как они приехали. И еще на Риту успел за что-то обидеться. Хотя она тоже сегодня странная... Кстати, а что тебе снилось? Школа? У меня самые кошмарные сны всегда про школу: что конец года и все проебано так, что даже выгнать меня мало, а можно только казнить на месте.

«Летом листопадные растения теряются в общем великолепии, зато зимой они будут украшением сада», — напоминает нам радио.

— Лучше выключить его из розетки, — говорю я, — здесь нет громоотвода.

Анечка отрывается от плиты:

— Сид, и правда, выключи радио.

— Да ну… — говорит Сидней, — я бы на вашем месте боялся не грозы. Вот этой железной хреновине, на которой держится потолок нашего восхитительного бункера, по моим подсчетам, уже лет десять. Слышите, как она трещит на ветру?..

— Сид, иди в задницу со своими шутками! И не смей вообще выедать курицу из супа, — Анечка дует на ложку, осторожно пробуя жидкость на вкус. — Наверное, нужно еще посолить… Не трогай, тебе говорят! Иди лучше погладь Киску, не видишь, что ли — она скучает…

Услышав это, Яночка ложится на спину, широко расставляя согнутые в коленях ноги. На щиколотке у нее татуировка — крылатая кошка. Яночка медленно сводит и разводит колени, глядя между ними на Сиднея. Тот демонстративно сглатывает слюну.

— Сестренка, а помнишь, мы видели в Гостинке такие классные носочки? — спрашивает Яночка, поглаживая себя кончиками пальцев по животу, — белые с черными полосками… По-моему, они очень подойдут моей загорелой коже!

Сидней смеется:

— Киска, красота, конечно, страшная сила, но после своего вечернего рейда к зеркалу ты ее немножко подрастеряла.

— А что, сильно видно? Некрасиво?

— Да нет, очень даже милые следы ногтей!

— Ну вот… Киска расстроилась…— Яночка переворачивается обратно на живот и прячет лицо в подушку, — она так расстроилась…

— Не расстраивайся, Киска! — успокаивает ее Анечка. — Сейчас уже будет готов суп.

— Киска уже не хочет суп, — говорит Яночка. — Киска хочет сникерс! Сникерс, правда, чересчур греховен, есть что-то греховное в самой его природе, но только он сейчас может поднять Киске настроение…

— Все уже закрыто, — говорит Сидней, — греховного сникерса сейчас не достать.

Яночка отталкивает от себя зеркальце и с тоской смотрит на экран ноутбука. Трет указательным пальцем тачпэд, пытаясь согнать курсором мотылька, усевшегося на дисплей. Ничего не получается: мотылек заснул, и тогда она стряхивает его рукой прямо в стену дождя, за которой желто-красной рябью шелестит осенний лес.

— Ян… — зову я сестру, — можешь в понедельник сказать отцу, что я заболел?

— Но ведь ты здоров! Почему же Киска должна лгать?

— Потому что Ткач и Савельев уехали в Новгород, а без них меня заставят играть в баскетбол.

Я вспоминаю запах пота в раздевалке, линии спортзала, защитную сетку на окне, сменную обувь, расписание уроков, пробирки, дежурства, доску, герань, запах высохшей тряпки и мела... лучше бы я не просыпался.

— Ааа… — улыбается Анечка, — ваша знаменитая команда «Ураган»… Ткач, Савельев и Грез, короли турника и штанги.

Яночка подбирается ко мне, мягко, пальцами и ладонями по бетону, зная, что все за ней наблюдают.

— Киска, конечно, может сказать все, что угодно… — вкрадчиво говорит она, — только вот что ей за это будет?..

— Сникерс.

— И все?

— И я ничего не скажу тете Лизе про игру в «столик».

— Договорились… Детка… — Яночка щелкает меня указательным пальцем по кончику носа.

Синяя заколка в ее волосах. Клац-клац — можно делать ей как клювом птицы. И взгляд: осиный, кусающийся, пронизывающий насквозь; вжжж — и уже просто ледяной; вжжж — и наивный, открытый, снизу-вверх: «Киска не виновата. Ну что она тебе сделала?..» И где-то посреди всего этого притворства — на миг — полоснув по глазам ярко-оранжевым солнцем — то же самое, в сторону чего смотрит Рита на школьной фотографии. Они и правда очень похожи.

— Что? — спрашивает меня Яночка.

— Ничего.

Она берет мобильник и подносит его к губам как микрофон, открывает и закрывает слайдер; тот в ответ взвизгивает звуковым сигналом. Порыв ветра задирает ее клетчатую мини-юбку, так что видны белые трусики с французским пуделем. Она прикрывает юбку ладонью и вполоборота улыбается Сиднею:

— Почему вы все так смотрите на Киску? Ей просто нравится, как телефон звучит в ее ротик.

— А это лучше, чем окунь? — спрашивает Анечка. — Ну, ты раньше любила долго трогать окуня в суши языком.

— Что за глупый вопрос! Конечно, хуже: окуня ведь можно проглотить!..

Они смеются все втроем, а я чешу кожу между пальцами, покусанную комарами. Про окуня и правда смешно, но меня все пока раздражает из-за того, что я не до конца проснулся. По веранде растекается запах куриного бульона и дым только что зажженной зеленой спирали от насекомых; Пуфик шумно копается в полиэтиленовых пакетах с мусором и папашиными бутылками, что стоят на лестнице.

— Сидни, у Киски к тебе предложение… — говорит Яночка, — как к бизнесмену. Давай заключим сделку: ты напишешь мне курсовую… а я за это выполню любое твое желание. Нужно что-нибудь про жизнь современных подростков.

— Вообще любое желание? — интересуется Сидней.

— Разумеется.

Анечка опускается на ковер рядом сестрой и чешет ее за ушком:

— Киска, как ты могла так низко пасть! Неужели твоя лень сильнее твоих убеждений?

— Отстань! Если Киска сама будет заниматься такой чушью, она заболеет и умрет!

— И за курсовую она готова отдать свою драгоценную невинность этому альфа-монстру?

— Киска очень часто сама себя удивляет…

Яночка уворачивается от ласк сестры и выгибается мостиком, лениво царапая согнутыми пальцами воздух.

— Мммм… Про жизнь подростков… — Сидней хмурит брови, изображая напряженную работу мозга, — хорошо, есть две темы!

— Выкладывай!

— Первая. «Гомоэстетика как движущая сила скейт-культуры».

— Совсем дурак, что ли?

— А по-моему, отличная тема, — говорит Анечка, — Киска, ты просто привередничаешь… Это же как раз по нашему профилю!

— Отличная? — с притворной обидой в голосе переспрашивает Сидней. — Для вашего кружка лесбиянок-революционерок она даже слишком шикарная!

— Сам ты кружок!..

— Нет, правда, я уже вижу, как это будет! Главное — успеть закончить до моего отъезда. Киска, пиши под диктовку! «Мы, преподаватели философии, как огрономы завтрашнего дня…» Написала? «Огрономы» обязательно через «о».

— Архитекторы, идиот! — говорит Анечка.

— «Мы, как огрономы, ни в коем случае не должны недооценивать роль гомоэст…»

— Ладно, а вторая какая? — обрывает его Яночка.

— Вторая уже мейнстрим, но для вашего гадюшника сойдет. Тема такая: «Влияние игры QUAKE на развитие творческих способностей у детей». Пиши! «Мы, как огрономы…»

— Сидни, ну как вообще можно быть таким пиздоболом?!

— Он же Сидней-ТиВи, — говорит Анечка, — чего ты от него хочешь?

— Кто? — удивляется Яночка.

— Сидней-TV, — повторяет сестра. — Киска, ты разве не знаешь этой истории? Он Риту покорил тем, что так представился. Она всегда мечтала о живом телевизоре, а тут вдруг появляется наш красавчик, говорит, что он Сидней-TV, канал SPACE, и начинает рассказывать, как нейтронные звезды всасывают солнца в космическом вальсе, и прочие дешевые трюки выдавать. Хотя, он тогда был приличным человеком, не то что сейчас — работал билетером в планетарии и даже хотел в вечернюю школу пойти.

— А меня он связывал, — говорю я.

— Ну-ка, ну-ка, Тим, — интересуется Анечка, — давай-ка с этого момента поподробнее! А то огрономы у него, гомоэстетика….

— Идиотка! — говорит Сидней. — Просто я приходил к Рите, а Тим мучил меня морским боем. Вот я играл с ним в связывание, чтобы он не мешал нашим свиданиям.

— А Рита чем тебя покорила? — спрашивает Яночка.

— А ты будто не знаешь, Киска? — говорит Анечка, садясь по-мужски на корточки и закуривая сигарету. — Чем она всех покоряет…

Молния пробивает ночь, высветив вспышкой всех нас.

«А скажи, ты до сих пор ли влюблен…» — вздрагивает струнами радио сквозь шорох помех.

Где-то вдалеке гудит уходящая электричка, на ощупь пробирающаяся через непогоду. Анечка успевает докурить сигарету и приняться за вторую. Она пускает красивые кольца дыма, которые разбиваются о колышущуюся на ветру занавеску, что прикрывает вход в дом. Анечка умеет все. Пускать дымные кольца, открывать зажигалкой пиво... Она смотрит, как ее сестра подбирается к Сиднею: точно так же, как ко мне недавно.

— Ты грустишь? — спрашивает его Яночка.

— Нет.

— Не грусти!

— Я не грущу… Это просто меланхолия, Киска.

Яночка обнимает Сиднея за плечи.

— Киска любит тебя.

— Я знаю.

— Не грусти! Пожалуйста! Ты очень хороший, ты же сам знаешь. Не грусти! Это было давно, забудь.

— Я не грущу, Киска…

— Представь лучше что-нибудь хорошее. Когда мне грустно, я всегда так делаю. Знаешь, что я представляю?

— Знаю, Киска. Minicooper.

— Да-да-да. Он так зовет меня! Мини-купер, мой любимый малыш мини-купер, он будет так ласково урчать своим моторчиком. Я буду его любить! Я уже вижу, какого он цвета: он желтый. Он будет меня везде возить и играть мне музыку. Малыш! И он будет возить Киску, если она вдруг проснется посреди ночи и ей захочется полакать где-нибудь молочка.

— Киска, завтра у тебя будет твой малыш. Ты одна у меня осталась…

— Вот видишь, незачем грустить. А о чем ты мечтаешь?

— В том-то и дело, Киска, что уже ни о чем.

— Даже о Киске?

— Ох ты, блин, — как-то неестественно весело говорит Анечка, — может, вас оставить ненадолго? Сид, надо было раньше сказать Киске, что ты Сидней-TV. Она ведь тоже выросла в обнимку с телевизором.

— И с кошкой! — говорит Яночка. — С телевизором и с кошкой… Сидни, почеши мне, пожалуйста, спинку… Знаешь, Киске очень нужен хозяин. Она так устала быть бездомной.

— Я твой хозяин, Киска.

— Да, но ты ведь скоро снова улетишь. Ты должен найти Киске нового хозяина, который будет гладить ее, чесать спинку и животик, целовать лапки. Он будет покупать ей вкусный корм из ягнятины и завязывать разноцветные ленточки на шее… А ты сможешь иногда приезжать и забирать Киску на выходные…

Анечка теребит две сережки в ухе. Я знаю, что ничего хорошего это не предвещает — последний раз, когда она делала так, папашина бутылка с клюквенной наливкой полетела о стену, и там надолго осталось красное пятно в форме кричащего женского лица со вздыбленными волосами. Cледом в ход пошли и цветочные горшки: когда Рита вызвала милицию, пол у нас был покрыт ровным слоем утоптанной земли с вкраплениями глиняных черепков.

— А во время течки Киска будет жутко вопить, и в нее придется кидаться тапком, — холодно говорит Анечка, — готовься, толстячок…

— Не придется, — говорит Сидней, — я уверен, Киска приятно мяукает. Киска вообще очень приятная и смешная. Я помню, когда показывали программу про визажистов, она сразу говорила, что хочет стать визажистом. А потом она еще хотела быть гонщиком «Формулы-1», парикмахером, художницей, охотницей на вампиров, хакером, стеклодувом и режиссером фильмов ужасов.

— Еще я хотела быть великой теннисисткой! Мне очень нравились белые юбочки, в которых в теннис играют. Я тоже хотела в такой бегать.

— Киска, ты вообще балласт, — говорит Анечка, — балласт и баланс.

— А по-моему, я шикарная Киска! Особенно когда веселая. Но сейчас великая скука поглотила меня, а Рита куда-то пропала вместе с вином... Сидни, пузатка, чеши пониже… Еще чуть-чуть… Да, вот здесь…

— Киска, ты становишься похожей на Риту, — раздраженно говорит Анечка, закуривая новую сигарету, — а ее еще в школе считали самой большой шлюхой. Ты знаешь, что ее выгнали с выпускного вечера за то, что она пришла туда голой? Ну, не совсем голой — две трети ее кожи было обклеено такими маленькими зелеными ценниками... Нет, я правда не понимаю, чего с ней так все носятся?! — Анечка сплевывает в стеклянную банку, которая служит ей пепельницей, — тоже мне, женщина с отчаянной судьбой… Просто мужчины тупые, всегда ведутся на шлюх. Мужчины вообще мерзкие и отвратительные! От них нужно брать все, что только можно, и делать пакости, чтобы они поняли, что они никто! Неизвестно еще чем они там занимаются своим мерзким телом!

— Ого…— улыбается Сидней, — наболело? Анечка, знаешь, ты даже само слово «мужчина» произносишь с придыханием, совсем как старушка в той рекламе Irn Bru… Ну почему ты нас так ненавидишь?

— Да потому что я умная!

— Умная? Хорошо… Умножь тогда в уме восемь на девятнадцать!

— Восемь на… Отстань! Нет, ты смеешься, толстячок, а я даже тебя с трудом переношу, просто привыкла уже… Я уверена, это мужчины во всем виноваты! Рита — очень хороший пример: она с вами слишком много общалась и в итоге сошла с ума. Сид, ты же слышал всю ту фигню, с которой у нее все началось два года назад? Ну, про то, что скоро Земля превратится в большую фасолину, и прочую чушь? Так эта бредятина была солидной жизненной позицией, исполненной кристальнейшей логики по сравнению с тем, что у нее сейчас в голове. И на Тиму вон посмотри: он уже полгода ни с кем не разговаривает, кроме нее… Тим, когда у вас там переход в четвертое измерение запланирован, а?

— Сегодня, — отвечаю я.

Анечка разводит в стороны руками:

— Без комментариев…

— Не знаю, — говорит Яночка, — а по-моему, Рита просто несчастная и обиженная на весь мир, потому что она, скорее всего, не сможет иметь детей.

Выключенный телевизор в моей комнате устало хрустит пластиком, как он обычно делает только ночью. Standby — глаз красного огонька в темноте бетонной коробки.

— А она разве не может иметь детей? — спрашивает Сидней.

— Сид, у нее месячные раз в три месяца. А если она спит на боку — у нее потом синяки от ребер остаются... И еще ей почему-то кажется, что она некрасивая, поэтому она так любит все эти свои проституционные сапоги и косметику. И ринопластику она поэтому сделала.

— А по-моему, вы просто маленькие сплетницы, — говорит Сидней, — маленькие и злые. Вас нужно посадить под стеклянный купол посреди пустыни Гоби, чтобы вы там на пару генерировали мировое зло и никому не мешали жить.

— Сид, ты странный, — говорит Анечка, — уж кто-кто, а ты должен понимать, что она шлюха. У нее даже друзей нет, одни только любовники.

— Ну, любовник — это тоже неплохо.

— Нет, любовник — это не то. Легко можно найти идиота, который тебя будет терпеть. С друзьями сложнее. Да ее как-то раз дельфин в дельфинарии хотел изнасиловать; даже дельфин не захотел с ней дружить!

— Как же она это поняла? Ну, что он хотел?

— Сид, если бы тебя захотел изнасиловать дельфин, ты бы сразу это понял… — говорит Рита.

— Ритка! — кричит Яночка. — Рита вернулась!

Продолжение            |         Купить "Таба Циклон"


ЧИТАЕТЕ? СДЕЛАЙТЕ ПОЖЕРТВОВАНИЕ >>



Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины»

Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.

Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.





RSS RSS Колонок

Колонки в Livejournal Колонки в ЖЖ

Вы можете поблагодарить редакторов за их труд >>