Я слушаю музыку, доносящуюся с палубы выше. Мир, в котором я жил, подарил очень много музыкальных направлений, живописи и письменности, подарил много искажений той самой творческой нити, что обитает за гранью этой жизни. В этом мире каждый тянет эту нить в свою сторону, искажая в меру своей совести – я слышал музыку электричества, пение сирен, произведения Бетховена16, изучал стили художников эпохи Ренессанса, читал стихи Уильяма Блэйка17. Каждый автор и каждое его произведение даёт свой вкус к жизни, но каков тот самый, который не утопит тебя в чьём-то подсознании, чьё искусство всколыхнёт устоявшуюся почву под ногами и отнесёт к истокам?
Хану всё ещё нет, но, как ни странно, я уверен в том, что с ним всё в порядке, и поэтому не переживаю.
Интересно, как видит этот корабль Хану. Но я решил об этом не спрашивать в уважение к тому, что он не спрашивал об этом меня. Это слишком личное, мы пока ещё не готовы открыться друг другу настолько.
Всё утихло вокруг, но я это заметил с опозданием, погруженный в размышления. Кто-то крикнул:
- Держись!
Нас ударил налетевший шторм. Мы повалились на дно лодки и смешались с пледами, рюкзаками и всем, что наполняло её. Я чуть перевёл дух и прошептал Хану:
- С Ману всё будет в порядке. – Но он не мог меня услышать из-за волн, грохочущих в наших бортах.
Я стал прощаться со своей жизнью, но, как оказалось, следовало лишь сказать «пока» тому, что было до этого. На этом моменте шторм утих, и Хану сдёрнул плёнку. Мы были у самого корабля, и кто-то сверху уже скинул нам тросы. Мы привязали их к лодке и поплыли вверх, мимо иллюминаторов, в которых я не успел ничего рассмотреть. Фагорт с интересом склонил голову, Ману, вылетевший из облаков, уселся на своё законное место на руке Хану, который чуть поморщился от болевого ощущения. От удара о дно лодки он ушиб плечо.
Наверху нас встретили матросы, и, пока мы выбирались из лодки, я заметил, что корабль чуть изменился. Он перестал быть таким прозрачным и «постарел» - стали видны мачты и паруса. Хану повернулся ко мне:
- Почему он стал таким прозрачным?
И тогда я понял (пусть даже примерно) каким выглядел корабль для Хану ещё с ирландского пляжа.
Только потом я понял значение этого небольшого шторма. Он канцелярским ножом отрезал от меня прошлое... точнее попросил это сделать меня. У меня сохранилась запись, сделанная на диктофон, под номером 4. Не ищите первые три, они были тестовыми. Я включил диктофон (не могу не похвастаться – моё собственное изобретение), пока нас поднимали на борт.
()18 ...... Ты слышишь это? ...............19 .................... Мы следуем за матросом к человеку в очень красивой морской форме .......... Кажется на груди у него знак отличия боцмана .............................. Я не удержался и дотронулся до борта. Всё, что могу сказать ..... он тёплый ............ да, тёплый .......... и сухой ...................... южскин калабай20, как он может быть сухим? Только что же шёл ливень ....................... Вряд ли у них тоже есть плёнка, на весь корабль ............................ Хану ...........................................................................по мне видно, что я нервничаю? ................................................................. Боцман спросил наши имена, сверился со списком и махнул рукой ................................... С интересом смотрит на меня.................. но не спрашивает, зачем я комментирую его действия ........................ «Все в море, поменять якоря!» .................... На случай, если динамик не поймал звук из рупора – «Все в сборе, поднять якоря!» .............. ............. Боцман неодобрительным жестом указывает на диктофон, я останавливаю запи.....()
Нас ждали. Корабль тронулся и помчался по рельсам от берегов Ирландии. Боцман попросил меня сдать мой диктофон, но я успел украдкой вытащить плёнку и прилагаю её к записям.
Сегодня Рождество, и я рассказал об этом празднике Хану. Он послушал мою молитву и спел свою. Нашли очень много схожего, точнее всё. Сегодня у капитана званый ужин, так что я тороплюсь и не буду отвлекаться.
Нам тогда выделили каюту на первой палубе (самая обычная каюта – две кровати в 2 уровня, одна над другой, стол, два стула, лампа с зелёной лампочкой21 под потолком и свечи) и попросили ни о чём не спрашивать, сказав: «У вас запись к капитану через неделю, так как появились самыми последними. Вопросы только к нему, в остальных частях корабля только ответы. Пока приводите себя в порядок, общайтесь с кораблём и его жителями» или что-то вроде того.
Как странно развиваются события. Утром ещё я был Джонатаном Лоуренсом, сейчас я уже в этом не уверен. Я даже не уверен, жив ли я, или это уже стоит за гранью. На палубе стоит виниловый игральщик22, не помню, как точно назвал его матрос, куривший на палубе выше, коробка с льющейся музыкой, звучит пианино, протяжная гитара с невообразимо металлическим звуком и глубокий мужской хоровой вокал. Хану тихонько подпевает, я пытаюсь разобрать слова, сначала из гортани коробки, потом от моего друга, но не могу ничего понять. Спросить же не успеваю, так как Фагорт, сделав рывок за Ману, задевает ножку игральщика, и он, издав жуткий звук, похожий на разрыв барабанной перепонки, с грохотом падает на землю и разбивается. Я незаметно положил отлетевший кусочек в карман и вернулся в каюту, готовиться ко сну.
Мы с Хану неделю гуляли по кораблю, но каждый раз в нём отыскивалось какое-то место, которое ещё не видели. Самым большим потрясением для меня было машинное отделение, где весь двигатель состоял из шестерёнок, но Хану лепетал что-то про крутящихся поясохвостов. Наши представления о корабле настолько расходились, что вскоре мы бросили затею обсуждать то, что видим, лишь перед сном отмечали схожести, что опять же немного сближало нас.
На второй день нашего пребывания на корабле случилось происшествие, которое я до сих пор вспоминаю со смехом. Фагорт, пользуясь тем, что Ману уснул в каюте, незаметно подкрался к нему и одним движением вырвал из хвоста несколько перьев. Пока сокол крикнул от неожиданности и неуклюже-сонно скатывался по стене на пол, Фагорт одел их на голову, встал на задние лапы и стал имитировать Хану, чуть сутулясь и покашливая. Я зарделся от его выходки и осторожно посмотрел на Хану, но тот лишь улыбался и на мои попытки извиниться ответил жестом «Подожди, они взрослые... существа, сами разберутся». На следующий день, пока Фагорт лежал, во сне жуя перья, Ману зачерпнул ведро морской воды и окатил того с головы до ног. Такого ультразвукового крика я не слышал никогда в жизни. Бедный Фагорт вмиг растерял свою солидность и стал жалобно отряхивать лапы под смех Ману, которых катался по кровати на втором уровне. И тогда случилось то, чего я никак не ожидал – Фагорт стал смеяться, чуть ли не громче Ману. Так была перевёрнута страница вражды, с этого дня они всё время проводили вместе, исключая случаи, когда нужны были нам.
Когда подошла к концу неделя пребывания здесь, я стал замечать, что очень многое от меня ускользает, многое на следующий день кажется незначительным. Чёртов ум. И я решил всё записывать. С этой твёрдой уверенностью я прошёл через весь корабль и...
Я слышу шаги за дверью, она распахивается и входит... я. Я, ну то есть... я сижу в ступоре и смотрю, как я захожу и говорю, будто самому себе.
- Пора, и надо всё написать с начала, чтобы было понятно не только мне. – Я подошёл к столу и сел на стул, по пути доставая ручку и записную книжку.
Я чувствую небольшую дрожь в теле, когда я сажусь, сливаясь со мною...
Я пишу.............................. Я пишу............................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я пишу.......................... Я
Она утихает... Я снова целый. Хану поднимает голову и спрашивает:
- Что с тобой такое?
Я же ничего не могу делать, кроме того как улыбаться и через время выдавливаю из себя:
- Мне очень хорошо, я уже многое сегодня записал. Пойдём погуляем, я бы по этому случаю съел немного халвы.
- Может подождёшь до ужина? Собираться уже надо понемногу.
- Ах да, я и забыл совсем.
25 декабря 1879 года.
Я обещаю больше не писать диалогов. Они слишком скучны по своей сути и не могут отразить того по-настоящему скрытого и чистого смысла, который человек пытается в него вложить. Джонатан Лоуренс – это не тот человек, которого вы знаете. Что вы можете сказать обо мне, прочитав пригоршню букв. Но тем не менее я уже пустил в вас свои корни, и вы не сможете меня забыть навсегьочвпрлбв... Прошу прощения, Фагорт прыгнул на печатную машинку. Если вы склонны верить тому, что вы слышите, а не тому, что происходит в действительности, то Джонатан Лоуренс сошёл с ума и сидит в заточении в лондонском Тауэре.
Ужин у капитана прошёл замечательно. Было очень много яств, включая рисовый пудинг, который чем-то смахивал на тот, что готовила моя тётушка Энси в детстве. Наверное тем, что в него тоже вложили любовь. Любовь такая странная штука – её можно положить в рисовый пудинг, но нельзя выразить словами. Капитан произнёс пламенную речь и «ободрил» нас, что мы уже никогда не вернёмся обратно. Точнее мы можем, но вряд ли захотим. Так же много говорил о настоящем, что это единственная настоящая вещь, лишённая фальшивости. Пока я пытался понять, о чём он говорит, Хану попросил мою ручку и стал что-то писать на салфетках. Сегодня утром я украдкой развернул их и прочитал замечательные стихи, которые, тем не менее, он просил не перепечатывать в дневник23.
Капитан с виду казался потрёпанным жизнью и чайками, казался похожим на какого-то важного человека в прошлой жизни, которого я уже забыл. Меня пугает мысль, что я мог всё это просто выдумать, что этот корабль, мчащийся по рельсам, Хану, Фагорт, Ману – моя иллюзия, цепляться за которую есть смысл потому, что больше ни в чём другом я смысла не вижу.
Что-то происходит, железнодорожная качка сводится к минимуму, но почва под ногами начинает шататься. Я вышел на палубу и не узнал корабль. Палубы больше не было – там, где раньше были перила и обзор бескрайней воды – оказались доски, они плотно и плавно окутывали весь корабль. На «потолке» висели электрики, ввинчивая последние лампочки. Корабль приобрёл форму незначительного сплюснутого шара. Я выглянул в образовавшийся иллюминатор и увидел, что рельсы кончились, а пантограф отсоединился и плавно уходит под воду. Фагорт приблизился ко мне и сказал что-то, подразумевая: «Мы и сами скоро пойдём ко дну».
Что это означало, я понял только к вечеру, когда у меня внезапно пошла кровь из носа. За иллюминатором были слишком густые сумерки, и я подошёл ближе. Шар плыл под водой. Мы с Хану, по совету Фагорта и Ману, пошли в оранжерею, где сажали деревья потрясающей красоты. И там же мы встретили капитана, который после нашей беседы сорвал один крупный плод с дерева, оказавшийся сотворённым из железа. Свинтив с него верхнюю часть, он ножом выскоблил из него платиновую мякоть и отдал нам, сказав, что, если мы хотим что-то оставить миру, то нам следует это сделать до завтрашнего дня, так как завтра... я толком не понял, что он имел в виду под словами «переход в другое состояние», но звучало красиво и интригующе. На мой вопрос, где этот шар окажется, капитан сказал, что мой мозг сам подсознательно сгенерирует дату и место. Мне остаётся только уповать на то, чтобы это не было далеко в прошлом или будущем.
После беседы мы с Хану взяли шар и вернулись в каюту. Было немного грустно и радостно, все чувства, известные человеку, наслоились. Наверное, это что-то вроде смеси нирваны с эйфорией, но так говорю только потому, что сам не знаю чётких значений этих слов.
Я вкладываю в шар свои записи и немного личных вещей, чтобы подтвердить время написания. Я спокоен, у меня нет желания самому залезть в шар и смыться с корабля. Я настоящий джентльмен, и если переход в другое состояние означает смерть – я приму её как истинный шотландец. Поэтому я тщательно проверяю свои записи и складываю их в ящик вместе с тем, что мне уже не понадобится.
16. Людвиг ван Бетховен (16 декабря 1770, Бонн, Вестфалия — 26 марта 1827, Вена, Эрцгерцогство Австрия) — немецкий композитор, дирижёр и пианист, один из трёх "венских классиков".
17. Уильям Блэйк (28 ноября 1757, Лондон — 12 августа 1827, Лондон) — английский поэт и художник, мистик и визионер.
18. Отшифрованная запись №4, с учётом всех пауз. Голос Джонатана чуть дрожит, но звучит на записи без искажений.
21. В 1879 году Томас Эдисон создаёт лампу с временем жизни 40 часов. Одновременно Эдисон изобрёл патрон, цоколь и выключатель. Несмотря на столь непродолжительное время жизни его лампы вытесняют использовавшееся до тех пор газовое освещение.
22. Видимо, Джонатан имел в виду виниловый проигрыватель. Старейшей грампластинкой в мире в наши дни считается звукозапись, которая была сделана в 1860 году. Исследователи из группы изучения истории звукозаписи First Sounds обнаружили её 1 марта 2008 года в парижском архиве и смогли проиграть звуковую запись народной песни, сделанную французским изобретателем Эдуардом-Леоном Скоттом де Мартенвилем с помощью устройства, в 1860 году называвшегося им «фоноавтограф». Её протяжённость составляет 10 секунд, запись представляет собой отрывок из французской народной песни. Кусочек грампластинки, которую приложил к записям Джонатан, утерян.
23. Однако стихи Хану был приложены к дневнику Джонатана. Скорее всего это было сделано в последний момент, так как больше об этих стихах он не упоминает.
Рибху Гита. Сокровенное Учение Шивы
Великое индийское священное Писание в переводе Глеба Давыдова. Это эквиритмический перевод, т.е. перевод с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала, а потому он читается легко и действует мгновенно. В «Рибху Гите» содержится вся суть шиваизма. Бескомпромиссно, просто и прямо указывая на Истину, на Единство всего сущего, Рибху уничтожает заблуждения и «духовное эго». Это любимое Писание великого мудреца Раманы Махарши и один из важнейших адвайтических текстов.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Мы издаем "Места Силы / Шаманские экскурсы" Олега Давыдова в виде шеститомного издания, доступного в виде бумажных и электронных книг! Уже вышли в свет Первый, Второй, Третий, Четвертый и Пятый тома. Они доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Пять Гимнов Аруначале: Стихийная Гита Раманы
В книжных магазинах интернета появилась новая книга, переведенная главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это книга поэм великого мудреца 20-го столетия Раманы Махарши. Рамана написал очень мало. Всего несколько стихотворений и поэм. Однако в них содержится мудрость всей Веданты в ее практическом аспекте. Об этом, а также об особенностях этого нового перевода стихотворного наследия Раманы Глеб Давыдов рассказал в предисловии к книге, которое мы публикуем в Блоге Перемен.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Вы можете