Сегодня речь пойдет об Иверском монастыре на Валдайском озере, который многими нитями связан со Свято-Духовым монастырем в Боровичах, о нем говорилось в предыдущем тексте. Некоторые из этих связей замыкаются на патриархе Никоне, который и основал Иверский монастырь.

Когда еще Никон был Новгородским митрополитом, он, путешествуя по делам из Новгорода в Москву, заметил красоту и силу мест на Валдайском озере. Эти места напоминали ему Соловки, где он начинал свой монашеский путь. Он задумал выстроить Селивицком острове среди Валдая монастырь. Эта идея укрепилась, когда в 1652 году Никон отправился в Соловецкий монастырь за мощами святителя Филиппа. Святой явился Никону в сонном видении и благословил строительство. А тут как раз умер патриарх Иосиф. Патриархом стал Никон. И одним из его первых дел на новом посту стало основание монастыря на Валдае.

Пожалуй, напор, приведший патриарха к расколу, нигде не проявился так жестко и откровенно, как при обустройстве Иверского Валдайского монастыря. К осени 1653 года на острове уже были готовы две деревянные церкви – Иверской иконы и Филиппа Московского. А в декабре к новому монастырю был приписан Боровичский Свято-Духов монастырь со всеми угодьями. В современном бизнесе такого рода акции называются поглощением. Благодаря заботам патриарха к маю следующего года Иверский монастырь поглотил еще целый ряд угодий и бизнесов: Старорусские соляные варницы, Короцкий Покровский и Лисий Рождественский монастыри, а также села Валдай, Боровичи, Вышний Волочек и ряд других. Тогда же на Валдай были перенесены мощи Иакова Боровичского. Для привлечения богомольцев к новой обители.

Конечно, это не был банальный грабеж, предпринятый ради повышения доходности церковного бизнеса. Никон хотел заклясть бушевавшую в тех местах языческую стихию. Надо понимать, что Валдай – место отнюдь не простое. Даже сейчас там как-то напряженно: ощущаешь дрожь во всем теле, и в голову лезут безумные мысли. А в 17-м веке озеро вообще пользовалось дурной репутацией. Считалось, что там обитают нечистые духи. И действительно, периодически они показывались над озерной гладью в виде ужасных чудовищ. Для их изгнания Никон самолично отслужил над озером молебен и опустил на дно Крест и Евангелие. Для сильного места – сильные меры. С тех пор озеро стали называть Святым, но это – не прижилось. Осталось только в полном названии: Валдайский Иверский Святоозерский Богородицкий монастырь.

Не будет, пожалуй, излишней натяжкой сказать, что Никон был выдающимся постмодернистом своей эпохи. Он знал толк в цитате, которая, как известно, будучи перенесена в новый контекст, начинает цеплять посторонние смыслы и таким образом создает целое поле интертекстуальностей. Отсюда рождаются символы. Вряд ли только Никон понимал, что постмодернистские упражнения теснейшим образом сопряжены с виртуальными явлениями деконструкции. А в социальной реальности – просто деструктивны, то есть априори предполагают то, что в России стало называться расколом.

Я уж не буду об исправлении богослужебных книг. Но вот известно, что свой Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь (основан в 1656 году) Никон строил по образцу святых мест Палестины. Посылал туда снимать планы храмов. Организовал себе под Москвой и Елеон, и Вифанию, и Фавор. И даже речку Истру переименовал в Иордан. Разумеется, ничего похожего на Святую Землю у него не получилось, но что-то неуловимо библейское Ново- Иерусалимские строения все-таки напоминают. Воскресенский храм, например, получился похожим на Вавилонскую башню в исполнении Питера Брейгеля. Но только – увенчанную куполом.

Иверский монастырь на Валдае Никон строил по плану Афонского Иверского монастыря, основанного в конце 10-го века выходцами из Грузии (Иверии). Иверская Богородица, главная святыня этой Афонской обители, явилась в огненном столпе в море около Святой Горы. По преданию этот образ был написан самим евангелистом Лукой. А для Валдайского монастыря с него по заказу Никона была сделана копия. Изготовили ее на Афоне с соблюдением следующего таинственного ритуала. Вся Иверская братия (числом 365 человек) собралась, молилась, святила воду со святыми мощами, потом поливала этой водой чудотворный оригинал, собирала воду в специальный сосуд и обливала ею кипарисовую доску, на которой должна была быть написана икона для русских. Эту воду опять тщательнейшим образом собрали, и отдали вместе с упомянутыми мощами мастеру Ямвлиху, который, смешав это все с красками, приступил к писанию образа. Молясь и постясь.

Подобного рода ритуалы, сопровождавшие изготовление икон, наводили некоторых благочестивых людей на мысль, что икона – это не просто изображение, но – идол, которому поклоняются самому по себе. То есть – почитают, скажем, не Богородицу, изображенную на доске, а именно ее изображение, артефакт, магическим образом обработанную доску. И значит – молятся уже не еврейскому божеству, но кому-то другому, что – грех. Ибо изображение Богородицы в таком случае является неким языческим идолом и к исторической Марии вообще, может быть, не имеет никакого отношения.

Строго говоря, так оно и есть. По крайней мере, так это с точки зрения упертого иконоборца, который основывает свои взгляды на букве Библии: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им» (Исход, 20, 4-5). Такой беззаветный поклонник еврейского Яхве готов, понятное дело, крушить все, что содержит в себе хоть малый намек на иных богов. Особенно, если политическое руководство страны его в этом поддерживает. Взойдя на Византийский престол, император Лев Исаврянин решил побороться с иконнопочитанием (ибо надеялся таким образом потрафить наседавшим исламистам). В 754 году в Константинополе состоялся собор, вошедший в историю как иконоборческий. Триста тридцать восемь епископов единогласно осудили на нем почитание икон.

Иконоборческое безумие длилось в Византии с переменным успехом почти что сто лет. По сути, это была гражданская война между правоверными почитателями Яхве (или Аллаха, не будем вдаваться в тонкости) и православными приверженцами разумного многобожия. Православие победило в 843 году при императрице Феодоре. С тех пор в первое воскресенье Великого поста отмечается праздник Торжества православия. Но бои между Яхве, противопоставившим себя всем остальным богам, и богами, являющимися, как и он, частными проявлениями Всевышнего, продолжались и продолжаются. Кстати, русский раскол был как раз одним из эпизодов этой войны богов.

Если присмотреться, на правой щеке Иверской Богородицы можно разглядеть ранку с капелькой крови. Это след от меча, оставленный в 9-ом веке неким иконоборцем, пытавшимся разрубить икону. От его удара на рисованном лике выступила настоящая кровь. Чтобы не отдать икону в руки извергов, желавших ее уничтожить, люди, у которых хранилась Иверская (тогда она еще так не называлась), отнесли ее к морю и пустили на воду. Через много лет она явилась на Афоне. Там в Иверском монастыре ее поставили в нишу над входом, поэтому она еще называется Вратарницей. От нее всегда было много чудес. И от списка, принесенного в Россию, – тоже. Например, в 1848 году Богородица спасла Валдайский край от холеры. Сейчас в монастыре поклоняются копии, сделанной для ополченцев, уходивших на Крымскую войну. Образ, доставленный с Афона, утрачен после революции. Как и мощи Иакова Боровичского.

Когда пару лет назад я был в Иверском монастыре в первый раз, со мной приключилась неприятная история. Был прекрасный осенний вечер, я бродил по округе, снимал церкви, монахов, страусов (в монастыре почему-то разводят страусов). Вошел в Богоявленскую церковь, чтобы поставить свечку и спросить о мощах Иакова Боровичского. Спросил. И тут меня вдруг скрутило. Радикулит. Как я встал, нагнувшись к окошку иконной лавки, так и не смог разогнуться. Вышел скрюченный. Даже вздохнуть во всю грудь не мог. С чего бы это?

Мне, естественно, сразу же вспомнились строчки из Фауста. Эти: «Из почвы нас пронзают токи, / Неотличимые на глаз». И далее: «Когда на месте не сидится / И кости ноют и мозжат / Или сведет вам поясницу, / Ломайте пол, под вами клад». Насчет клада – сомневаюсь. Но слова Мефистофеля (черта) пришли мне на ум явно неспроста. Какой-нибудь энергетический заряд места силы вполне мог меня прострелить. Может, я что-то не так сделал там? Или был на пороге какого-то открытия? Но – оказался поставлен практически раком неведомой силой, истратившей на меня свой мощный заряд.

Впрочем, говорить о местах силы в натуралистических терминах (типа: существуют аномальные участки пространства, где некие энергии как-то влияют на психику и т.д.), дело совершенно бесполезное. Потому что физические понятия используются в таких разговорах лишь как метафоры и ничего толком не объясняют. Хотя, конечно, и намекают на какую-то реальность, поскольку современное слово «энергия» все-таки сохраняет в себе первоначальные смыслы, указывающие на проявление в нашем мире чего-то из мира потустороннего, динамику такого проявления. Но это уже не имеет никакого отношения к физике, которая описывает нечто такое, что люди лишь договорились считать реальностью. Реальность же, из которой исходят те токи, которые, по свидетельству Мефистофеля, в определенных обстоятельствах сводят поясницу, не обусловлена ни пространством, ни временем, ни причинностью. Она не подчиняется физическим законам. Просто с тобой вдруг происходит нечто. И тебе остается только задаться вопросом: а что это значит? То есть истолковать происшедшее с тобой наяву как некий сон.

Во сне, правда, события, тоже как будто распределены по шкале времени, происходят последовательно. И предметы располагаются как будто в пространстве. Но это всего лишь условная форма восприятия, развертка, которая возникает на грани сна и яви. А в подлинном сне все это слито в едином мгновенье и в одной точке. Там даже не возникает мысли о точках, мгновеньях, пространстве и времени. И ты там не ищешь причин. Потому что их нет. Ты просто целиком все охватываешь. И выныриваешь из такого сна с ощущением полного понимания всего. Потом, правда, где-то на переходе к бодрствованию, разделение этой цельности по пространственным зонам и временным отрезкам разрушает твое понимание. И ты остаешься перед ворохом кое-как связанных фрагментов, которые тоже вскоре забываются из-за их кажущейся бессмысленности.

Вот и я, стоя согнутый под раскидистым деревом среди монастыря, пытался собрать воедино и как-то понять те фрагменты видения (о Никоне), которое было мне в тот момент, когда меня прострелило. И не мог. Потому что – ну что же мне в том, например, что Никон стоит сейчас рядом со мной. И даже не рядом, а – как я почувствовал – в той самой точке, что я? И что с того, что он тоже скрючен прострелом? Да ничего. Просто мы оба в этой точке и в это мгновение скрючены. И в этом смысле тождественны. Я – Никон. Но также – Иаков из Боровичей. И еще –  странные бывают видения – Путин, строящий дачу здесь по соседству. Он, кстати, был недавно в монастыре. Подарил монахам икону. Тоже Иверскую. Она теперь в храме Богоявления. И под нею доска: здесь был Путин.

Короче: фрагменты забытого сна мало что дают человеку. Но за ними стоит ощущение. Которое, пусть и забытое, где-то в тебе остается. Им только надо уметь воспользоваться: правильно и вовремя. Чисто по-дзенски. Встретишь Будду – убей Будду. Встретишь патриарха – убей патриарха.

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.