О Кирилло-Белозерском монастыре я говорил в связи с Ферапонтовым. Теперь подробнее – о месте силы и преобразовавшем его Кирилле Белозерском.

Он родился в 1337 году, при крещении получил имя Козьма. Его родители умерли от чумы, которая, опустошив Европу (см. «Декамерон»), добралась к 1352 году и до России. Опекуном мальчика стал его родственник Тимофей Вельяминов, член одной из самых влиятельных московских семей. Достаточно сказать, что его старший брат Василий был, вместе с митрополитом Алексием, опекуном малолетнего (все та же чума) Дмитрия Донского. Пахомий Логофет, написавший Житие Кирилла по воспоминаниям современников, сообщает, что Козьма хотел уйти в монастырь сразу после смерти родителей, но Тимофей не пустил. А впоследствии сделал своим казначеем.

Постригся Кирилл, когда уже был вполне сформировавшимся человеком. Тем не менее, для этого ему понадобилось хитрое содействие Стефана Махришского, вернувшегося к тому времени с Авнеги. Не совершая обряда пострижения, Стефан обрядил казначея в рясу, пошел к Вельяминову и сказал: «Богомолец ваш Кирилл вас благословляет». Что еще за Кирилл? Стефан объяснил: Козьма. Дальше агиограф излагает мастерски: «Когда тот это услышал, он разгневался и, исполнившись горечи, высказал в некиих словах свою досаду». Видно, сочно выразился. По крайней мере, жена буквально истерзала Тимофея Васильевича, поминая какое-то особо сильное «реченное тем слово». Поняв, что, действительно, грешно крыть монаха, Вельяминов послал за Махришским игуменом, извинился и предоставил Кириллу свободу. Настоящее пострижение произошло в Московском Симоновом монастыре, который был основан не ранее 1370 года. То есть Кириллу тогда было никак не меньше 33 лет.

Симонов монастырь основал и начальствовал в нем архимандрит Федор, племянник Сергия Радонежского и один из самых активных функционеров Святой Руси. Кое-что об этом государстве монахов, созданном митрополитом Алексием и Сергием Радонежским, я говорил, а более подробно расскажу, когда дойду до Сергиева Посада. Сейчас лишь замечу, что, поступив в Симонов, Кирилл оказался в самом центре группировки, занимавшейся реализацией проекта «Святая Русь». Этот монастырь стал кузницей руководящих кадров проекта и его штаб-квартирой в столице. Из Сергиевой Троицы и из Симонова по России расходились десятки и сотни монахов, покрывая страну сетью новых обителей. Скоро Кирилл тоже отправится в путь, но пока он осваивает монашескую науку под руководством будущего епископа Смоленского Михаила. В 1390 году, когда Симоновский игумен Федор будет утвержден на должность архиепископа Ростовского, Кирилл займет его руководящее кресло в монастыре.

Но только это будет уже не совсем тот Симонов, в котором Кирилл постригся. Тот в 1379 году был закрыт. Дело в том, что после смерти митрополита Алексия (1378) князь Дмитрий Донской сделал попытку удушить Святую Русь в зародыше. Для этого он хотел поставить во главе Церкви своего духовника попа Митяя, надеялся через ручного митрополита совладать с клерикалами. Не получилось. Когда 1379 году Митяй отправился за море для поставления в митрополиты, Сергий Радонежский пророчески сказал, что Царьграда тот не увидит. И точно: Митяй вдруг скончался, на константинопольском рейде. То ли отравление, то ли удушение… К этому детективу в духе «Убийства в восточном экспрессе» еще придется вернуться. А здесь достаточно будет сказать, что после смерти Митяя духовником князя Дмитрия стал Федор Симоновский.

И его монастырь сразу был возобновлен. Но только – не на старом месте, а несколько северо-восточней. Но, считай, рядом: метров четыреста через овраг. Там, вроде, было больше места для развития и строительства укреплений… Характерно: Старый Симонов монастырь был посвящен Рождеству Богородицы, а Новый Симонов  – ее Успению. Запомним это и двинемся дальше.

Кирилл был архимандритом до 1396 года, а потом административная суета ему так осточертела, что он решил сложить с себя начальственный сан и предаться безмолвию. Вместо него настоятелем стал Илларион. А Кирилл погрузился в себя, «не имея о внешнем мире никакого попечения». Уж так и – «не имея»… Не очень это похоже на Кирилла – больше деятеля, чем созерцателя. Нет, тут другое. Когда в 1406 году Илларион (он, кстати, в Кирилловом Житие почему-то вообще не упоминается) был назначен епископом Коломенским, а на его место поставлен Сергий Азаков (будущий епископ Рязанский), случился конфликт. Азакову не понравилось, что к безмолвствующему Кириллу ходят толпы народа. Настоятель стал притеснять святого. Обычно это возмутительное поведение объясняется завистью, но, может быть, человеку склонному к конспирологии что-нибудь скажет тот факт, что Сергий Азаков был участником того самого посольства в Константинополь, в ходе которого был угроблен злосчастный Митяй…

Когда жить в Новом Симонове стало невыносимо, Кирилл перешел в Старо-Симонов монастырь (который, выходит, к тому времени возобновился) и продолжил все так же безмолвствовать. Вскоре ему было видение. Богородица показала некий ландшафт и сказала: «Иди на Белоозеро, ибо там я приготовила тебе место». Старосимоновский монах Ферапонт, хорошо знавший север, вызвался быть проводником. Где-то весной 1407 года (а не в 1397 году, как обычно говорят) друзья тронулись в путь. Некоторое время искали место силы, предуказанное Богородицей...

Это место до сих пор называют Ивановой горкой. Располагается оно в юго-западном углу колоссального монастыря. Название недвусмысленно указывает на то, что здесь процветал культ Ивана Купалы. Топография полностью соответствует купальским стандартам: возвышенность неподалеку от берега озера, площадка для игрищ под ней. Плюс мощная земная энергетика. Здесь был солярный культ. В ночь летнего солнцестояния творилось нечто вроде купальской ромашки. Преподобный это пресек. И теперь дух тех мест зовется Кириллом.

Есть легенда, что Иванова горка впервые открылась Кириллу с горы Мауры. Говорят, он стоял в тот момент на огромном камне, показывают след стопы святого на нем... Может, и стоял, да только вряд ли реально (а не мистическим взором) мог разглядеть с того камня искомое место. Ибо увидеть его можно было – только забравшись на дерево. А иначе – другие деревья мешают. Правда, ничто не мешает допустить, что хозяйственная жизнь в округе еще не существовавшего Кириллова была настолько интенсивна, что были сведены все леса. Но в это трудно поверить. Думаю, леса все же еще оставались. Хотя край, в который пришли Кирилл с Ферапонтом, был отнюдь не пустыней.

Белозерье давно и весьма интенсивно осваивалось. Сперва новгородцами, а с 14-го века и Москвой. Ведь это – зона переплетения силовых линий Балтики, Белого моря и Каспия (в могилах туземцев полно арабских монет). И самой чувствительной линией этой стратегической развязки всегда был путь с Шексны на Кубенское озеро, из которого вытекает Сухона, уходящая к Устюгу, где превращается в Северную Двину. Этот переход с Шексны (текущей в Волгу) на Порозовицу (впадающую в Кубенское озеро) был ключом ко всей северной водной системе. И, соответственно, одним из самых нервических мест на Русской равнине. То есть Богородица указала Кириллу место силы, с которого было удобней всего контролировать коммуникации Великого и Нижнего Новгородов, Великого Устюга и заодно – почему нет? – Москвы.

Там, где когда-то были речки и волоки, теперь Северо-Двинский и Волго-Балтийский каналы. Собственно, в этих искусственных водных артериях весомо и зримо выражен интерес Святой Руси к Белозерью. И туземцы совершенно адекватно поняли этот интерес. Не просто (как обычно) пытались изгнать пришельца, но и рассчитывали поживиться. Буквально: «Считали, что Кирилл принес с собой большое состояние, тем более – услышав, что он был архимандритом Симоновской обители». Логично. Но все попытки разбоя оказались безуспешны. Кирилл каждый раз напускал на грабителей морок, и те, убедившись, что с таким человеком не совладать, оставили свои пустые затеи. А монастырь стал расти, богатеть и прибирать к рукам земли туземцев.

Сохранилось 45 актов на приобретение земли новым монастырем, составленные при жизни Кирилла в Белозерье (он умер в 1427 году). Покупались и плодородные земли, и рыбные ловли, и конечно, места возле волоков. В частности, поблизости от Волокославина, у истока Порозовицы. Но самая первая купчая Кириллова монастыря была на деревню Мигачевскую, приобретенную у чернеца Ферапонта. Похоже, преподобный Ферапонт не без задней мысли вызвался проводить Кирилла на север, похоже он тоже по-своему был человеком практическим. Например, он владел землей около Бабьего (Покровского) озера и продал ее основанному им Ферапонтову монастырю, навсегда покидая Белозерье.

Вернемся, однако, к тем временам, когда Кирилл и Ферапонт еще только пришли на Сеярское (ныне Сиверское) озеро. Поставили крест, помолились, начали рыть землянку. Кое-как обустроив Кирилла, Ферапонт засобирался в путь. А что – его работа проводника была исполнена. Дальше он планировал основать свой монастырь. В Кирилловом Житие их расставание объясняется так: «Но не согласовались их обычаи: Кирилл хотел жить тесно и жестко, Ферапонт же пространно и гладко». Действительно, место, на котором стоит Кириллов монастырь, гораздо мрачней и суровей, чем место, в котором поселился Ферапонт. И этой разнице соответствуют и архитектура, и посвящения монастырей, стоящих в этих местах. Кириллов – Успенский, а Ферапонтов – Рождества Богородицы.

Вот опять мы столкнулись с парностью Успения и Рождества. Казалось бы, в данном случае не стоит обращать внимания на названия. Все-таки Кирилл с Ферапонтом были людьми дела, а не какими-нибудь юродствующими мистиками. Кирилл, так вообще – эмиссар Святой Руси. Вряд ли он придавал большое значение поповским бредням о датах и праздниках. Тем более – ему было плевать на народные суеверия. Но ведь почему-то он выбрал Успение. А Ферапонт – Рождество. А когда князь Андрей Можайский, которому принадлежало Белозерье, попросил Ферапонта основать монастырь под Можайском, то получилось опять Рождество. А когда после явления Колоцкой иконы (об этом я писал здесь) тот же князь Андрей решил основать для нее монастырь, он оказался Успенским. Говорят, что по поводу основания этого монастыря Андрей Дмитриевич советовался с Кириллом… Какая симметрия!

В предыдущем тексте я довольно подробно рассказывал об Успении: празднике Персефоны на русской почве. Аид утащил девушку в мир мертвецов, ее мать Деметра страдала, перестала порождать земные плоды и вот – Персефона вернулась. Вскоре вслед за Успением (28 августа) идет Рождество Богородицы (21 сентября). По народной обрядности эти праздники очень похожи, они даже иногда называются одинаково – Оспожинки. Из общих соображений как будто бы следует, что Рождество – это праздник Деметры. Однако не стоит спешить с выводами. Конечно, Две Богини (как именовали греки Деметру и Персефону) соответствуют двум славянским Рожаницам, Ладе и Леле. Конечно, Успение и Рождество – суть лишь разные аспекты единого осеннего праздника урожая. Но в чем специфика каждого из них пока что не очень понятно. Я надеюсь прояснить это в следующем тексте.

А сейчас – о том, как воздействуют божества на людей. Как заставляют выбирать те или иные названия для монастырей, строить церкви, по стилистике соответствующие характерам разных мест силы, сочинять тексты с двойным дном. Людям, конечно, может казаться, что это они сами что-то планируют, строят, сочиняют. Ошибка. На деле все это им внушают божества. Или, по-юнгиански сказать, нуминозы. Я сейчас приведу пример того, как может действовать нуминоз, используя человека в своих, неведомых этому человеку, целях. Для начала напомню, что Старый Симонов монастырь, из которого вышел Кирилл, имеет еще одно наименование: Рождественский на Лизином прудке…

В самом знаменитом описании этого места силы отмечается среди прочего, что от него прекрасно видна Москва-река, по которой плывут струги «от плодоноснейших стран Российской империи и наделяют алчную Москву хлебом». Описав местность и монастырь, Карамзин переходит к своей печальной повести: «Но всего чаще привлекает меня к стенам Си...нова монастыря — воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах!» Тут, как и в истории Персефоны, все начинается с цветочков – ландышей! – а заканчивается жатвой. Автор бегло, но определенно намечает ход аграрных сезонов и соответствующих им праздников. Скажем, в момент дефлорации Лизы – «и в сей час надлежало погибнуть непорочности!» – «блеснула молния и грянул гром». То есть случилось это на Илью Пророка (2 августа) или в Ильинскую Пятницу.

А приблизительно через два месяца (точная дата не вычисляется, но, судя по всему, это было около Рождества Богородицы) Лиза утопилась в пруду, ископанном – ух! –самим Сергием Радонежским. Она, конечно, хотела уйти по-другому: «О, если бы земля поглотила бедную!..» И это было бы более естественно для Персефоны. Но Карамзину, писавшему текст в реалистической манере, оказалось сподручней ее утопить. И после этого, натурально, кровь Лизиной матери (Деметры) «от ужаса охладела».

Похоронили бедную девушку на берегу Сергиева пруда, который стал называться Лизиным. Что же касается Лизиного погубителя, то его зовут романтично: Эраст («прелестный»). Именины сего прелестника приходятся на 23 ноября. Русские мужики об этом дне говорили: «С Ераста жди ледяного наста». Эх, они хорошо понимали характер Аида зоны рискованного земледелия. Кстати, напомню, что Подпольный Человек Достоевского (Овинник-Аид), о котором я поминал в прошлый раз, тоже увлекся Лизой. Пожалуй, это имя можно считать устойчивым именем российской интеллигентской Персефоны.

В 1930 году атеисты уничтожили Лизин пруд. А до революции к нему каждый год бывал крестный ход. В память о Сергии, его ископавшем? Ну, кто хочет видеть в основателе Святой Руси землекопа-любителя, может думать и так. Но вообще-то, иконы на пруд носили главным образом, чтобы заклясть место силы, которое все никак не хотело заклинаться. Особенно – после того, как нуминоз здешних мест вдохновил (то есть заставил) Карамзина написать свою идеологически вредную вещь о Лизе.

Кирилла в дальний путь тоже, конечно, отправил мощный Симоновский нуминоз.

 

КАРТА МЕСТ СИЛЫ ОЛЕГА ДАВЫДОВА – ЗДЕСЬ. АРХИВ МЕСТ СИЛЫ – ЗДЕСЬ.